— Я любил Андрюшу, но ты отнял его у меня, отнял частичку меня! — Он ухватил себя за грудь. — Я теперь не могу смотреть жене в глаза — ведь это я в первую очередь не уследил за ребёнком, отпустил его одного! — Убитый горем отец снова заплакал. — Он сгорел из-за меня, но ты виноват не меньше, поэтому сгоришь так же, как и он!
Кузнецов вытер слёзы и зажёг горелку, но остановился и посмотрел в сторону лестницы, вместо того чтобы продолжить меня жечь. Рука опустилась, и огонь заиграл, язычки пламени зацепились за его штанину и побежали вверх по остальной одежде, охватывая всё больше территории. Кузнецов бросил горелку в сторону и освободившимися руками принялся тушить огонь на себе. Я же старался отодвинуться подальше от него, но повреждённая нога ныла при каждом движении.
Я не знал, что делать. Кузнецов тушил себя руками, а огонь от горелки перебросился на деревянные стены и пол. Моё сознание кричало, но я сам не издавал ни звука, просто с ужасом смотрел на всё происходящее. Из-под ниши лестницы выскочил конопатый мальчуган и так же, как и я, ошарашенно смотрел. Не знаю, сколько продлилось наше оцепенение, но Кузнецов справился с огнём на себе и переключился на остальной, своей курткой пытаясь притушить пламя. Мальчик в панике выскочил по лестнице. Мне нужно было следовать за ним ведь мучительная смерть сожжённым в подвале в мои планы всё-таки не входила.
Я упёрся здоровой ногой в пол, дальше последовал шаг раненой, но от сильной боли повалился обратно вниз. Привязанный ко мне стул также мешал нормально подняться.
— Освободи меня! — крикнул я Кузнецову, который не справлялся с распространяющимся огнём. — Дай мне помочь!
— Ни за что! Я лучше сгорю здесь вместе с тобой!
После этих слов язычки пламени бросились на Кузнецова, и теперь он снова тушил себя.
Я опёрся на здоровую ногу и приготовился наступить на больную.
Бинго! У меня получилось!
Терпя жгучую боль в колене, я стоял на ногах. Теперь требовалось избавиться от стула, но как это сделать, в голову не приходило.
В этот раз Кузнецов не справлялся с пламенем своими руками, поэтому упал на пол и катался по нему в попытках потушить огонь на себе.
А это была идея. Собравшись с силами, я грохнулся на спину. Что-то сломалось, и я не был уверен в том, стул это или моя спина. Всё тело ныло; хотелось, чтобы это уже прекратилось. Руки сами по себе скрестились на груди. Руки… Они были свободны — значит, сломан был стул. Нужно было встать. Снова.
Сквозь боль я поднялся на ноги и направился к лестнице. Как хорошо, что на ней были перила, на которые мне удалось опереться! Я прошёл пару ступеней и посмотрел на несчастного отца, который уже кричал от полученных ожогов, — огонь охватил его почти всего, как и весь подвал.
Выход был так близко! Я мог уйти, ибо не был обязан его спасать, хотя всё это было из-за меня.
Огонь уже прорвался на первый этаж; через прожжённую дыру в потолке подвала я видел окна наружу.
Я с трудом доковылял до куртки Кузнецова и приступил тушить ею огонь на нём. Кожа на нём выглядела хуже, чем у меня, — ожоги были везде. Пока я помогал Кузнецову, он уже не шевелился. Покончив с огнём, я помог ему подняться. Стоять без моей помощи он не мог, поэтому я забросил его руку за голову и потащил. И хотя Кузнецов весил немного, мне и без него передвигаться было очень тяжело.
Потолок начинал проваливаться. С трудом подняв Кузнецова по лестнице, я увидел, как сильно разбушевался огонь: горел не только дом, но и соседние здания. Весь построенный муляж горел на славу, и дом, в котором мы находились, лишь чудом не упал на нас.
Входная дверь уже с трудом висела на петлях, и проход был свободен — требовалось только дойти до выхода по коридору.
Я поволок Кузнецова. Он что-то мычал на тему, чтобы я его бросил и что ему моя помощь не нужна.
Нужна, к несчастью…
Потолок заскрипел, и горящая балка упала прямо перед нами, перегородив дорогу к выходу. Она усложнила нашу дорогу к спасению. Я отыскивал выход, но другого пути не видел. Повернул ручку одной из ближайших дверей и увидел открытое окно. Мы потащились к возможному выходу. От каждого нового скрипа сверху я останавливался и осматривал потолок с опаской, как бы он не рухнул на нас.
