— Чему?
— Подрывному делу. Он был первоклассным специалистом. Мог взорвать практически все.
— Особенно, «дипломат», не так ли?
— Да, особенно «дипломат».
— Что же, это действительно зацепка.
— Вам она не нравится?
— А вам?
— Нет. Не нравится. Зачем ему взрывать дочь сенатора? С ее смертью он остается ни с чем. На живой он может жениться и получить миллион долларов.
— Может, его сводная сестра предложила ему отправить Каролин в мир иной?
— Что?
— Это последняя версия Лукаса. После долгих лет разлуки сводная сестра вновь встречается со своим братом. Из телефонного справочника они узнают адреса намеченных жертв, сенатора Эймса и Каролин, его дочери. Конни Майзель берет на себя сенатора. Игнатий — Каролин, которая узнает об их намерениях и угрожает рассказать обо всем. Они взрывают ее и имеющуюся у нее информацию. Затем Конни Майзель обуревает жадность. Она извиняется перед партнерами по бриджу, говоря, что хочет пописать, а сама мчится к моему дому, подстреливает сводного братца и возвращается аккурат к следующей сдаче. А затем подает гостям кофе, не забыв бросить ежедневную дозу мышьяка в чашку сенатора.
— Перестаньте, Лукас, — отмахнулся Синкфилд.
— Вы можете предложить что-то получше?
— Нет, но вы должны учитывать одно обстоятельство.
— Какое?
— Вчера на меня не наставляли револьвер.
Синкфилд использовал свою бляху, чтобы миновать кордон службы безопасности «Уотергейта». Нам пришлось подождать лифт, но недолго: в таких кооперативных комплексах, как «Уотергейт», на лифтах не экономят. Кабина спустилась вниз, звякнул колокольчик, раскрылись двери и из лифта вышел мистер Артур Дэйн, частный детектив, берущий сто долларов в час, в одном из своих строгих, темных костюмах.
— Что-то мы постоянно натыкаемся друг на друга, не так ли, лейтенант, — он кивнул и мне. — Добрый день, мистер Лукас, — дабы я не почувствовал себя лишним.
— Вы были у сенатора? — спросил Синкфилд.
— Совершенно верно.
— Странно, что вы появляетесь у него.
— Ничего странного, лейтенант. Иногда я выполняю обязанности дипломатического курьера. Везу послание миссис Эймс к ее мужу. Впрочем, обычно мне не удается пройти дальше мисс Майзель. Сегодня я привез плохие новости.
— О, — сокрушенно покивал Синкфилд. — И какие же?
— Вы помните секретаря сенатора, Глорию Пиплз?
— Она чуть не устроила скандал на похоронах.
— Теперь она пошла дальше. Где-то раздобыла телефон миссис Эймс и стала названивать ей днем и ночью. Совершенно пьяная. Миссис Эймс опасается, как бы она не причинила себе вреда, и попросила меня выяснить, не позаботится ли сенатор о том, чтобы эту Пиплз препроводили в больницу.
— Какую же?
— Центральную. Там ее вывели бы из запоя.
— А что потом?
Дэйн пожал плечами.
— Потом ее можно поместить в какую-нибудь закрытую клинику.
— Откуда зачастую уже не выходят, — заметил Синкфилд.
— Эта женщина нуждается в помощи.
— Сенатор согласился?
— Его не было, но мисс Майзель сказала мне, что я могу принять все меры, которые сочту необходимыми.
— Она взяла на себя управление делами сенатора, так? — спросил Синкфилд.
— Мы ждали сенатора час, но он так и не появился. Тогда мисс Майзель и сказала, что оплатит все расходы по лечению этой Пиплз.
— А где сенатор? — спросил я.
Дэйн взглянул на часы.
— Пошел погулять два часа тому назад. И еще не вернулся.
— Я бы не возражал провести час наедине с ней, — заметил Синкфилд. — Но почему-то мне всегда приходится брать с собой кого-то еще. На этот раз, Лукаса.
— В качестве дуэньи, — добавил я.
Артур Дэйн улыбнулся, показывая, что понимает шутку, когда слышит ее. Впрочем, улыбка задержалась на его лице ненадолго.
— Миссис Эймс хотела бы повидаться с вами, мистер Лукас.
— Потому-то она и звонила мне вчера?
— Да.
— И вы звонили по этому же поводу?
— Да.
— Хорошо, я с ней повидаюсь. Когда?
— Вы задержитесь здесь надолго? — спросил Дэйн.
Я посмотрел на Синкфилда. Он покачал головой.
— Нет, скоро уйдем.
— Тогда, если хотите, я могу отвезти вас во «Французский ручей» и обратно. Мне все равно туда ехать.
— Хорошо. Где я вас найду?
— Здесь, в вестибюле. Я провожу много времени в этом вестибюле.
