«Сенаторы» потупились.
Но этот мальчишка был действительно в чем-то молодец.
– Я вам камни принес, – сказал он недрогнувшим голосом, – теперь отдавайте девчонку.
С минуту монархи переговаривались между собой на каком-то мертвом языке, затем император с издевательской улыбкой произнес:
– Да, камни ты принес, и условие должно быть выполнено. То есть должно было бы! Если бы не эта твоя пистолетина. Но теперь ты, милок, сильно проштрафился, и в виде штрафа с тебя – еще пара таких же мешочков, тогда и забирай на здоровье свою девчонку, нам она не очень-то и нужна.
– Ынышик набузук! На фиг не нужна! – подтвердил король.
– Суки! Волчары поганые! – крикнул мальчишка, как какая-нибудь сухаревская шпана. – Отдайте девчонку! Был же договор!
– А насчет этого… – король потряс в воздухе маузером, – насчет этого у нас тоже был договор?
Крыть парню было решительно нечем.
Юрию уже стало ясно, что Полину они теперь ни за что не отдадут, да и их жизнь, и его, и Кати, и этого мальчишки, теперь не стоит ломаного гроша, а потому надо было немедленно стрелять, лишь тогда события могут обернуться по-другому.
– Кроме того, – ухмыльнулся король, – ты еще и осмелился на оскорбительные по отношению к нам слова, так что…
Монархи опять стали переговариваться на своей тарабарщине.
– Нет, нет, – подытожил император, – мы сейчас говорили не о девчонке, с ней все ясно. Ты ее не получишь, да она тебе и не нужна: зачем покойнику какая-то девчонка? Ведь ты уже понял, что твоей жизни, да и их жизням тоже (он кивнул на Катю и Юрия как на малосущественные предметы) подошел конец. Мы лишь обсуждали, каким он будет, этот конец. И пришли к выводу, что в назидание другим конец этот будет страшным…
Краем глаза Юрий увидел, что Катя опустила руку в карман, где у нее лежала авторучка. Он тоже изготовился выхватить свое оружие. Теперь он ждал лишь сигнала. Перед выстрелом Катя должна была подать сигнал.
– Да, да, страшным, – продолжал император. – Даже говорить неприятно, какой она будет, твоя смерть! Потому что никому, никогда и в голову не должно прийти…
«Сенаторы» согласно закивали головами.
– Не боюсь я вас, сучары! – перебил его Викентий. – Все равно вас всех когда-нибудь…
Ну, Катя! Ну же! Подай сигнал! Скажи!..
И она сказала…
– Разговор, милостивые государи, подошел к концу…
Это и был тот самый условный знак!..
Но почему, почему она не стреляет?! И голос у нее какой-то не такой…
Ладно, он, Юрий, выстрелит первым. Прямо в глаз этот ненавистный, ухмыляющийся из пуза!..
Однако – что это? Почему рука словно вата, почему не слушается?.. И почему Катя медленно оседает на пол? И почему все заволакивает какой-то дымкой?..
Падая, Юрий сквозь муть в глазах видел, как летят со своих тронов прямо в бассейн король с императором, как сыплются туда же вслед за ними «сенаторы». И наяды больше не плескались в бассейне – их там уже не было, должно быть, все пошли ко дну.
«Что, что это?!» – еще раз успел подумать он, прежде чем провалился в небытие.
Глава 9
Король умер, да здравствует король! Из лабиринта
– Ты как?..
Юрий открыл глаза. Это была Катя.
Глаза еще заволакивала муть, но говорить он мог.
– Все нормально… – проговорил он. Потом спросил: – Что это было?
– Кто-то пустил газ. Не смертельный, усыпляющий. Я первой почувствовала, поэтому вколола себе… У меня там, в авторучке, с другой стороны шприц, в нем такая ампула – она против всех подобных прелестей, тоже в Лондоне снабдили. Я уже собиралась выстрелить, но вдруг почувствовала, что не сумею, и сразу все поняла. Поэтому, прежде чем выстрелить, сделала себе укол. Но он не сразу действует, поэтому выстрелить так и не смогла. Зато видишь, я все-таки первой встала. Тебя я тоже уколола, так что только мы с тобой здесь в сознании.
Муть уже уходила из глаз. Юрий огляделся. Вокруг бассейна лежали вповалку люди. Гвардии карликов каким-то образом удалось и улечься строем. «Сенаторы», те, которые не упали в бассейн, распластались на его краю. Но все были, кажется, живы.
Явно иная судьба постигла тех, кто свалился в бассейн. У короля перевесил горб, и из воды торчали только ноги. Император лежал на воде лицом вниз. Сквозь грязную воду можно было разглядеть на дне нескольких наяд и «сенаторов».
Но те, кого не постигла такая участь, уже начали пошевеливаться, в том числе и Викентий. Хоть он и был крепко связан по рукам и ногам, но Юрий помнил, чего тот иногда стоил, поэтому спросил у Кати:
– А нельзя ли сделать так, чтобы этот паренек поспал подольше?
