— Нет, но я про них знаю.
— Дальше пройти мне не удалось, — сказал я. — Но я в этом деле плохо разбираюсь и уверен, что в вашем отделе кто-нибудь сумеет прорваться дальше.
— Скорее всего, не в моем отделе, а в Риме. И давно вы это обнаружили?
— Недавно, несколько дней назад.
— Вы показывали это вашему другу из Скотленд-Ярда?
— Нет, не показывал.
— Почему?
— Я как раз думал, что мне с этим делать, когда вы меня сюда вызвали. Все сходится — старик, этот Сеймур, мой якобы умерший друг, правда?
Сначала Гиа ничего не ответил, лишь смотрел на экран. Потом сказал:
— Я иногда думаю, что лучше бы эти машины не изобретали. Вместо того чтобы помочь нам, они помогают преступникам. Если нажатием кнопки можно перевести миллиарды лир из одних рук в другие, то почему не использовать ту же технику здесь? Можно купить шампунь, наркотики, любую чертову штуку, какую вам будет угодно, не выходя из дома, — так почему не купить детское порно? Не все ли равно? Просто еще одна услуга. — Его шея налилась кровью, он длинно выругался на своем языке. — Я вам вот что скажу: если кто-нибудь хоть пальцем тронет моего ребенка, в живых не останется. Я отыщу его, чего бы это мне ни стоило!
Немного успокоившись, он отдал распоряжение оператору распечатать то, что я ввел в машину.
— Сколько вы можете здесь пробыть?
— А сколько нужно?
— Я хочу, чтобы все это сличили с документами в центральном архиве в Риме. И вообще, в данный момент для вас здесь самое безопасное место. У нас пока не было ни одного случая похищения.
— Но убийства все же случаются.
— Ну, если вы беспокоитесь, я отряжу своего сотрудника, чтобы охранял вас и организовал номер в гостинице — может быть, не такой, к какому вы привыкли, но в удобном и незаметном месте. А сегодня вы гость моей семьи, приглашаю вас отведать хорошей домашней кухни.
— С удовольствием, — ответил я.
— То, что вы нам показали, очень важно и полезно.
— Хочу надеяться, что это так.
Он поручил одному из своих офицеров в штатском, угрюмого вида молодому человеку по имени Алессандро, проводить меня в гостиницу и оставаться при мне. Алессандро говорил по-английски так же плохо, как я по-итальянски, но в основном нам как-то удавалось понимать друг друга. Меня поселили в маленькой гостинице с непрезентабельным фасадом, однако номер оказался очень удобным. Оставив чемоданы, я решил пройтись по магазинам. Алессандро следовал за мной на некотором расстоянии.
Весь остаток дня я только и думал, что о вилле старика и о том, что там увидел. Много бы я дал, чтобы никогда не иметь к нему никакого отношения, чтобы тьма поглотила воспоминания об этих сибаритских апартаментах. Благодаря прессе и телевидению я знал, что количество случаев издевательства над детьми постоянно возрастает. Редкая неделя проходила без того, чтобы не открылась еще какая-нибудь мерзость. Такие преступления представлялись самыми гнусными, непостижимыми. Теперь этот кошмар подобрался и к моим дверям, и я не мог от него избавиться. Убедившись в том, что Генри не умер, я решил, что он, возможно, скрывается, из-за какого-нибудь назревающего политического скандала. Быть может, во время его последнего визита в Россию он оказался замешанным в какую-то секретную разведывательную операцию, которая с треском провалилась, и из которой он не мог выбраться без ущерба для других, более важных персон; поэтому ему заплатили и инсценировали его кончину. Такой вариант я принял бы спокойно; подобные истории служили материалом для моих сочинений и способствовали моему процветанию. Но компьютерные улики и несомненная связь между Генри и этим старым щеголем заставили меня многое понять.
В гостях у Гиа мы после обеда вновь заговорили об этом, когда его жена, такая же дородная, как сам Гиа, пошла укладывать двух маленьких дочерей.
— Я знаю, как трудно воспринимать подобные вещи, — сказал Гиа. — Когда-то я вынужден был арестовать одного близкого друга. Образцовая семья, дети, хороший дом, ответственная работа — и вот в один прекрасный день он убивает своего любовника. Что мы можем знать о других? Ничего. Если моя работа меня чему-нибудь и научила, то именно этому.
