Мы безо всякого успеха пытались установить связь между прошлым сенатора и мисс Майзель, ее матерью, сводным братом и ее отцом, Френсисом Майзелем, которого мы отыскали в Сан-Франциско. Майзель, однако, отрицает свое отцовство. Он говорит, что переболел в детстве свинкой и оттого лишился возможности иметь детей. Он показал нам справку двадцатилетней давности, подписанную доктором из Лос-Анджелеса, подтверждающую его слова. Френсис Майзель сказал, что в последние десять лет не видел Конни Майзель и не получал от нее никаких известий.
К нашему глубокому сожалению, мы не можем определить, какими компрометирующими материалами на сенатора располагает мисс Майзель. Однако мы должны отметить исключительную сексуальную привлекательность мисс Майзель. Также указываем, что пять дней тому назад сенатор изменил свое завещание. Все свое состояние он отписал Конни Майзель.
По вашему настоянию мы готовы продолжать расследование обстоятельств прошлого Конни Майзель и двух убийств. Но мы должны повторить то, о чем уже сообщили вам устно: содержание компромата на вашего мужа таково, что мы ничего не узнаем, если только мисс Майзель или ваш муж не пожелают поделиться тем, что им известно.
Таким образом, мы рекомендуем прекратить наше участие в проводимом расследовании.
— Ничего себе служебная записка, — я сложил листки и убрал их во внутренний карман пиджака. — У вас хороший стиль.
Дэйн бросил «кадиллак» в левый ряд и я закрыл глаза. Читая, я совсем забыл о том, как плохо он водит машину.
— Вас что-нибудь удивило?
— Я не знал, что она была проституткой.
— Ей пришлось потрудиться в «Хилтоне». Она брала по сто долларов.
— Кто вам сказал?
— Детектив отеля.
— А он как узнал?
— Полагаю, он был первым. Забесплатно.
— Понятно.
— Она работала в «Святом Френсисе» в Сан-Франциско, когда училась в Миллз.
— Может, там сенатор ее и встретил?
Дэйн покачал головой.
— К мужчинам она не приставала. Да и по времени ничего не сходится.
— Вы действительно думаете, что за всем стоит она?
— Конни Майзель?
— Совершенно верно.
— Разумеется, она. Беда в том, что доказать это невозможно.
— Почему?
— Потому что никому не удастся выяснить, чем она держит сенатора за горло.
— А что вы думаете по этому поводу?
Он покачал головой.
— Не имею ни малейшего понятия. Но, вероятно, это что-то ужасное. Способное еще более поломать сенатору жизнь. Хотя, куда уж больше. Посмотрите, что на него уже навалилось. Его обвинили во взятке и вынудили подать в отставку. Дочь убили. Он разошелся с женой. Потерял любовницу, Глорию Пиплз. И все потому, что однажды он что-то сделал или ему что-то сделали, и он не может допустить, чтобы этот эпизод прошлого выплыл на поверхность.
— Дочь меня смущает, — заметил я.
— Почему?
— Я готов понять, почему он отдал все остальное, но как он допустил смерть дочери.
— Он тут не причем. Она сама подписала себе смертный приговор.
— Но причина-то — он.
— Это точно.
Я покачал головой.
— Этого я не понимаю.
Дэйн повернулся ко мне. И смотрел слишком долго для того, кто ведет машину со скоростью семьдесят миль в час.
— Сколько вам лет, Лукас?
— Тридцать пять.
— Мне сорок шесть. Я в этом бизнесе с двадцати трех лет. Полжизни, и понял я за эти годы только одно: чего только не сделают люди, загнанные в угол. Они готовы практически на все, лишь бы спасти собственную шкуру. Есть немало историй о парнях, жертвующих жизнью ради друга. Но, если хочешь сохранить иллюзии, не стоит копаться в этих историях.
— Могут обнаружиться малоприятные подробности?
— О том и речь.
— Как давно вы ведете это расследование? — спросил я.
— Пару месяцев.
— Вы не нашли, с кем она работает… если у нее есть, с кем работать?
Он покачал головой.
— Она ни с кем не видится. Для этого она слишком умна. Никому не назначает полуночных встреч в Мемориале Линкольна.
— А как насчет телефона? Вы же прослушиваете ее номер.
— В сумочке у нее полно десятицентовиков. Если она хочет позвонить кому-либо, то достает один из них. Есть также почтовая служба Соединенных Штатов. Изредка она пишет письмо и идет на главный почтамт, чтобы отправить его.
— И вы выходите из игры?
— Совершенно верно.
— А по какому поводу миссис Эймс захотела встретиться со мной?
— Она сказала, что хочет видеть нас обоих.
— Насчет чего?
— Она получила какую-то важную информацию.
— Она хоть намекнула, какую именно?
