— Может, вы нальете нам еще по стакану и расскажите ее мне?
Стэйси повернулся ко мне.
— Френк Сайз по-прежнему платит?
— Платит, можете не волноваться.
Стэйси наполнил наши стаканы, пригубил свой, опять облокотился на стоку.
— Как я и говорил, это забавная история. Вернее, грустная.
— Я внимательно слушаю, — мне хотелось показать, что я еще не потерял интереса к его рассказу.
— За две недели до смерти Гвен в бар пришла уродливая старуха. Примерно в то же время, что и вы. Посетителей практически не было. Толстая такая, с яркой помадой на губах, с пятнами румян. И все-таки что-то в ней показалась мне знакомым. Я присмотрелся повнимательнее. И кого, как вы думаете, я в ней признал?
— Понятия не имею, — мне не хотелось лишать его рассказ изюминки.
— Саму Гвен! Как же ужасно она выглядела. Но мы в свое время были друзьями, расстались по-хорошему, так что я налил ей двойное виски. Чувствовалось, что выпить ей хочется. Она обрадовалась, но краше от этого не стала. Я так огорчился. У меня в памяти она осталась совсем другой. Потом мы поболтали и выяснилось, что она хочет попросить меня об одной услуге. Я подумал, что она займет у меня двадцатку, и решил не отказывать, потому что деньги это небольшие.
Стэйси покачал головой, словно до сих пор не верил, что Гвен могла так измениться.
— Понимаете, Гвен была моего возраста. Сет сорок семь, может, сорок восемь. Я стараюсь держать форму. Каждое утро пробегаю пару миль, занимаюсь на тренажерах. Но я едва узнал Гвен. Выглядела она на все шестьдесят. Мятая одежда, сумка на колесиках, с какими все старухи ходят по магазинам, беззубая. Жуть, да и только. Конечно, ответил ей я, что я могу для тебя сделать? Она сунула руку в сумку и достала коробочку и письмо. Протянула мне и то и другое и попросила отправить их адресатам, если с ней что-то случится. А что может с тобой случится, спросил я. Глупыш, ответила она, я же могу умереть. Как вы сами понимаете, о смерти говорить никто не любит, поэтому я попытался обратить все в шутку и налил ей еще виски. Она выпила и собралась уходить. Но у двери обернулась и сказала: «Знаешь, Стэйси, не думаю, что я была хорошим человеком», — с тем она и ушла и более я не видел ее. Даже на похоронах, потому что крышку гроба не открывали.
— Ясно. И кому адресовалось письмо?
— Какому-то парню в Лондоне. В Англии. Со странной фамилией.
— Олтигби? — спросил я., — Игнатию Олтигби?
— Да, кажется ему. Это французская фамилия?
— Африканская.
— Неужели? Впрочем Гвен крутилась со всеми.
— А кому вы отправили коробочку?
— Конни. На вашингтонский адрес. Потому-то я и узнал, что она там.
— Что это была за коробочка?
— Вот таких размеров, — он показал. — С коробку из-под сигар.
— И вы отослали и то, и другое.
— Естественно. После того, как этот парень, с которым жила Гвен, пришел и сказал, что она умерла. Я отправил их в тот же день. Гвен отдала их мне с наклеенными марками и написанным адресом.
— Сколько весила коробочка? Вы не помните?
Он снова пожал плечами.
— Не помню. Как коробка сигар.
— Или книга? — предположил я.
— Да, возможно. Примерно с фунт, — он посмотрел на меня. — А что натворила Конни? Почему Френк Сайз ею заинтересовался?
— Он думает, что связана с одним делом, которое может заинтересовать читателя.
— Шумным делом?
— Скорее всего.
— Замешан в нем кто-то еще?
— Возможно, один из сенаторов.
— Да, похоже, крика будет много. Ей грозят неприятности?
— Пока еще нет.
— Речь идет о деньгах?
— Думаю, что да.
— Сумма большая?
— Полагаю, миллионы.
Стэйси удовлетворенно кивнул.
— Я всегда это говорил.
— Что именно?
— Я всегда говорил, что с ее умом и внешностью, Конни наверняка сорвет большой куш.
Я ретировался из Лос-Анджелеса без малейшей задержки.
Даже не заехал в мотель за костюмом и бритвенными принадлежностями, решив, что Френк Сайз выдаст мне деньги на новые. Прямо из бара Стэйси я поехал в международный аэропорт. Вернул машину в бюро прокатный пункт Хертца и первым же рейсом вылетел на Восток. Приземлился самолет в Чикаго, и я около часа болтался по тамошнему аэропорту, дожидаясь, рейса в окрестности Вашингтона. Я бы, конечно, хотел сразу попасть в Национальный аэропорт Вашингтона, но после полуночи самолеты там не садятся, дабы шум их моторов не беспокоил тех, кто спит по ночам. Поэтому полетел я во Френдшип, расположенный на полпути между Вашингтоном и Балтимором.
