Бабушка встала, попросила подождать. Я слышал, как она в соседней комнате говорит по телефону. Через минуту она появилась в дверях.
– Vamos.[46]
– Куда?
– Туда, куда нужно. – Бабушка разозлилась. – Пошли, не спрашивай.
– Но все-таки, куда ты собралась меня вести?
– К одной женщине, она продает лекарственные травы.
– Зачем, бабушка? Травами и заклинаниями не поможешь.
– Посмотрим. Все равно надо что-то делать. Ты выглядишь ужасно. – Она сама была невероятно напряжена. Никогда я такой ее не видел. – Я сделала все, что могла, Нато. Молилась Чанго, Осайну и Очоси, не помогло. Не знаю почему, но против тебя ополчились духи зла. Пришлось обратиться к тому, кто сильнее.
– Сильнее кого? – спросил я.
– Меня и тебя. Идем.
Бабушка нервно вертела в руках нитку розовых бусинок. Мы прошли шесть кварталов, свернули направо и приблизились к магазинчику, похожему на лавку старьевщика. «Лекарственные травы, сувениры и подарки». Ничего себе мещанина.
– Похоже, он закрыт, – произнес я, чувствуя облегчение.
– No para nosotros.[47] – Бабушка постучала в окно. – Она ждет нас и поможет.
Дверь открыла крупная темнокожая женщина.
Бабушка посмотрела на меня:
– Нато, познакомься. Это Мария Герреро.
Женщина взяла мою руку.
– Входите, пожалуйста.
Магазинчик, как и ожидалось, оказался маленьким. На полках разнообразные травяные снадобья, вперемежку с фигурками, свечами, живыми и искусственными цветами, пластиковыми мадоннами, ожерельями из многоцветных бусинок и прочими товарами, какие можно найти в христианском сувенирном магазине. Рядом с дверью на полу я увидел Элеггу из раковин каури, видимо, помощнее, чем тот, что я соорудил у себя. Месяц назад я бы, наверное, покачал головой и вздохнул, но сейчас даже бровью не повел.
– Ты знаешь Куинси Джонса?[48] – спросила Мария Герреро. – Очень приятный человек. Всегда заходит ко мне, когда бывает в Нью-Йорке. – Она улыбнулась, показав золотые коронки на двух передних зубах. – Ко мне «ходят все, черные, белые, католики, евреи. Всего два дня назад был рабби. Я католичка, но приветствую каждого. Также исповедую сантерию и занимаюсь спиритизмом. Я с этим родилась.
Мария Герреро оглядела меня и одобрила белую рубашку. Иначе мне пришлось бы переодеться. Я вспомнил, что белый цвет в сантерии считается священным, недаром боведа называют Белым Столом.
Она положила руку мне на грудь и сказала, что в моем сердце много боли. Вначале я напрягся, но она постояла гак несколько минут, и от ее руки у меня по телу начало распространиться тепло. Затем коснулась моего лба и спросила, как долго я страдаю головной болью.
Не представляю, как можно было об этом догадаться.
Мария дала мне глотнуть какого-то снадобья, взяла с боведа статуэтку святого Иуды, покровителя отчаявшихся, и поводила ею над моей головой.
– Сейчас пройдет.
Невероятно, но через несколько секунд головная боль у меня исчезла. Мария удовлетворенно кивнула. Я продолжал гадать, как такое оказалось возможным.
– Dios estâ en la atmosfera,[49] – проговорила она, словно прочитав мои мысли.
Я оглядел магазин. Четки и свечи, пыльные полки, запаленные травяными снадобьями, фигурки. Рациональная часть моего сознания этого не принимала. Откуда тут взяться Богу?
– Надо верить. – Мария Герреро погрозила мне пальцем.
Бабушка строго посмотрела на меня и протянула ей пачку банкнот. Сколько там было, я не понял, но, очевидно, не менее двух сотен. Сверху лежали двадцать долларов, а пачка была довольно толстая.
Мария Герреро повела нас в заднюю комнату, просторную и почти пустую. На белых стенах картинки с изображениями святых, в центре боведа с фигурками тех же святых и ангелов, бокалами с водой, обвешенным четками деревянным распятием и, конечно же, свечами, которые пока не горели.
Я пытался размышлять в том духе, что, по сути, здесь почти то же, что и в церкви, синагоге или буддийском храме.
– Верить очень важно, – промолвила Мария Герреро, касаясь моей головы, а затем сердца.
Она определенно читала мои мысли. Мария улыбнулась и сказала, что ей нужно выйти. Когда за ней закрылась дверь, я повернулся к бабушке.
– Сколько ты ей дала?
– Сколько нужно, столько и дала. За работу надо платить.
– Но я мог бы сам заплатить, бабушка.
Она приложила палец к моим губам и попросила успокоиться, иначе Мария Герреро услышит. Потом взяла меня за руку и крепко сжала.