Синкфилд огляделся.
— Неплохое место. Тут можно и посидеть, зная, что кто-то платит тебе пятьсот баксов в день.
Я задал следующий вопрос до того, как Дэйн успел ответить на шпильку Синкфилда.
— Почему миссис Эймс захотела повидаться со мной?
— Я не знаю.
— Вы не спрашивали?
— Спрашивал.
— И что она сказала?
— Сказала, что дело важное. Вернее, очень важное.
— Тогда мне надо поехать к ней.
— Да, — кивнул Дэйн, — я думаю, так будет лучше.
Должно быть, мы, Синкфилд и я, вытаращились на Конни Майзель, когда она открыла дверь. Сколь долго мы на нее смотрели, не знаю, но уж несколько секунд наверняка. На ней было белое трикотажное платье, в котором она выглядела более соблазнительной, чем обнаженной. Наверное, точно так же воспринимали ее и другие мужчины. Во всяком случае, Синкфилд.
— Добрый день, — поздоровалась она. — Как приятно вас видеть. Заходите.
Мы вошли, не отрывая глаз он Конни. Она же прошла к одному из диванов у камина, грациозно села, позволив нам полюбоваться ее ногами, махнула нам рукой.
— Присаживайтесь. Надеюсь, второй диван покажется вам удобным.
Мы сели. Я ожидал, что разговор начнет Синкфилд, но он молчал, продолжая таращиться на Конни.
— Лейтенант? — спросила она.
— Да.
— Вы всегда берете с собой репортера?
Синкфилд посмотрел на меня. Если бы я сгинул от его взгляда, он бы только порадовался.
— О, я не думаю, что Лукас репортер.
— А кто же он?
— Я полагаю его историком.
— Но не биографом, вроде Джимми Босуэлла?
— Кто такой Джимми Босуэлл? — спросил меня Синкфилд.
— Он всюду следовал за неким Джонсоном и записывал все, что тот говорил. А говорил Джонсон много чего.
Синкфилд покачал головой.
— Нет, я думаю, Лукас — настоящий историк. Тот, что копается в прошлом. Вчера он занимался этим в Лос-Анджелесе. Раскапывал ваше прошлое, мисс Майзель.
Она посмотрела на меня.
— И что вы нашли? Надеюсь, ничего дурно пахнущего.
— Нет, я лишь обнаружил, что кое в чем вы мне солгали.
Она рассмеялась.
— Насчет того, что вышла из среднего класса? Но куда я могла отнести моих предков? Не к низам же. Во всяком случае, не в этой стране. Я же не прозябала в нищете. В этой стране я делю население на три категории: бедняки, средний класс и богатые.
— А что плохого в принадлежности к среднему классу? — спросил Синкфилд.
— Ничего, лейтенант, — ответила она. — Просто скучно.
— Вы можете сказать, что ваша мать относилась к среднему классу?
— Моя мать?
— Она самая.
— А причем здесь моя мать?
— Мне интересно знать, как вы ее оцениваете?
— Она моя мать. И делала для меня все, что могла.
— А ваш отец?
— Он научил меня играть на рояле. И многому другому.
— Вы знаете, где сейчас мистер Майзель?
— Нет. Он и моя мать разошлись несколько лет тому назад. Я не знаю, где он сейчас.
— Есть у вас братья или сестры?
— Нет, — без запинки ответила она. — Никого. С чего все эти вопросы о моей семье, лейтенант?
— Разве вы не знали, что Игнатий Олтигби ваш сводный брат? — мне осталось лишь восхититься, как ловко он подвел разговор к этому вопросу.
На лице Конни Майзель отразилось изумление. Рот ее приоткрылся, брови взлетели вверх. Потом она нахмурилась.
— Игнатий? — недоверчиво переспросила она. — Мой сводный брат?
— На это указывает его свидетельство о рождении, — пояснил Синкфилд.
Она на мгновение задумалась, потом рассмеялась, как смеются над забавным анекдотом. Закончив смеяться, быстро вытерла глаза, до того, как я заметил, навернулись на них слезы или нет.
— Вы хотите сказать, что в начале сороковых моя мать переспала с черным?
— Похоже на то.
— Моя мать ненавидела черных.
— Должно быть, эта ненависть не распространялась на отца Олтигби.
— Может, он ее изнасиловал, — предположила Конни.
— А потом болтался рядом до рождения сына, которому и дал свою фамилию, — Синкфилд покачал головой. — Как я и говорил, она ненавидела не всех черных.
— О, она ненавидела не только джигов. Так она их звала, джигами. Она также ненавидела спиков, вопов и кайков. И чего только она не вступила в одну из расистских организаций, — Конни вновь рассмеялась. — Я не могу свыкнуться с этой мыслью. Игнатий — мой сводный брат. Знай я об этом, я бы пошла на его похороны.
