Она затихла.
— Давайте поговорим. Хоту, чтобы у нас получился диалог, потому что мне кажется, я сумею прояснить для вас кое-что. Но это станет возможно, только если вы пообещаете не поднимать шум. Да и не пристало это человеку вашего статуса.
Ники промолчала.
— Знаете, кто вы?
Она обежала взглядом комнату, затем повернулась к нему и покачала головой.
— Ну да, про себя мало кто знает. Для начала выслушайте меня внимательно, пожалуйста. А потом поговорим, ладно? Просто кивните.
Ники кивнула.
— Хорошо. Вы верите в Бога?
Ники кивнула.
— Правда? В таком случае неудивительно, что он выбрал именно вас. Вы верите в его бесконечность?
Ники снова кивнула.
— И что Бог — это любовь?
Ники кивнула и закрыла глаза.
«Вот так сюрприз. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Разве мозгокоп вроде нее способен верить, а тем более понимать, что такое любовь?..»
— Точно? Одно дело — вера в Бога, и совсем другое — представление о нем как о бесконечной любви. Вы действительно верите в это?
Очередной кивок.
Его все еще одолевали сомнения, и он продолжил допрос:
— А в церковь ходите?
На сей раз она попыталась ответить, но через клейкую ленту прорвалось только мычание. Ники покачала головой.
«Не ходит. Значит, правду говорит».
— Получается, вы не из тех душевнобольных лицемеров, которые бросают сирых на съедение волкам? Напротив, вы верите в любящего, бесконечного Бога? Верно?
Послышалось сдавленное «да».
Квинтон поверил ей.
— Ясно. Что ж, очень хорошо. В таком случае вы без труда поймете, что любовь, которую бесконечно любящий Бог испытывает к каждому, тоже бесконечна, верно? Предела его любви нет. Нельзя считать, будто он отмеряет одному столько-то любви, а другому столько-то, потому что в Божественной экономике его любовь не имеет кон ца. Так?
Так.
Квинтон вздохнул с облегчением. Что касается ключевых моментов, ее позиция, готовность к восприятию заслуживают самой высокой оценки.
Он расхаживал по комнате в черном нижнем белье, подчеркивая взмахом руки каждую фразу.
— Это знают все, даже тупоголовые священники и пасторы. Но большинству священнослужителей не хватает ума понять неизбежные следствия этого положения. Нет любви сильнее, чем любовь бесконечная, а это любовь Бога. Взять хоть вас, Ники. Нет никого, кого бы Бог любил сильнее вас. Вы следите за ходом моей мысли?
В ее круглых как тарелки глазах трудно было прочитать ответ, но Квинтон был уверен, что она его понимает. Тут всякий поймет, даже слабоумный. Не считая священников.
Ники же явно наслаждается его мудростью, приготовляется сердцем, которое должно остаться непотревоженным.
— Видите ли, любой из нас — Божий избранник, даже душевнобольные, а таких большинство. Впрочем, не позволяйте мне отвлекаться. Да, они тоже, все до одного, избранники Бога. Это потому, что Бог бесконечен и, следовательно, может позволить себе иметь не одного лишь избранника, а множество, и каждый — подлинный, принимающий величайший из даров Божьих, то есть бесконечность. Понимаете? И смысл понятия при этом не нарушается.
Он выждал секунду, но тут же заговорил вновь. Ему явно не терпелось сказать главное.
— И суть, Ники, заключается в том, что вы избранница Бога.
Это было удивительное откровение. Всякий раз, когда Квинтон обращался к этому, в голове у него начинало гудеть, и нынешний момент исключением не стал. Ему захотелось поцеловать Ники, избранницу Бога, но он не мог позволить себе риск оставить зримые следы своего присутствия. Поцелуй — прерогатива Бога.
— Представьте только: вы избранница Бога. Из всех его созданий — он раскинул руки, как проповедник, высказывающий свой главный тезис, — вы его высшая избранница. Понимаете, что это значит?
Она не в силах ответить, но ей сейчас важнее слушать, впитывать ценную информацию.
— Это значит, что все, на небе ли, на земле, застыли на своих местах и следят за тем, что сделает избранница номер один, Ники Холден. Откликнется ли она на призыв возлюбленного? Ответит ли любовью на любовь Бога? Устремится ли вместе с ним к вечности? Или плюнет в лицо, отвернется и найдет себе другого возлюбленного? Всем это хочется знать, все должны знать, потому что вы — единственная. Подлинная избранница. Вся вечность застыла в ожидании той, ради кого Бог сотворил ее. Ради вас!