– Есть вещи, Нато, которые мы не понимаем. Их нельзя объяснить, поскольку они приходят del mas alto.[50] В это можно только верить. И ты должен поверить. – Она посмотрела мне в глаза. – Иначе она тебе не поможет.
Я не знал, смогу ли поверить, если всю жизнь провел и неверии. Глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Бабушка опять сжала мою руку, пытаясь транслировать в меня свою веру. Я видел, как напряглась каждая мышца па ее лице.
Вернулась Мария Герреро в белом хатате. С ножом в правой руке.
Я вздрогнул.
– Это нож, – мягко пояснила она, – чтобы отрезать ОТ тебя неприятности. – Она положила его на боведа и взяла книгу. Молитвенник.
Затем растолкла в металлическом горшочке ладан, зажгла, в воздух взметнулся ароматный дым. После чего протянула мне коробку спичек и попросила зажечь на столе две белые свечи.
Я сделал это дрожащими руками.
Мы вместе произнесли молитву, и Мария выключила свет. Комната озарилась теплым сиянием свечей. Она коснулась моих рук, и они перестали дрожать. Постучала пальцами по лбу, и мысли перестали вертеться в голове, провела пальцами по моей груди, и дыхание стало ровным. Мария сказала, что собирается исполнить лимпию, ритуальное очищение. Послала бабушку в торговый зал. Та вернулась с аэрозольным баллончиком с изображением птицы и индейцев в головных уборах из перьев. На этикетке было написано: «Для устранения зла». Мария окропила содержимым потолок, комнату и, наконец, меня. Это было вещество без цвета и запаха. Мне показалось, что внутри баллончика с такой забавной этикеткой находится обыкновенный воздух, но вскоре я ощутил в теле необычайную легкость, точно с груди сняли тяжелый груз.
Мария начала зажигать свечи и объяснять их назначение. Коричневая была призвана отвратить злую волю, черная – помочь мне в борьбе с врагами. Я изо всех сил пытался верить ей. Мне очень хотелось, чтобы все это было правдой.
Она закрыла глаза.
– Я вижу человека, он собирается причинить тебе зло. И я вижу корону.
– На нем корона? – спросил я.
– Нет. – Она отрицательно покачала головой, не открывая глаз. – Корона не на человеке.
Я сообразил, что эта корона – символ, изображенный на «Библии белого человека», которую видела во сне бабушка. Этот же символ был на рисунке, найденном на месте убийства.
Мария осыпала меня толченой травой и попросила Элеггу открыть для меня Путь. И я мысленно просил его вместе с ней. После этого Мария приказала мне прекратить есть красное мясо и картофельные чипсы. Откуда она узнала, что я живу на гамбургерах и чипсах? Тут поневоле станешь верующим. Заявила, что я должен изменить образ жизни, начать хорошо питаться, заниматься упражнениями, перестать пить пиво, избегать случайных связей. Последнее меня особенно восхитило. Я послушно кивал. Мария надела мне на шею ожерелье из бусинок, и мышцы там расслабились, чего не было уже несколько недель.
В довершение попросила меня снять рубашку. Бабушка, увидев, что я колеблюсь, стала расстегивать мне пояс на брюках, как ребенку. Пришлось быстро сбросить рубашку. Мария разбила яйцо в кувшин с водой, взболтала и вылила мне на шею. Содержимое кувшина медленно стекало по спине и груди. Конечности подергивало, как будто по ним пропускали электрический ток. Я поежился. Ощущение не было похоже ни на что из пережитого ранее.
Мария оторвала несколько цветков гладиолуса, размяла в руках и натерла ими мою грудь. Возникло ощущение легкого жжения, не скажу, что неприятное, но вскоре дрожь усилилась и начало крутить в желудке.
– Somos parte de la naturaleza,[51] и это надо помнить, – промолвила Мария Герреро.
Внутри меня желание верить боролось с сомнениями. Я стоял, облитый липкой водой, и вдруг все закачалось, комната начала медленно вращаться, картинки святых расплывались и опять становились резкими, мне казалось, Я вот-вот потеряю сознание. Мария и бабушка держали меня за руки. Бабушка бормотала колыбельную, которую пела мне в раннем детстве, а Мария Герреро – какие-то испанские заклинания, и вскоре я почувствовал себя лучше, озноб уменьшился, сознание прояснилось, в желудке успокоилось.
Мария взяла мою белую рубашку и обтерла ею мне грудь и спину. Затем скатала в шар и велела выбросить в мусорную урну сразу, как только я от нее выйду. Потому ч го рубашка впитала в себя находящееся во мне зло и я должен избавиться от нее. Она взяла кувшин, налила туда коду, накрошила трав, отчего вода посинела, и наказала всю следующую неделю омывать этой водой руки.
