нас собрать растущие там крупку и многолетник.
Скала за домом только спереди выглядела скалой. Сверху она была ровным широким полем, покрытым разнотравьем и усеянным множеством цветов – здесь росли лен, подорожник, чистотел, в том числе и крупка с многолетником. Из них баба Валя варила какой-то особенный отвар.
Август в тот день поднялся первым и подал мне руку, желая облегчить мои последние трудные шаги на пути к вершине, (мы пошли крутой дорогой, чтобы срезать путь) а я, не контролируя себя, так и не смогла от него оторваться. Поднялась, уткнулась в него, не выпуская его широкой ладони из своей руки, закрыла глаза… Стояла и прижималась к нему как дура.
Он опешил сначала, а потом попытался ответить взаимностью – водрузил руку на моё плечо и быстро, грубо прошелся рукой по волосам. Я слышала, как часто билось его сердце, как слегка дрожали пальцы.
Хотела зайти дальше, но не осмелилась – не могла и представить, что подумает баба Валя, если узнает.
Из жизнелюбивого и озорного старого доброго обалдуя Абур превратился в тоскливого и насупленного пса, обиженного на весь белый свет. Изменения эти случились быстро и незаметно.
Возможно, он был таким уже в день моего пробуждения, когда я впервые его здесь увидела, а мне просто не хотелось замечать его грусти… Не знаю. Так или иначе, смотреть на него без печали в первые дни я не могла. Понимала, он сильно хотел на другую сторону поля, стремился попасть домой, вернуться к прежним местам… Еще и на привязи сидел. Паршиво, конечно.
Но домой возвращаться нам нельзя, это исключено – я ему сразу так и сказала, однако он всё равно отказывался принимать и меня, и новый уклад нашей жизни. Не хотел говорить со мной, постоянно отводил взгляд, бубнил что-то себе под нос. Всё не находил места, слонялся на цепи взад-вперед, то завывал по ночам от одиночества, то громко лаял непонятно на кого. Он точно делал всё это назло – привлекал к себе внимание, показывал, как ему несладко. Хорошо, у бабы Вали окна выходят на другую сторону и она ничего не слышала. А Август особо не свирепствовал – терпел Абура ради меня, стараясь не выдавать раздражения.
Аасма не бросает друзей в беде, потому я пообещала ему поговорить с бабой Валей и предпринять попытку освободить его. Надеялась, что обретя свободу, он станет прежним – веселым, озорным, беззаботным. И будет вести себя хорошо, соблюдая здешний порядок.
Баба Валя чересчур дорожит своим огородом, травами, растущими в нем, уже готовыми отварами. Переживает, что Абур может потоптать ростки или порвать обшивку теплицы, к примеру. Или заберется в дом и напроказничает там (побьет банки с отварами чего доброго).
Я уверяла её, что он пёс умный, хоть и взбалмошный и пакостить не станет, если я как следует поговорю с ним и попрошу вести себя прилично. Я знала, что мы с ним обязательно договоримся – настоящим друзьям ничего не стоит услышать друг друга и понять.
Улучив момент, пока Август починял что-то в мастерской, я поспешила к бабе Вале и обо всём рассказала. Она отдыхала у себя в комнате и пребывала в хорошем расположении духа, однако к моей просьбе оказалась холодна.
Не верила, что Абур будет паинькой.
– Зная его дурной характер, – сказала баба Валя, – очень сильно сомневаюсь в том, что из этой затеи выйдет что-то хорошее, детка.
Она чуяла в нем опасность, беду и её можно понять. Никому не захочется нарушать свой уклад и рисковать нажитым добром из-за какого-то пса.
Да и я понимала – со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Если баба Валя считает нужным держать его на привязи, значит, так тому и быть.
Однако прошло пару дней и она неожиданно переменила решение. Сказала, что позволяет спустить его с цепи, но с одним важным условием – если он чего набедокурит, то нам придется от него немедленно избавиться.
Я согласилась. Тогда мне казалось, что он не подведёт. Пообещала внимательно за ним следить и не давать пакостить.
– Этой твой питомец и ты несешь за него ответственность, детка, – говорила баба Валя. – Уж если он и устроит проказу какую, простить я его не смогу. Есть поступки, которые ни псу, ни человеку спускать с рук нельзя.
Я обещала ей, что всё будет хорошо.
На радостях поспешила к Абуру обрадовать его хорошей новостью. Представляла, как он будет счастлив, узнав, что я пришла вернуть ему свободу.
И с Августом они подружатся. И с бабой Валей со временем тоже. Всё будет хорошо.
Но добежав до тропинки, ведшей к заднему дворику, я задумалась над словами бабы Вали и сбавила темп.
А что если он не послушает меня и вправду натворит плохого? Я ведь не смогу ходить за ним постоянно и контролировать каждое его движение? Если не услежу, а он возьмет и отчебучит чего, достанется нам обоим. Да и баба Валя непременно решит от него избавиться.
Абур лежит у будки, вынюхивает что-то в лапах, сложенных под мордой. Поймал жучка, наверное.
– Томишься от скуки, дружок? – с сочувствием спрашиваю я и сажусь рядом. – Жарко сегодня, да?
Глажу его спину, смотрю в глаза, но он не обращает на меня внимания.
– Баба Валя позволила отпустить тебя, – я уже больше волнуюсь, чем радуюсь, поэтому говорю без прежнего воодушевления. – Ты рад?
Никакой реакции.
Обхватываю его морду руками и заставляю посмотреть на меня, но он отводит взгляд, сопит.
Растерянный, обиженный. Неужели совсем не скучал?
– Да что с тобой? – я выпускаю его морду из рук, но тут же снова хватаю.
– Тебе не нужна свобода? Не хочешь гулять и играть? Нравится сидеть тут и смотреть, как жизнь проходит мимо?
Услышав слова «гулять» и «играть», он оживляется. Вскидывает морду, встает и начинает обнюхивать мое лицо.
– То-то же, – говорю. – Баба Валя позволила спустить тебя, но ты должен пообещать мне вести себя хорошо.
Тихо скулит, взгляд стал бодрее.
– Ты слышишь меня? Обещай вести себя прилично, иначе попадет и тебе и мне! И нам придется попрощаться, понимаешь?
– Гав! – отвечает он. – Гав-гав!
Это значит «хорошо, Аасма, обещаю быть самым послушным мальчиком на свете!»
– Не трогай огород, не заходи в дом, не подходи к теплице… Много всяких «но» для тебя, мой мальчик, согласна, но это можно пережить, да?
Он согласен.
– Я сейчас тебе все покажу, а ты слушай и запоминай. Проведу тебе экскурсию по
