— Ни одного. Основной вопрос в том… как он попал в Ньюгейт? И… возможно, он все еще находится здесь — кто-то из стражников или узников? Возможно, это кто-то, у кого представления о правде и законности несколько деформированы, и он решил, что эти шестеро освобожденных не должны разгуливать на свободе ни при каких обстоятельствах? Проблема этого сценария заключается в том, — сказал Мэтью. — Что не все шестеро заключенных, убитых Альбионом, отбывали свой срок в Ньюгейте. На самом деле, я не знаю, был ли хоть кто-то из них заключен здесь, но я точно знаю, что один был недавно отпущен из тюрьмы Святого Петра.
— Хм… — протянул Дефо с легким кивком. — Вы не в том состоянии сейчас, чтобы решать такие проблемы, не правда ли? Но, гляжу, что остановиться и не думать об этом вы не можете.
— Моя природа иногда вызывает у меня сожаления, но да, это так. Что бы я по-настоящему хотел узнать, так это то, была ли какая-то связь между всеми шестью убитыми? Были ли они освобождены по одному и тому же поводу? Быть может, у них был один и тот же адвокат? Или приговор выносил один и тот же судья? Альбион устроил себе огромные неприятности, вырядившись в эту золотую раскрашенную маску. Он совершенно не стесняется, привлекая внимание. Поэтому… интересно, в чем его цель и какова его история?
— Повесть о горе и безумии, я уверен. Если только Лорд Паффери сам не нанял убийцу и ночного палача, чтобы обеспечить себе доход. Читатели заглатывают эти истории с аппетитом.
— Возможно, это история горя, — согласился Мэтью, глядя на капли дождя, струящиеся по стеклу. — А вот безумия… возможно, и нет. Похоже, что у него есть какой-то четкий план… и я каким-то образом оказался в нем замешан. Я не думаю, что Лорду Паффери есть дело до меня, — он повернулся и полностью сосредоточился на хозяине комнаты. — Вы говорите, вы писатель? И вы попали сюда за подстрекательство к мятежу?
— Я написал политический памфлет, который не оценила Корона, — сказал Дефо. — Я хотел лишь пустить ветер обсуждения, но вместо этого всколыхнул бурю, которая едва не изжарила меня самого. Но я думаю, со временем я выберусь из этого затруднительного положения, — на его лице собрались мелкие морщинки, когда он договаривал эти слова. — Лучше быть заключенным тюрьмы Ньюгейт, чем тюрьмы невежества, — хмыкнул он. — Некоторые тюрьмы являются клетками для души, и именно они — наиболее жестоки.
— Согласен. К сожалению, и сама жизнь иногда может обладать жестокой душой.
— Ах! — воскликнул Дефо. Его улыбка стала шире. — Мне это понравилось, Мэтью! То, как это звучит: жестокая душа самой жизни, — повторил он. — Я найду, где это использовать… когда-нибудь, — его улыбка угасла. — Знаете, я ведь не единственный человек пера в этих стенах. Как быстро может подняться и упасть чья-то звезда… но это ведь человеческая природа, не так ли? Здесь есть по-настоящему великие интеллектуалы, запертые в проклятье и прозябающие в бесполезности. Просто навскидку… Эдмунд Криспин, Томас Лав Пикок, Питер Гринавэй, Чарльз Годфри Леланд, Роланд Фирбанк, Макс Эрлих…. все заперты, все забыты и лишены будущего. Как и я буду лишен когда-нибудь… и вы…. и все, кто жил, дышал и боролся за право быть услышанным… быть узнанным. Но я думаю, что, если человек сделал себе славу хоть на какое-то время… если его можно узнать, если он был признан душами, обитавшими на земле, и принес кому-то минуты размышления или радости… значит, его жизнь была прожита не зря, — он грустными глазами воззрился на Мэтью. — Вы так не считаете?
— Да, — кивнул он. — Считаю.
— А вы ведь действительно герой, — сказал Дефо, и печаль испарилась с его лица так же быстро, как появилась. Он оценил, сколько осталось времени, по свече и понял, что его совсем мало. — Я получил огромное удовольствие от нашей беседы. Будьте уверены, я продолжу платить взносы за то, чтобы на вас не надевали цепи. Жаль, что у меня не так много денег на такие траты. Как я сказал, не я сам, а мои друзья уберегают меня от подземелья.
— Я понимаю. Спасибо вам большое за то, что вы сделали. Я надеюсь, в один прекрасный день я сумею отплатить вам сторицей.
— Вы уже отплатили! Тем, что умеете так думать, и тем, что позволили мне узнать вашу историю. Это очень вдохновляет, и я удивлен, что вы не погибли от рук кого-то из этих ужасных людей, с которыми сталкивались лицом к лицу!