— Намекнула. Сказал, что Френк Сайз придет от нее в восторг, а мне будет чем заняться.
— Похоже, для кого-то может запахнуть жареным.
— Если мне будет, чем заняться, то так оно и есть.
В самом начале четвертого Дэйн свернул на дорожку, ведущую к большому, просторному особняку под темно-зеленой крышей. Несмотря на его неумение водить машину, добрались мы достаточно быстро. На дорогу от «Уотергейта» до «Французского ручья» у нас ушло чуть меньше двух часов.
Мы вылезли из машины и Дэйн позвонил в дверь. Пока мы ждали, я восхищенно разглядывал резные панели старинной двери. Радостные фигурки собирались в крестовый поход. Грустные — возвращались из него.
— Одну минуту, — он отступил на шаг.
— Есть трудности? — полюбопытствовал я.
— Давайте убедимся, есть ли кто дома.
Он повернул направо. Я последовал за ним. Остановился он перед гаражом на четыре машины. Ворота были подняты и в гараже стояли черный четырехдверный «кадиллак», достаточно новый «камаро» и джип.
— Тут есть место еще для одного автомобиля, — заметил я.
Дэйн покачал головой.
— Сенатор взял свой с собой. Он ездит на «олдсмобиле».
Дэйн вновь зашагал по дорожке к парадной двери. Повернул бронзовую рукоятку и толкнул дверь. Она открылась. Он вошел в холл, я — за ним.
— Миссис Эймс, — позвал он.
Ответа не последовало.
— Есть кто-нибудь дома?
— Может, они в псарне или конюшне? — предположил я.
— Может. Давайте подождем в гостиной.
Через холл он прошел в гостиную с великолепным камином и не менее великолепным видом на Чезапикский залив. В полумиле от берега большая яхта неторопливо рассекала синюю воду.
На кофейном столике я увидел поднос с графином виски, наполовину пустым, ведерком со льдом, сифоном и высоким стаканом. Кофейный столик стоял перед диваном. Луиза Эймс сидела на диване. В голубых трусиках. Над голой левой грудью краснели два пулевых отверстия. Рот и глаза были открытыми. Голова изогнулась под необычным углом. Она была мертва. И, похоже, до сих пор этому удивлялась.
— Святой Боже, — выдохнул я.
Дэйн ничего не сказал. Подошел к Джонасу Джонсу, стройному молодому человеку, который обносил гостей напитками, седлал лошадей, водил автомобиль и обслуживал хозяйку. Джонас Джонс был в чем мать родила. Он лежал на полу, лицом вверх, лицо его перекосила гримаса боли, то есть умирал он в страданиях. И в его груди краснели два пулевых отверстия. Револьвер лежал рядом с его правой рукой. Как мне показалось, тридцать восьмого калибра, с коротким стволом. Вот тут я заметил кровь. Ее вылилось немало.
— Пошли, — махнул рукой Дэйн.
— Куда? — спросил я.
— Туда, где все, скорее всего, началось. В спальню.
Мы вернулись в холл, повернули направо и, миновав пару дверей, попали в хозяйскую спальню. Большую ее часть занимала огромная кровать со сбитыми простынями, но в ней хватило места туалетному столику, бюро, комоду. Стены украшали сельские пейзажи. На полу двумя кучками лежала мужская и женская одежда. Из окна спальни так же открывался вид на залив. Яхта не успела далеко уплыть.
— О, черт, — пробормотал Дэйн, повернулся и зашагал обратно в холл. Я потащился за ним, как хорошо воспитанный пудель.
В гостиной Дэйн наклонился над диваном, вероятно с тем, чтобы получше разглядеть отошедшую в мир иной миссис Роберт Эф. Эймс. Удовлетворив свое любопытство, выпрямился, проследовал к телу Джонаса Джонса, ранее обитавшего в Майами-Бич, опустился на колено, удостоил покойника короткого взгляда, встал и направился к телефону. Снял трубку, набрал ноль и стал ждать, пока ему ответит телефонистка.
— Экстренный случай, — сказал он, когда на другом конце провода взяли трубку. — Меня зовут Артур Дэйн. Я частный детектив и хочу сообщить об убийстве и самоубийстве.
Он говорил и говорил, но я уже не слушал. Вместо этого подошел к телу Луизы Эймс и еще раз взглянул на нее. Она по-прежнему удивлялась тому, что умерла. Пальцы левой руки были сжаты в кулак. Через плечо я покосился на Дэйна. Он говорил по телефону, спиной ко мне. Я разжал пальцы Луизы. В кулаке оказались два ключа. Вроде бы от дверных замков. К одному прилепился маленький кусок скотча. Под ним белел клочок бумага с напечатанным номером семьсот двенадцать. Я сунул ключи в карман пиджака.
