Она придвинулась еще ближе, двигаясь осторожно, будто Сандерс был боязливой зверюшкой, которую она боялась спугнуть.
— У меня к тебе только самые теплые чувства. — (Ближе.) — Только теплые… — (Еще ближе.) — Я же не виновата, Том, что так хочу тебя. — (Совсем рядом.) — Если я чем-нибудь тебя обидела, то я готова извиниться…
Теперь она стояла почти вплотную, ее груди находились в каком-то дюйме от руки Сандерса.
— Я и вправду сожалею, Том, — повторила она.
Ее грудь вздымалась, будто от избытка эмоций, влажные глаза умоляюще смотрели на Сандерса.
— Можешь ли ты простить меня? Ну, пожалуйста! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь…
Сандерс почувствовал, как к нему возвращаются прежние чувства, прежние желания. Он сжал челюсти.
— Мередит. Прошлое есть прошлое. Оставь это. Ладно?
Она тут же изменила тон и указала рукой в сторону выхода:
— Послушай, у меня здесь машина. Подбросить тебя?
— Нет, спасибо.
— На улице дождь, я подумала, что ты не захочешь мокнуть…
— Не думаю, что ты это здорово придумала.
— Исключительно из-за дождя…
— Это Сиэтл, — сказал Сандерс. — Дождь здесь идет все время.
Мередит пожала плечами, подошла к двери и, выставив вперед бедро, нажала им на двери и стала толкать. На секунду остановившись, она повернулась к Сандерсу и улыбнулась.
— Напоминай мне, чтобы я не носила лосин в твоём присутствии. Стесняюсь сказать, но я из-за тебя их промочила.
Затем она отвернулась, выскочила на улицу и села на заднее сиденье поджидавшего ее автомобиля. Захлопнув дверцу, Мередит приветливо помахала Сандерсу рукой. Автомобиль отъехал.
Сандерс разжал кулаки, набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, стараясь сбросить напряжение. Подождав, пока машина с Мередит уедет, он вышел на улицу и почувствовал на своем лице капли дождя и прохладный вечерний ветерок.
Поймав на улице такси, он сел в него и сказал водителю:
— Отель «Четыре времени года», пожалуйста.
* * *
В такси Сандерс смотрел в окно, стараясь дышать га глубже. Он был настолько выведен из себя неожиданной встречей с Мередит, — особенно обнаружив ее у себя за спиной после разговора с Ливайном, — что никак не мог отдышаться.
Слова Ливайна неприятно подействовали на него, но Том был не слишком расстроен, поскольку никогда не принимал Марка всерьез. Ливайн был аристократической натурой и поддерживал в себе творческий заряд, постоянно злясь на окружающих. Он всегда был чем-то недоволен. Ему нравилось злиться. Хотя Сандерс и знал его много лет, он никогда не мог понять, как Адель, жена Марка, с ним уживается. Правда, Адель была одной из тех невозмутимых женщин, которые могли спокойно разговаривать по телефону, пока ее двое детей ползали по ней, дергали за полы халата и засыпали ее бесконечными вопросами. Именно так Адель позволяла Ливайну изливать на себя все его раздражение, а сама тем временем продолжала делать свои дела. Да и не только она — все давали Ливайну возможность выпустить пары, поскольку все знали, что в конечном счете его злость не значила ровным счетом ничего.
Но было верно и то, что у Ливайна был врожденный нюх на изменение конъюнктуры. Это и было секретом его успеха как дизайнера. Когда Ливайн говорил: «Красьте в пастельные цвета», все начинали стонать и убеждать его, что тогда товар будет выглядеть по-дурацки; однако, когда через два года готовый прибор начинал сходить с конвейера, оказывалось, что пастельные цвета — самые модные. Так что с большой неохотой Сандерс был вынужден признать, что скорее всего то, что сегодня говорил Ливайн, завтра будут говорить все. Ливайн высказал завтрашнее мнение всей компании: Сандерс со своими личными проблемами пакостит всем.
Ну и черт с ними, решил он.
А что касается Мередит, то у Сандерса было ощущение, что, разговаривая с ним в вестибюле, она играла с ним, как кошка с мышкой. Поддразнивала. Он не мог понять, с чего это она была так уверена в себе. Сандерс выдвинул против нее очень серьезное обвинение, а она вела себя, будто никакой угрозы для нее не было. В ней чувствовалась какая-то неуязвимость, и это здорово угнетало Сандерса, поскольку могло означать только одно — Мередит знала, что Гарвин никогда не даст ее в обиду.
Такси вырулило на площадь перед отелем. Впереди остановилась машина Мередит. Она как раз разговаривала с водителем и, конечно, оглянувшись, увидела Сандерса.
