— Заплатите за бутылку, и я вам отвечу.
Он показал на пустую бутылку из-под дешевой водки, которую Лев прикончил рано утром, и добавил:
— Мне все равно, кто из вас ее выпил, вы или ваша жена.
— Прошу вас, скажите мне, где она?
— Заплатите за бутылку.
У Льва не было с собой денег. Он по-прежнему был в своей новой милицейской форме. Его штатская одежда осталась в раздевалке.
— Я заплачу вам позже. Столько, сколько скажете.
— Позже, конечно, позже. Позже вы заплатите мне миллион рублей.
Базаров продолжал нарезать мясо, давая понять, что на уговоры не поддастся.
Лев вновь взбежал наверх и принялся рыться в своем чемодане, вышвыривая из него вещи. За обложкой «Справочника пропагандиста» он нашел четыре двадцатипятирублевые банкноты, свою заначку на крайний случай. Он поднялся на ноги, сбежал по лестнице вниз, в ресторан, и сунул Базарову в руку одну купюру. Это было намного больше стоимости одной-единственной бутылки водки.
— Где она?
— Она ушла пару часов назад. С собой она взяла чемодан.
— Куда она направилась?
— Она ничего мне не сказала. А я ее не спрашивал.
— Как давно это было?
— Два или три часа назад…
Три часа — это значило, что она ушла не только из ресторана, а могла и уехать из города. Лев не знал и не мог знать, в какую сторону она направилась, если решила убраться отсюда.
Подобрев от неожиданно щедрой платы, Базаров по собственной воле решил поделиться с ним дополнительными сведениями.
— Вряд ли она успела на последний дневной поезд. Насколько я помню, других нет, и только сейчас должен прибыть еще один.
— В котором часу?
— В семь тридцать…
У Льва оставалось десять минут.
Стараясь не обращать внимания на усталость, он побежал. Отчаяние душило его. С трудом переводя дыхание, он вдруг понял, что совершенно не представляет, в какой стороне находится вокзал. Лев вновь побежал вперед, пытаясь на ходу сообразить, какой дорогой они ехали оттуда на машине. Форменные брюки промокли, забрызганные снежной кашей с тротуара, и дешевый материал становился вся тяжелее и тяжелее. Волдыри вновь начали кровоточить, ноги горели как в огне, и он чувствовал, как в сапогах хлюпает кровь. Каждый шаг давался ему с неимоверным трудом и болью.
Он свернул за угол и уперся в тупик — сплошной ряд деревянных домов. Он заблудился. И опоздал. Его жена уже уехала; он больше ничего не мог сделать. Согнувшись пополам, задыхаясь, Лев вдруг вспомнил эти деревянные развалюхи, запах человеческих испражнений. Он находился совсем рядом с вокзалом; в этом не было никаких сомнений. Вместо того чтобы вернуться обратно тем же путем, каким он пришел сюда, Лев побежал дальше и ворвался через задний ход в одну из халуп. Здесь прямо на полу сидели люди и ужинали. Сгрудившись вокруг дрянной печурки, они молча смотрели на него, напуганные как его внезапным появлением, так и милицейской формой. Не говоря ни слова, он перешагнул через детей и побежал дальше, выскочив на главную улицу — ту самую, по которой они ехали на машине. Вдали уже виднелся вокзал. Лев попытался бежать еще быстрее, но совершенно выбился из сил. Бурливший в крови адреналин больше не мог сопротивляться усталости. Он выложился весь, без остатка.
Он врезался в двери вокзала, распахнув их плечом. Часы показывали семь сорок пять. Он опоздал на пятнадцать минут. До него вдруг дошло, что она уехала и, скорее всего, навсегда. Лев цеплялся за призрачную надежду, что каким-то образом Раиса задержалась на перроне и не села в поезд. Он выскочил на платформу, дико озираясь по сторонам. Но ни жены, ни поезда уже не было. Лев вдруг ощутил страшную слабость. Он согнулся, упершись ладонями в колени и чувствуя, как пот струится у него по лицу. И тут боковым зрением он заметил мужчину, сидящего на скамейке. Почему он до сих пор на перроне? Может, он ждет поезда? Лев с трудом выпрямился.
Раиса стояла в самом конце платформы, почти невидимая в сумерках. Он сделал над собой колоссальное усилие, чтобы не броситься к ней со всех ног и не взять ее руки в свои. Переводя дыхание, он судорожно пытался придумать, что сейчас ей скажет. Лев представил, как он выглядит: грязный, потный, запыхавшийся. Но Раиса даже не смотрела на него — она глядела куда-то поверх его головы. Лев обернулся. Над верхушками деревьев показались клубы дыма. Опоздавший поезд подходил к станции.