— Я думаю, мне просто везло, — ответил Мэтью. — До сих пор, то есть.
Дефо поднялся на ноги. Мэтью понял, что пора ему возвращаться на нижний уровень.
— Стражи скоро будут у дверей, — сказал писатель. — Я прогуляюсь с вами.
У железной двери, пока они ждали, Мэтью решил спросить о слове, которое привлекло его внимание во время разговора.
— Вы упомянули о подземелье. Я видел несколько лестниц, ведущих вниз. Кого там держат?
— Узников, которые напали на стражей, или тех, кто безумен и опасен.
— Настолько безумен и опасен, что не стал нападать на охранников? — хмыкнул Мэтью.
— Здесь это хорошо различают, — отозвался Дефо. — Но как знать! Еще там держат в последние две недели тех, кого должны повесить. У них из еды только паек из хлеба и воды.
— Своего рода проводы, верно? — сказал Мэтью саркастично. — Но скажите мне вот, что… если знаете… там внизу занята каждая камера?
— Я не знаю. А почему вы спрашиваете?
— Мне интересно… если Альбион — не один из стражей или служащих тюрьмы — а ведь он, определенно, не призрак, который способен проходить сквозь твердые стены — возможно, это человек, который нашел другой вход в Ньюгейт. Могу представить, какие сети простираются под этими старыми зданиями!
— О да! На деле там содержат многих. Но в основном нищих.
— Альбион может быть нищим при свете дня, но мстителем ночью. Или, как минимум, он может выдавать себя за нищего. Я просто интересуюсь, есть ли в подземельях пустые камеры, в которых можно недосчитаться нескольких камней… которых достаточно, чтобы сделать щель, куда способно пролезть тело.
— Даже если б это было правдой, откуда бы Альбион об этом узнал? И как он попал бы в ту самую камеру, в которой не хватает камней? Он запросто мог угодить в камеру к какому-нибудь безумцу, с которым и меч-то не справится.
— Хороший вопрос и хорошее наблюдение, — сказал Мэтью. — И это снова наводит на мысль, что у Альбиона есть конкретные сведения о Ньюгейте… или нужные связи здесь.
Дефо спросил:
— Вы ведь знаете значение слова «Альбион», верно?
— Нет, не знаю.
- «Альбион» — это древнее название Англии. Так ее называли еще древние греки за шесть столетий до рождения Христа. Также это является отсылкой к некоей силе — огромной силе, — которая наречена была защищать Англию от зла. Кем бы ни был Альбион, у него есть определенный вкус, и это имя придает ему драматичности. Ах, вот и свет. Кто-то идет. Я могу сказать, что, судя по шагам… это Парментер, не Массенджилл или Боудри. Последних двоих лучше избегать по возможности. Добрый день! — последнее было обращено к стражу, поднимающемуся по лестнице.
— Добрый, если ты — болотная лягушка, — проворчал Парментер, вокруг которого образовался желтый круг от света фонаря. — Отойдите, — когда узники повиновались, он начал открывать дверь.
— Спасибо, что пришли повидаться со мной, — сказал Дефо, обратившись к Мэтью. — Вы дали мне пищу для размышления, — он протянул молодому человеку руку, и тот пожал ее. — Надеюсь, у вас все сложится хорошо.
— И у вас, сэр.
— Давай, пошли, — сказал Парментер с угрюмым видом. — Время бесед окончено.
По дороге в секцию Мэтью, пока они двигались по запутанному коридору, спросил:
— Не знаете, все ли клетки в подземелье заняты?
— Зачем тебе? Хочешь угодить в одну из них?
— Нет. Мистер Дефо рассказывал мне об узниках, которых там держат. О тех, кто может создать… гм… проблемы. Мне просто стало любопытно.
— Надо же.
Они прошли чуть дальше. Мэтью следовал за стражем. Несколько секунд прошло, прежде чем решатель проблем попытал удачу снова:
— Так все ли камеры в подземелье заняты?
— Несколько пустуют. Я могу устроить так, что ты увидишь их своими глазами и проведешь там парочку милых ночей в темноте и одиночестве.
— Я вполне в состоянии использовать мое воображение. Но еще один момент: есть ли запертая дверь, которую нужно миновать, чтобы достичь тех камер?
— Пройти под аркой через маленький мостик, под который сливают дерьмо. Дальше окажешься у двери. Уверен, что не хочешь сам посмотреть? Там удивительно сладостный запашок, знаешь ли.
— Уверен, так и есть, — сказал Мэтью. Он сложил воедино все известные факты и пришел к еще одному вопросу. — А как долго вы работаете здесь?
— Похоже, что всю жизнь. Это место прирастает к тебе. Я здесь уже восемь лет… в следующем месяце будет, точнее. И не знаю, гордиться этим, или нет.