Тому ничего не оставалось делать, кроме как выйти из такси и пойти к входу в отель.
— Ты преследуешь меня? — с улыбкой спросила Мередит.
— Вот еще!
— Точно?
— Точно.
Они взошли на эскалатор, идущий с улицы внутрь здания. Сандерс встал за спиной женщины. Она повернулась к нему:
— А мне бы хотелось, чтобы преследовал.
— Угу. Но я не преследую.
— А как бы это было здорово! — сказала она, призывно улыбаясь.
Сандерс не знал, как на это реагировать, и только отрицательно помотал головой. В молчании они доехали до богато украшенного вестибюля.
— Я живу в четыреста двадцать третьем номере. Заходи в любое время, — сказала напоследок Мередит и направилась к лифту.
Подождав, пока она уйдет, Сандерс прошел через вестибюль и повернул налево, к ресторану. Встав у входа, ой увидел за угловым столиком Дорфмана, обедавшего в компании Гарвина и Стефани Каплан. Макс что-то говорил, наклонившись вперед и резко жестикулируя. Гарвин и Каплан тоже подались вперед, внимательно слушая. Сандерс припомнил, что когда-то Дорфман был директором компании, и, согласно рассказам, весьма могущественным директором. Это Дорфман убедил Гарвина расширить производство и начать выпускать, помимо модемов, аппаратуру беспроводной связи и портативные телефоны. Это в то время, когда никто еще и представить не мог, что может быть что-то общее между компьютером и телефоном. Это сейчас такая связь стала очевидна всем, но не тогда, в начале восьмидесятых, когда Дорфман сказал: «Ваше будущее не в периферийном оборудовании; ваш бизнес — это средства связи и доступа к информации».
Дорфман же сформировал костяк персонала фирмы: Каплан, предположительно, заняла свой пост после того, как Дорфман дал ей блестящую характеристику; Сандерс перевелся в Сиэтл по рекомендации Макса; благодаря ему же взяли на работу Ливайна. А многие вице-президенты канули в Лету после того, как профессор обнаружил, что им не хватает кругозора или энергии. Он был могущественным союзником — или смертельным врагом.
В вопросе продажи фирмы его влияние было также сильно: хотя Дорфман ушел от дел давным-давно, он продолжал держать весьма значительный пакет акций «Дид-жиКом». Гарвин по-прежнему прислушивался к каждому его слову. У Дорфмана все еще оставались связи и репутация, благодаря которым слияние, подобное тому, которое предстояло «ДиджиКом», могло пройти намного проще. Если Дорфман одобрит условия сделки, его сторонники убедят «Голдмен и Сахс» и Первый бостонский банк выложить деньги без вопросов. Но если профессору что-то не понравится, если он только намекнет, что в слиянии двух компаний нет особого смысла, сделка может и не состояться. Это все знали. Все знали, какой властью обладал Дорфман, и в первую очередь сам Дорфман.
Сандерс торчал у входа в ресторан, не решаясь войти. Через минуту Макс поднял голову и заметил его. Не переставая говорить, профессор едва заметно качнул головой:
«Нет». Затем слегка стукнул ногтем по стеклу часов. Сандерс кивнул, прошел в вестибюль и присел в кресло, положив на колени пачку ксерокопий номеров «КомЛайм». Бессистемно перебирая их, он снова изучал перемены, которые Мередит внесла в свою внешность. Несколько минут спустя Дорфман въехал в вестибюль на своей каталке.
— Итак, Томас, я рад, что тебе еще не наскучила жизнь.
— Как вас понять?
Дорфман хохотнул и махнул рукой в сторону ресторана. — Они только о вас говорят. Единственная тема — это ты и Мередит. Все так возбуждены. Так обеспокоены.
— И Боб тоже?
— Да, конечно, и Боб тоже. — Он подрулил поближе к Сандерсу. — Я не могу сейчас долго разговаривать. Есть что-нибудь важное?
— Я думаю, вам нужно взглянуть на это, — сказал Сандерс, передавая профессору ксерокопии. Он рассчитывал, что тот сможет передать их Гарвину и объяснить ему, в чем дело.
Дорфман молча просмотрел бумаги.
— Какая красивая женщина, — сказал он наконец, — какая прелестная…
— Обратите внимание на разницу, Макс; посмотри что она с собой сделала.
Дорфман пожал плечами:
— Она поменяла прическу. Очень приятно для глаз. И что?
— Я думаю, что она к тому же сделала пластическую операцию.
— Это меня не удивляет, — сказал Дорфман. — В наше время их делают многие женщины. Это для них то же, что зубы почистить.
— Это мой шанс.
— Почему? — поинтересовался Дорфман.
