У меня пропало всякое представление о времени и месте. Свет сменял тьму, холод — липкое тепло. Но в один прекрасный момент боль в моей голове начала отступать, и я мало-помалу стала контролировать свои мысли. Моей самой первой ясной мыслью было: почему он просто не прикончит меня? Почему он держит меня взаперти, связанную, травит лекарствами? Что он собирается со мной сделать? Потом я начала понимать, что раз уж он держит меня в живых, значит, у меня еще есть шанс. Главное — оставаться в сознании.
Все чаще мне удавалось незаметно для него прятать таблетки под языком. Когда он уходил, я выплевывала их как можно дальше от себя. Правда, боль из-за этого усиливалась. От неподвижного лежания в кровати болели шея, мышцы и кости, которые хрустели и скрипели при малейшем движении. И голод. У меня все болело от голода и жажды.
Я ощупала пальцами веревки, которыми была связана. Это были полоски хлопчатобумажной ткани, импровизированные наручники. Как будто я лежала в настоящей больничной кровати. Я повернула голову, шея постепенно стала двигаться, я смогла немного сползти вниз и даже смотреть из-под повязки. Свет, который падал мне в глаза, оказалось, проникал из маленького окошка слева, на самом верху, откуда светило солнце. На окне была решетка. Больше ничего не было видно.
Опять залаяла собака, тонко и визгливо. Почему я все время слышу собак? Где-то здесь собачий питомник? Или ветеринар? Я сконцентрировалась на звуках на улице. Время от времени мимо проезжали машины. Я слышала, как они тормозили. Хлопали дверцы. И потом лай. Восторженный лай. Это могло означать только одно: я все еще была в Бергене-ан-Зее. Люди приезжали выгуливать собак вдоль берега.
Это открытие не принесло мне надежды. Мейрел и Вольф должны были быть где-то поблизости. О Боже, мои дети. Они думают, что я их бросила. Я представляла их себе в пижамках на диване с Анс, как она гладит их волосы и утешает, заняв мое место. Моя сестра хорошо знает, как обращаться с их травмированными душами. Я напрягла мышцы, попробовала вытащить кисти из своих оков, и немного их ослабила. Потом нащупала под краем кровати шуруп и стала с силой тереть о него запястье, хотя в руке застучала кровь и рану стало саднить.
И тут я услышала шаги. Легкие, торопливые шаги, вниз по лестнице, все ближе. Дверь загремела, в замочную скважину вставили ключ. Я почувствовала запах жареного чеснока. Опять натянуть повязку на глаза мне не удалось. Я подняла взгляд и увидела фигуру в джинсах и черной водолазке. Женскую фигуру, которая пахла духами. Она подошла ко мне, наклонилась, ее волосы защекотали мне лицо. Она царапнула ногтями по моему лбу и сдернула повязку.
Мне улыбалась Анс, она положила руку на мой лоб, как будто хотела проверить, нет ли у меня температуры.
— Посмотрите-ка, — сказала она, — наша больная поправилась.
На какое-то время мне показалось, что у меня снова галлюцинации. Все-таки какие-то из этих таблеток я проглотила, и вот результат. Кошмар. Моя собственная сестра привязала меня к кровати.
Но я чувствовала, как ее руки скользят по моей обритой голове. И слышала ее голос. Это были ее цветочные духи. Она наклонилась и посмотрела мне в глаза. Потом смочила тампоном мои распухшие, воспаленные веки. Большим и указательным пальцами взяла меня за нос и осторожно покачала его в стороны.
— Так больно? — спросила она, и я кивнула, а на глазах у меня выступили слезы.
— Ну и угораздило же тебя. Никак не заживает.
Она подошла к двери, повернула ключ и взяла стопку постельного белья с красного складного стульчика, которых раньше так много было на террасе нашего пансиона.
— Я должна перестелить тебе постель. Какую грязь ты тут развела. Я тебя развяжу, и ты посидишь тут пока на стульчике. Сможешь?
Я попробовала ответить, открыть рот и издать какой-нибудь звук, но получился какой-то тонкий писк, и я ужасно закашлялась. Мне нужно было выпить воды. Рот, горло, язык, губы — все было как пересохшая замша.
Анс взяла кружку с трубочкой. Она поднесла трубочку к моему рту, но я вовремя поняла, что мне нельзя это пить. Везде могут быть лекарства. Нельзя выпить ни глотка из ее рук. Я сжала губы и боролась с желанием выпить хоть каплю, чтобы почувствовать влагу во рту. Она протолкнула трубочку мне в рот.
— Давай, Мария, тебе надо попить. Это простая вода.
Я отвернула голову и пропищала:
— Не буду пить твою воду.
Она сжала мой нос так, что я не могла дышать, и мне пришлось открыть рот.
— Ну, если не хочешь по-хорошему, придется по-плохому.