– Легко! – кивнула она. – Но для этого твоя авторучка нужна, там шприц со снотворным.
Юрий протянул ей свою авторучку, и она быстро сделала Викентию укол в руку. Заверила:
– Теперь еще часов десять проспит как цуцик.
Остальные стали понемногу подыматься, иные уже стояли на ватных ногах, во взорах было полное недоумение.
– А это вы здорово проделали! – раздался вдруг бодрый голос сзади.
Юрий обернулся. У входа в зал стояли подвозившие их сюда на драндулете горбун и лжеслепец.
– А я и не сомневался, что Васильцев что-нибудь эдакое выкинет, – с усмешкой кивнул горбун. – Голова!
– Да, голова! – подтвердил лжеслепец. Его глаз, на миг проглянув сквозь прореху, весело подмигнул. – Главное – как чисто сработано! Не то что когда прошлых короля с императором завалили. Отравили ядом: некрасиво. Что народ станет говорить? А тут – сами утопились, несчастный случай, и к нам никаких подозрений.
Юрий ничего не понимал, однако предпочел промолчать.
– Вообще они, старички, уже всех достали Римом своим! – пожаловался горбун. – Силов уже никаких! Рим, понимаешь, им подавай! В наше-то время!
– Да, достали, – согласился лжеслепец. Он кивнул на бассейн: – Болото вон себе соорудили, в нем кикиморы голые барахтаются, одна срамота. А от болота от ихнего только вонь и комарье… Ладно, – обратился он к своему напарнику, – пора уже и нам… Только без всяких этих Римов.
– Ну их, эти Римы, на фиг, – кивнул горбун. – Болото велим засыпать, гвардию переоденем, кикимор новых наберем. Другое дело – трон. Трон оставим.
Говоря это, он стал снимать с себя грязную хламиду, и под ней оказался вполне узнаваемый полувоенный френч. На ногах были сапоги.
«Ему бы еще усы… и горб как-нибудь вправить, – так и вообще вылитый нынешний вождь», – подумал Васильцев.
Лжеслепец тоже скинул свое рванье, и под ним оказался короткий пиджачок с жилеткой, в которой было аккуратно проделано отверстие для глаза. Шею украшал галстук в горошек, на голову он успел надеть кепку, тоже весьма узнаваемую. И вдруг прокартавил:
– В общем, вег’ной дог’огой идем, товаг’ищи!
Этой «верной дорогой» они прошагали к трону и одновременно уселись на нем.
– О! – обрадовался лжеслепец, или кто он теперь? – И капустка, смотри, осталась!
Вместе они минут пять уплетали капустку; тем временем и «сенаторы» уже потянулись к трону. Скоро и они снимут эти тоги, подумал Васильцев, впервые приглядевшись к их лицам. Вон тот, с козлиной бородкой весьма смахивал на товарища Калинина, а тот, полный, с маленькими усиками, – ну чем не товарищ Жданов?
– Ну, что надо сказать? – спросил их горбатый.
И недружно грянуло:
– Le Roi est mort, vive le Roi! Le Empereur est mort, vive le Empereur![27]
Потом еще и еще раз, все более уверенными и радостными голосами.
Смена власти свершилась! И – боже! – как этот мир, которого не должно было быть, походил на тот, другой, наземный, такой же, в сущности, почти нереальный и такой же жестокий!
Император произнес короткую тронную речь.
– За нами будущее! – провозгласил он.
Толпа загудела одобрительно, но он оборвал этот гул мановением руки и продолжил:
– А почему за нами будущее? – И сам же ответил на свой вопрос: – Потому что, хотя они там богатые (он указал куда-то на потолок, видимо, имея в виду весь наземный мир), но мы – духовные!
Васильцев вспомнил тот, другой мир, где совсем еще недавно от голода процветало людоедство, так что считать его слишком богатым едва ли приходилось. Впрочем, смотря с чем сравнивать. Большинство здешних обитателей жило, возможно, и похуже. С жиру не станут люди поклоняться помойкам, как идолам.
– Да, мы бедные – но мы духовные! – подтвердил второй вождь.
– Бедные – но духовные!.. – едва не прослезился «товарищ Калинин».
– Бедные – но духовные! – с жаром воскликнул «товарищ Жданов».
Дальше уже вся толпа кричала, постепенно входя в раж: «Бедные, но духовные! Бедные, но духовные! Ыш анабузык беш!..»
Вот когда Васильцев понял смысл этих загадочных слов, слышанных им здесь прежде. Он тогда думал, что это какой-то боевой клич…
Впрочем, это и был такой боевой клич: «Бедные – но духовные!» Вот и там, в стране, ощетинившейся танками против остального мира, возможно, в этот самый момент люди выкрикивают на каком-нибудь своем собрании ту же самую мантру: «Бедные – но духовные! Ыш анабузык беш!»