«Ну и кто способен устоять перед чистейшей логикой этого исповедания правды?» — восхитился он собой.
— И сегодня вы наконец воссоединитесь с ним, как его невеста, для вечной жизни. Только представьте это, Ники. Сегодня — ваша брачная ночь.
Эта мысль заставила его вздрогнуть. Он сделал шаг вперед, взялся затянутой в перчатку рукой за края скотча и рывком сорвал его.
— Ни слова, ни звука, иначе снова залеплю.
Она судорожно вздохнула и закашлялась.
— Что-то беспокоит? Может быть, воды?
Выглядела Ники так, будто вот-вот разрыдается, но ей удалось взять себя в руки. Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. По щекам ее катились слезы.
«Когда все закончится, придется снова заняться макияжем», — вздохнул он про себя.
— Квинтон… — Лицо у нее перекосилось, мешая говорить.
— Вы, наверное, от радости плачете, Ники? Слезы радости. Если зерно не упадет в землю и не умрет в ней, прекрасный цветок, который скрыт в нем, никогда не расцветет.
Она наконец обрела голос.
— Выслушайте меня, Квинтон. Прошу вас, выслушайте. Я хочу задать вам вопрос. Можно? Можно мне задать всего один вопрос?
С такого рода реакцией он столкнулся впервые.
— Разумеется.
— А что, если вы в одном пункте ошиблись? Я не утверждаю, что это действительно так, но все же… вдруг вы все же допустили одну маленькую ошибку?
«Нет, быть того не может. О чем она?»
— Допустим, все, что вы сказали, — правда. Все, что вы сказали о Боге и его избранниках. Это я понимаю. Ваша логика безупречна. Правда, все правда. Но что, если это мой выбор — когда и как идти к нему, мой, а не ваш? И даже не его. Что, если, коль скоро я избрана им, он дал мне такую возможность, потому что любит меня?
— Я его посланник, — возразил он, не понимая.
— А если вы ошиблись и сейчас лишь наносите ущерб его избраннице? Таким образом вы становитесь врагом Бога. Как Люцифер. И тогда…
Квинтон не вполне отдавал себе отчет в дальнейших своих действиях. Помнил только, что рванулся вперед и, размахнувшись, впечатал кулак в ее голову.
Тяжело дыша, он стоял над безжизненным телом и чувствовал, что в голове гудит целый рой ос, в который кто-то пустил летучую мышь. Раньше он не терял присутствия духа, особенно в такие ответственные моменты. Что это значит? Он ощущал себя так, словно его изваляли в грязи, использовали. «Но ведь это она виновата, она толкнула меня на плохой поступок. Прости меня, Отче. Прости». Теперь понадобится еще больше косметики. Может, дать ей побольше таблеток и прямо сейчас просверлить подошвы? Вышибить эти дикие мысли из головы невесты, как он научил уму-разуму Джошуа в ресторане «Элвей»?
Квинтон глубоко вздохнул и взял себя в руки.
«Нет, рано, она мне еще понадобится. Ники не права: никакой я не дьявол. Дьявол — Человек Дождя».
Засунув руки в карманы, Брэд Рейнз расхаживал по комнате и время от времени что-то бормотал. Андреа и Рауди продолжали понятное только им действо. Три часа прошло после его разговора с Птичкой. Судя по всему, попытки отыскать валета в колоде, этот ключ к шифру, спрятанный среди улик, не приносили результата. И если главное в этом, день можно считать потерянным.
Но с другой стороны, эти шесть или семь часов удивительным образом многое дали. Природа расследования подразумевает нечто вроде театрального представления, игру в кошки-мышки, бесконечные вопросы без ответов, соединение концов, в результате чего проступают очертания неясной картины.
Но Брэд привык к поискам потаенных ключей вместе с «обыкновенными» людьми, действующими по неписаным правилам. Здесь таких правил не было. Все трое, Птичка, Рауди и Андреа, напоминали скорее детей, строящих дом из песка или, как сейчас, играющих в детективов. И он, вместо того чтобы направлять их, превратился в четвертого участника спектакля.
Здесь царила свобода: никто ничего не требовал, разве что Рауди подгонял остальных: «Живее, живее, живее!» — потому что отчитываться предстояло ему.
— Всем известно, — заявил Рауди, — что такого рода змея, или змей, живет на дереве. Думаете, змей, который явился Еве в райском саду, скользил по земле? Это было бы слишком просто. Слишком. Змей, если это настоящий дьявол-искуситель, приполз к ней с дерева. С неба явился, а не из щели в земле, упал, как яблоко, которое предложил ей отведать.
Андреа пребывала в своем собственном мирке.