Вспышка пронзительной боли обожгла мне нос, и она влила воду из кружки мне в рот. Вода капала по подбородку на шею. Анс была в ярости, крылья ее носа дрожали, рот сжался в тонкую полоску, и она прошипела сквозь зубы, что ей осточертело возиться со мной, быть все время начеку, как бы я чего не выкинула, хотя достаточно телефонного звонка, всего лишь одного маленького звоночка, чтобы со мной покончить.
Она вытащила из заднего кармана какую-то бумажку и помахала у меня перед носом.
— Вот, смотри! Вот что ты сделала со своим полюбовничком! Тебя все разыскивают! На твоем месте я была бы тише воды, ниже травы… — и швырнула бумажку мне на колени.
Трагически, жестоко оборвалась жизнь нашего дорогого, горячо любимого сына, внука, брата и шурина Гарри Меннинги.
Это был даже не удар по лицу, меня как будто треснули кувалдой. Гарри мертв.
— Я не убивала его… — прошептала я в ужасе, понимая в то же время, что он умер из-за меня. Это ведь я обратилась к нему за помощью.
— Конечно нет! Ты же сама невинность, правда? Ты и мухи не обидишь, — она нервно трясла головой.
Я откашлялась.
— Почему ты меня связала? — слова отрывисто пробивались у меня изо рта.
— Потому что у тебя была истерика. Ты для самой себя была опасна. Ты дралась, кусалась и лягалась. Что же мне было делать?
— Ты давала мне таблетки, мне делали уколы…
— А что в этом странного? Тебя надо было успокоить, а то ты продолжала бы калечить саму себя.
— А сейчас? Теперь ты не боишься, что я могу на тебя наброситься?
— Сейчас ты, похоже, опять в состоянии воспринимать разумные доводы. Моя задача теперь поставить тебя на ноги. — Она развязала веревки и помогла мне осторожно сесть. Все тело ломило. Она откинула одеяло и отвязала мои щиколотки. Я пришла в ужас от своих ног. Они превратились в кожу да кости и были покрыты синими, почти черными пятнами. Кожа на голени шелушилась, щиколотки были лиловыми.
— Подвигай-ка ногами.
Я подняла ноги, у меня получилось, хотя они были дряблые, как желе. Анс положила мою руку себе на плечо и помогла мне встать с кровати. Мои ноги коснулись бетонного пола, и я встала, хотя и дрожала. Вместе мы проковыляли к красному стульчику.
Я ощупала свое лицо. Оно было опухшим и бугристым. Кожа вокруг глаз и на носу покрыта коркой.
— Зачем ты обрила мне голову?
— У тебя были вши. Невозможно вывести их из такой копны волос. — Она развернула наволочку, расправила ее и надела на подушку. Так вот что за едкая жидкость это была. Лосьон против вшей.
— А дети? У них тоже были вши?
— У обоих были вши. Ни у кого не было времени бороться с ними. Вы ничего с этим не делали. Мария, ты же понимаешь, что, когда вши, надо все мыть? Все! А если это не помогает, нужно остричь волосы. Это единственная возможность. Но нет, как же, у детишек должны быть хорошенькие причесочки и всякие финтифлюшки с гелем, и не вздумай приближаться к ним с расческой, а то они начинают орать во все горло. Я хотела вычесать Мейрел волосы мелким гребнем, а она меня так мило спрашивает: «А что ты мне за это дашь?» Что это за воспитание? Они получают что-то за то, что они просто должны делать?
— И их ты тоже?..
— Конечно! Вольф говорит: «У нас так часто бывает. Щекотунчики». Он сказал, что в них нет ничего противного. А я сказала, что это очень противно и что я знаю, как сделать, чтобы их больше не было.
Я застонала. Мое сердце разрывалось. Я подумала о Мейрел и ее роскошных, густых, блестящих волосах. Как она гордилась ими.
Задрав нос, Анс содрала с постели грязную простыню. Под ней лежал пластиковый матрас.
— Хорошо, что я положила тебя в мамину комнату. А то пришлось бы выбросить мой матрас ко всем чертям.
Тряпкой она скинула матрас с кровати. Она ходила по комнате туда-сюда, как когда-то наша мать, торопливо и возбужденно, как тигр в клетке.
— Анс, что случилось? Почему ты держишь меня взаперти?
— Потому что тебя разыскивают. — Она направила на меня прокалывающий палец. — Ты убила этого парня. Вот у этой двери. Ты била его камнем до тех пор, пока он не умер. К счастью, тебе удалось спрятаться до того, как проехала полиция.
Я обхватила себя руками и тихонько покачивалась, чтобы взять под контроль эмоции, чтобы не впасть в панику от горя. Красивый, милый Гарри. Я вспомнила его блестящую, оливковую кожу, его нежные глаза. Губы, которыми он меня гладил и целовал. Что я наделала? Зачем я втянула его во все это?