Из Френдшипа я ехал на такси и добрался до дому в четыре часа утра. Сара проснулась, когда я на цыпочках вошел в спальню. Она всегда просыпалась, несмотря на все мои старания не шуметь.
— Как съездил?
— Не напрасно.
— Приготовить тебе что-нибудь?
— Нет. Мне звонили?
— Просто оборвали телефон.
— Кто?
— Ты хочешь им отзвониться?
— Нет. Спрашиваю из любопытства.
— Прежде всего, лейтенант Синкфилд. Звонил дважды. Мистер Артур Дэйн, один раз. У него очень приятный голос. Потом твои поклонницы. Жена сенатора, миссис Эймс. Глория Пиплз, со слезами в голосе. И, наконец, мисс Конни Майзель. Вот уж у кого шелковый голосок.
— Если бы ты знала, какая у нее фигура.
— Если она соответствует голосу, ты опять влюбился.
— Это пройдет. Что ты им сказала?
— Что ты в Лос-Анджелесе, в каком месте, не знаю, а найти тебя, в случае крайней необходимости, можно через Френка Сайза. А теперь ложись в кровать.
— Я думаю надеть пижаму.
— Она тебе не понадобится.
Я почувствовал, что рядом кто-то есть. Открыл глаза, чтобы увидеть пальцы, тянущиеся к моему носу. Повернул голову и пальцы ухватились за мое правое ухо.
— Вай! — воскликнул Мартин Рутефорд Хилл.
— Ты у нас киллер, не так ли, карапуз? — спросил я, пытаясь понять, есть ли у меня похмелье после выпитого накануне. Если и есть, решил я, то не такое уж тяжелое.
— Дек! — отреагировал Мартин Рутефорд Хилл.
— Эй, Сара! — завопил я.
— Что? — донеслось снизу.
— Ребенок произнес слово.
— Уже несу, — прокричала она.
Несколько мгновений спустя она поднялась в спальню с чашкой кофе. Я сел, взял у нее чашку.
— Хочешь сигарету или ты снова бросил курить?
— Брошу на следующей неделе. Сигареты в кармане пиджака.
Она нашла пачку, сунула одну мне в рот, чиркнула зажигалкой.
— Благодарю. Ребенок произнес слово.
— Настоящее?
— Назвал меня по имени. Дек. Скажи Дек еще раз, Мартин Рутефорд.
— Дек, — повторил ребенок.
— Видишь?
Она покачала головой.
— Он говорит это уже целую неделю.
— Тогда иди погуляй, парень. И возвращайся, когда сможешь сказать Декатар.
— Лет через пять, — улыбнулась Сара.
— Который час?
— Начало одиннадцатого.
— Ты сегодня работаешь?
Она покачала головой.
— Сегодня нет.
— Найди, кто посидит с ребенком, и мы пообедаем в городе.
— О, мистер Лукас, я вне себя от изумления. По какому поводу?
— Без всякого повода.
— Отлично. Лучшего повода просто не найти.
К половине одиннадцатого я принял душ, побрился, оделся и сел за свой стол в другой спальне, которая когда-то была моим кабинетом. Теперь я делил ее с Мартином Рутефордом. Окна выходили на восток, так что комнату заливал солнечный свет. Третий жилец, Глупыш, свернулся вокруг телефонного аппарата. Стараясь не беспокоить его, я нажимал на кнопки, набирая номер, оставленный Саре лейтенантом Синкфилдом.
Трубку сняли незамедлительно.
— Лейтенант Синкфилд! — по голосу чувствовалось, что он в отличной форме и с минуты на минуты возглавит очередную атаку на бастионы преступности.
Назвавшись, я продолжил:
— Вчера вы звонили дважды. Я решил, что по важному делу.
— Вчера мне тоже так казалось, — ответил он. — Сегодня это проходной эпизод.
— У вас бывает перерыв на ленч? — спросил я.
— Конечно, бывает. На ленч мы отправляемся в кафетерий Сколла, потому что кормят там задешево, а на стенах можно прочитать цитаты из религиозных книг. В нашей работе это очень кстати.
— Я имел в виду более модное заведение.
— Я на это надеялся.
— Как насчет «Герцог Зиберт»?
— Куда уж моднее.
— Когда вы привыкли есть?
— Около полудня, но час-другой ничего не решают.
— Полдень мне подходит. Между прочим, нет ли у вас знакомых в отделе убийств Лос-Анджелесской полиции?
— Кто-то да есть, — осторожно ответил он.
— Видите ли, вчера кто-то пытался убить меня там, и я хотел бы знать, кто именно.
— Вы шутите?
— Нет. Мне не до шуток.
— Вы его разглядели?
— Это была она. Да, хорошо разглядел.
— Говорите, я все запишу на магнитофон, если вы не возражаете.