Шаг за шагом нам удалось дойти до окна. Я взвалил Кузнецова на подоконник и вытолкнул его на другую сторону. Попытался закинуть ногу наверх, но всё тело заныло от боли, и стопа опустилась обратно.
Позади меня снова обвалился потолок. Нельзя было медлить — весь дом мог упасть в любую секунду.
Я завалился на подоконник и просто перевалился наружу, прямо на Александра. От этого мы оба завыли от боли.
Привстав, я взял Кузнецова за плечи и поволок по земле подальше от дома. Оказавшись на безопасном расстоянии, бросил его. Те дома, что были в моей видимости, уже окутало пламя. Судя по окружению, я всё ещё находился в Пегреме, в построенных для съёмок декорациях. Жилой деревни не было видно — она находилась позади горящих макетов, и огонь двигался именно туда. Надо было спешить к ним.
Я оставил Кузнецова на земле подальше от огня и двинулся вокруг декораций к жилой деревне.
Пустые дома для съёмок возгорались, как засохшая трава по весне, и за этим огнём я не успевал из-за ожогов на своём теле. Языки пламени перепрыгивали с крыши на крышу быстрее, чем я ковылял к жилым домам.
По мере приближения к деревне отчётливо доносились многочисленные крики, а на краю декораций различались мечущиеся силуэты. Они таскали из озера воду и тушили огонь, но это не помогало — зарево от пожара всё сильнее разгоняло темноту вокруг. После многодневной жары мостки, соединяющие декорации для съёмок и жилую деревню, совсем обсохли и с лёгкостью возгорались.
— Разойдись! — раздался крик.
Дом, который усердно пытались потушить, рухнул. Щепки от него разлетелись, словно огненные шары, и поджигали всё, во что попадут. Все эти декорации строили только ради одного — ради пожара, ради хорошей картинки, — поэтому всё здесь планировалось для мгновенного возгорания, но предназначение случилось раньше задуманного срока и без подготовленной красной кнопки «СТОП».
Остановить огонь сбежалась вся деревня. Среди толпы я пытался найти знакомые лица — Максима, Антона или даже Кузьмича, — но среди всего этого гомона найти кого-либо было невозможно.
— Ломайте мостки! — раздался всё тот же командующий крик, который мне кого-то напоминал. — Не дайте огню приблизиться к домам!
Это был Кузьмич.
Толпа слаженно разделялась, кто-то всё так же таскал вёдра с водой, а кто-то бросился выполнять команду лидера. Среди постоянно передвигающейся массы людей я искал Кузьмича, но из-за повреждённой ноги ни за кем не успевал.
Раздался гром либо что-то похожее на него. Над декорациями разлетались новые клубы дыма и огня.
Толпа замедлилась и не могла понять, отчего произошел взрыв, пока кто-то не выкрикнул, что рванул дизельный двигатель, оставленный съёмочной командой.
Благодаря временной остановке я различил в толпе Кузьмича. Он с группой мужиков выковыривал доски и сваи от мостков.
— Кузьмич! Кузьмич! — Прихрамывая ближе, я пытался привлечь его внимание. — Чем я могу помочь?
Он повернул голову в мою сторону и с ужасом взглянул на полученные мною ожоги.
— Чёрт возьми, где ты был? Да и что с тобой?
Гром. Взорвался очередной двигатель. Причём совсем рядом. Обломки от домов приземлились рядом с нами, и несколько из них сшибли тех, кто тушил огонь. Я бросился на помощь, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на боль во всём теле.
Один из мужиков оказался без сознания под куском крыши. Я ухватился за край обломка, но обжёгся. Окружающие увидели мою беспомощность и присоединились помочь. Кто-то уже был в перчатках, кто-то снял верхнюю одежду и намотал на руки, ну а я сорвал с себя остатки прожжённой рубашки и с помощью неё ухватился за край. Вместе мы опрокинули обломок и оттащили мужика в сторону.
Пострадавших от взорванного дома оказалось немало. От этого окружающие распылялись по разным задачам, чтобы остановить распространение огня и помочь потерпевшим, но рук не хватало, и только больше добавляли хаоса, которым не получалось командовать.
