точно и четко, займут позиции вокруг дворца, но будет уже поздно, вы будете уже далеко, разбежитесь по улицам, переулкам, проспектам, каждый из вас замедлит шаг и сольется с окружающей обстановкой, и тогда вы увидите, как дождь стихает, как все стихает, как перед вами расстилаются блестящие тротуары, влажная кожа которых встречает немногочисленных встревоженных прохожих, а ваши шаги станут уверенными, почти спокойными. Повсюду в воздухе будет виться пепел, пепел и обгоревшие обрывки бумаги.
На небе покажутся первые тучи. Супруги Мань уйдут домой. Они останутся в кухне. Выпьют еще по бокалу-другому, а потом она, не говоря ни слова, поднимется на второй этаж. Помедлив секунду, она толкнет дверь в вашу комнату. Все будет на своем месте, там же, где и в день вашего приезда: кровать, шкаф, узкое окно, за которым она увидит полицейских, опрашивающих соседей из дома напротив. Она закроет за собой дверь и ляжет на вашу кровать. Сложит руки на животе и уставится в потолок.
Когда вы контролируете дополнительные параметры своей жизни, таковы были слова Льюи, она похожа на удар в бильярде, при котором шар должен несколько раз отскочить от борта. Если первоначальный удар точен, вы можете заранее рассчитать, где конкретно ваш шар закончит свое движение.
Мужчина безвольно встанет и дойдет до гостиной. Остекленевшим взглядом посмотрит по сторонам. Вернется в прихожую и толкнет обитую дверь, за которой окажется почти совершенно пустая комната. Несколько картонных коробок, стоящих одна на другой. Пара десятков книг на полках книжного шкафа. Его взгляд упадет на четыре светлых кружка на полу, у письменного стола. Четыре кружка на той части мохерового ковра, которой не касался солнечный свет. Обессилев, он опустится в кресло.
Она выйдет из вашей комнаты. Спустится вниз и зайдет в его кабинет. Обнаружит, что он сидит в кресле у окна. Я ухожу, сообщит она сухо, иду искать Елену. Он посмотрит на нее, ничего не понимая. У него на коленях будет лежать раскрытая книга с вашими пометками. Он вытрет уголки губ большим и указательным пальцами.
Она подойдет к группке соседей, стоящих в саду. Вместе они обойдут свой район. На газонах будут виднеться следы шин, трава будет усеяна мусором, кусками пластика, осколками стекла. Они составят опись материального ущерба. Кто-то начнет убирать мусор. Она возьмет слово.
Ее выслушают. Она даст указания. Все разойдутся по домам и вытащат фонари, лежащие в комодах, в глубине ящиков. Еще они возьмут еду, трости, палки, свистки, плащи. И сложат все это в большие мешки. Подняв глаза к небу, они отметят, что в нем повисли плотные серые тучи.
Она разложит на траве карту и наметит маршрут. Она не будет колебаться. Ее будет почти невозможно узнать: волосы спутаются, одежда будет грязной. Остальные с ней согласятся.
В середине дня они пешком отправятся в путь. Она будет идти впереди. Проходя мимо своего дома, она увидит за шторами мужчину, в кресле, неподвижного, в три четверти оборота. Она отвернется и скажет остальным: идемте, надо спешить, если мы хотим успеть хоть немного пройти до дождя. На выходе из района они, крошечные, минуют величественное обугленное здание общественных бань.
Позже, пройдя уже с десяток километров вдоль автомагистрали, они услышат шум мотора. Обернувшись, они заметят над вершиной холма у себя за спиной четко вычерченный на фоне сумрачного неба шлем, под которым покажется сосед верхом на пыхтящем мотоцикле.
Поравнявшись с ними, он притормозит. Мне сказали, вы пошли их искать. Глядя прямо перед собой, он поиграет с ручкой газа. Мы найдем детей. А если по дороге, угрожающе добавит он сквозь сжатые зубы, мы встретим какого-нибудь говнореволюционера на говномотоцикле, уж поверьте, я ему усы-то приглажу, я с большой радостью начищу ему рожу.
Когда небо прорвется дождем, они спрячутся под навесом автобусной остановки. На общем плане будет видно, как они, теснясь, терпеливо пережидают дождь. Ну и ливень, заметит сосед, прижавшись к стеклу и глядя на стоящий прямо за ним мотоцикл. Она сядет и сверится с картой. Сидящая на противоположном конце скамейки женщина позвонит по телефону. Из-за того, что дождь будет барабанить по крыше остановки, ее слов будет почти не слышно. Потом она закончит разговор, и камера приблизится. Она серьезно взглянет на своих товарищей и, дергая курчавую прядь волос, сообщит им новость:
– Это был мой муж. Говорит, они подожгли президентский дворец.
Рисунок, над которым Странд так долго работал, этот образ объятого пламенем дворца Льюи только рассмешил. Символы для Льюи всегда были поводом для насмешки. Но для Странда все эти, по выражению Льюи, «старые ценности» имели большое значение. Странд настаивал на том, чтобы мы все собрались во дворце, чтобы все были в светлой одежде, чтобы устроили пожар. Но Льюи было не прошибить: зачем нам все эти дурацкие декорации? Да и сама идея собраться там – полный бред. Ошибаешься, Льюи, это важно, отвечал Странд своим грубым голосом, если мы не дойдем туда, если не соберемся у дворца, то все будет бессмысленно, если мы хотим победить, хотим удержать победу, нужно бить сильно, нужно влиять на умы, говорил Странд, и все с ним соглашались, Странд прав, горячился Гиг, вообрази эту картину, Льюи, вообрази, как сильно это будет смотреться, говорил Гиг сквозь обломки зубов, делая широкие жесты. Даже Порден в тот день согласилась, что, возможно, им это нужно, что им нужен подобный символ, что это имеет смысл, а потом снова уехала. Они услышали, как в лесу стихает рокот мотоцикла, и Льюи пришлось замолчать.
Вам будет сложно поверить, что поезда еще ходят. Вы тоже представляли себе, что все в один миг рухнет, что все остановится. Скай предрекал кровавые бои. Гиг думал, что люди примутся убивать себя. И все же, оказавшись там, вы вынуждены признать, что вокзал еще работает и что правда была на стороне Льюи: страна не рухнула, она все еще держится. По вечерам, не выпуская из рук стаканов и по очереди