Всю ночь в чужом, тесном гостиничном номере меня преследовал кошмар — говорят, рано или поздно он посещает всех, — падение в бездну. В таких случаях лишь пробуждение спасает от ощущения гибели. Я изо всех сил старался бодрствовать, потому что, как только засыпал, сон повторялся. Когда же, наконец, заставил себя окончательно проснуться, то не смог пошевелить ни рукой, ни ногой. Я оторвал голову от довольно тощей подушки — верный признак дешевой гостиницы, — но судорога сковала мне икры. Мокрый от пота, я на несколько мгновений потерял ориентацию, но наконец, помассировав ноги, восстановил кровообращение, вывалился из постели и подошел к окну. Глотнув холодного воздуха, я немного успокоился и долго стоял, уперевшись лбом в оконную раму, пока кошмар не прошел окончательно. Внизу полдюжины кошек ходили друг за другом, словно в кордебалете.
Вряд ли можно придумать более неудачный момент для подведения итогов прожитого, чем середина ночи в чужом городе. Но из моей тупиковой ситуации выхода не было — ни во сне, ни наяву. Я проклял собственное безумие — то, что позволил прежней страсти вновь завладеть мною: теперь я хорошо понимал, что не тоска по Генри, а именно возможность отвоевать Софи довела меня до такого состояния.
На следующее утро у Гиа не было для меня никаких новостей. По-прежнему сопровождаемый Алессандро, я вновь обошел свои любимые церкви, задержавшись в базилике святых Иоанна и Павла. Умиротворяя вечно спящих здесь дожей, звучала духовная музыка. Свет, проникавший в неф и апсиду через узкие двустрельчатые окна, падал на памятники косыми потоками. Я постоял перед памятником Марку-Антонию Брагадину — воину-мученику, зверски убитому турками, читая длинный список его страданий: ему отрезали уши и нос, три недели держали в заточении и, наконец, расправились с ним излюбленным способом — содрав с живого кожу, прежде чем отрубить голову. Отвернувшись от столь страшного памятника жестокого прошлого, я увидел женщину, поднявшуюся с колен в часовне Розари. Она была вся в черном, а когда обернулась, я увидел ее лицо и узнал, несмотря на утекшее время: это была Ева, вездесущая сестра-близнец Виктора. Несомненно, она сделала косметическую операцию, подтянув кожу на лице, но я был уверен, что не ошибся. Прошлое снова настигало меня в Венеции, и это никак нельзя было считать случайностью.
Я покинул церковь и пошел следом за ней через площадь Сан-Джованни, не зная, нужно ли к ней подойти. Она зашла в кафе. Я занял столик поодаль, но так, чтобы хорошо ее видеть. Верный Алессандро ждал у кафе.
Так я стал одновременно наблюдателем и объектом наблюдения, чувствуя, как сильно забилось сердце от нахлынувших воспоминаний.
В последний раз я видел Еву и Виктора вскоре после мнимой смерти Генри на одном домашнем приеме в Уилтшире. Обычно я избегал таких мероприятий, но приглашения хозяйки я перед тем отклонял уже дважды за несколько месяцев, и мои отговорки иссякли. Китти Марлоу принадлежала к числу женщин, отмечавших каждый этап своего жизненного пути косметической операцией. Теперь кожа на ее лице натянулась так, что стоило ей заговорить, как ее скальп двигался взад-вперед, словно жалюзи. Ее муж Ларри Марлоу был значительно моложе ее и, как известно, мальчиков предпочитал девочкам; скорее всего потому, что каждое утро, проснувшись, видел на соседней подушке Китти. У них была довольно взрослая дочь, но поговаривали, будто она приемная: Китти разыграла свою беременность, в течение девяти месяцев постепенно наращивая слои ваты под платьем, и даже организовала себе проверку в лондонской клинике по поводу благополучия предстоящих родов. Этим она была мне даже симпатична: люблю людей, не знающих меры. У нее водились деньги, а Ларри, как и многие геи, оказался верным компаньоном и замечательно играл роль радушного хозяина, хотя после нескольких бокалов мартини эта его маска начинала сползать, голос становился громче, а ворчливые комментарии — непристойнее. Думаю, такое положение устраивало обоих; несмотря ни на что, они были вместе уже тридцать лет. Источником же значительного состояния Китти был ее первый муж, упавший с мачты во время свадебного путешествия. Непревзойденные мастера всевозможных развлечений, они не скупились на уик-энды, и там всегда можно было встретить нескольких занятных людей, которых они умели выудить среди множества других. Постели были удобными, многочисленная прислуга (в основном испанцы) — хорошо вышколенной, а еда — обильной, зачастую, на мой вкус, даже чересчур, поскольку у меня никогда не было склонности к пожиранию малых пташек. Зато Ларри с готовностью открывал винные погреба Китти для всеобщего пользования. Несмотря на гостеприимство, они быстро мне надоедали. Тем не менее дважды в год я совершал над собой усилие, а уж оказавшись у них, получал кое-какое удовольствие и обычно набирался интересных впечатлений.