А он-то воображал, что станет рассыпаться перед ней в извинениях, проявит красноречие… Оказывается, у него оставалось всего несколько секунд, чтобы убедить ее. Запинаясь, он с трудом выговорил:
— Прости меня. Я не знаю, что на меня нашло. Я схватил тебя, но это был не я — во всяком случае, не тот человек, которым я хотел бы быть.
Безнадежно — но надо попробовать еще раз. Сосредоточиться, найти нужные слова — у него оставалась всего одна попытка.
— Раиса, ты хочешь бросить меня. И у тебя есть такое право. Я мог бы сказать, что одной тебе будет очень трудно. Что тебя могут остановить, допросить, арестовать. Что у тебя нет нужных документов. Что ты станешь бродяжкой. Но это не причина, чтобы оставаться со мной. Я знаю, что ты предпочтешь рискнуть и надеяться, что тебе повезет.
— Документы можно подделать, Лев. Уж лучше пусть будут фальшивыми они, а не наш брак.
Вот так. Значит, их брак был всего лишь фикцией. У Льва перехватило дыхание. Рядом с ними остановился поезд. Лицо Раисы ничего не выражало. Лев отступил в сторону. Она шагнула к вагону. Может ли он позволить ей уйти? Лев повысил голос, чтобы заглушить скрип тормозов:
— Я не отрекся от тебя не потому, что думал, что ты беременна. Это вовсе не говорит о том, что я хороший человек. Я поступил так потому, что моя семья — это единственная часть моей жизни, которой я не стыжусь.
К его удивлению, Раиса обернулась.
— С чего бы это ты вдруг прозрел за одну ночь? Дешевый трюк, Лев. Лишившись своей формы, положения, власти, ты решил, что должен сохранить хотя бы меня. В этом все дело? То, что никогда не имело для тебя значения, — наш брак — вдруг стало очень важным, потому что больше у тебя ничего не осталось?
— Я знаю, ты не любишь меня. Но ведь зачем-то мы поженились? Между нами ведь было что-то, какая-то связь. Мы потеряли ее. Я потерял. Но мы можем попробовать обрести ее снова.
Дверь вагона открылась, и оттуда начали выходить пассажиры. Время истекало. Раиса смотрела на поезд, прикидывая свои шансы. Они были ничтожными. У нее не было подруг, к которым она могла бы обратиться, не было семьи, которая могла бы приютить ее, не было денег и средств к существованию. У нее не было даже билета. Лев был прав: если она уедет, то, скорее всего, ее арестуют. Одна мысль об этом приводила ее в отчаяние. Она взглянула на мужа. У них никого не было, кроме друг друга, нравилось это им или нет.
Она опустила чемоданчик на землю. Лев улыбнулся, явно полагая, что они помирились. Внезапно разозлившись на его идиотскую самоуверенность, она выставила руку перед собой, стирая с его лица улыбку.
— Я вышла за тебя замуж, потому что боялась. Боялась, что, если отвергну твои ухаживания, меня арестуют. Может быть, не сразу, а позже, под тем или иным предлогом. Я была молода, Лев, а ты обладал такой властью. В этом и состояла причина, почему мы с тобой поженились. А та история, когда я сказала тебе, что меня зовут Лена? Ты находишь ее забавной и романтической? Я назвалась другим именем, потому что боялась, что ты выследишь меня. То, что тебе показалось соблазнением, я считала слежкой. Наши отношения были построены на страхе. Может быть, с твоей точки зрения это и впрямь смешно — у тебя нет причин бояться меня. Действительно, разве я обладала властью? Ты предложил мне выйти за тебя замуж, и я согласилась, потому что это в порядке вещей. Люди готовы смириться со многим; они терпят, потому что хотят выжить. Ты никогда не поднимал на меня руку, никогда не повышал голос, никогда не приходил домой пьяным. Так что, если вдуматься, мне еще повезло. И когда ты схватил меня за горло, Лев, ты уничтожил единственную причину, по которой я могла бы остаться с тобой.
Поезд отошел от перрона. Лев смотрел ему вслед, пытаясь переварить услышанное. Но она не дала ему такой возможности. Раиса продолжала говорить, и слова рвались наружу, словно она обдумывала их много лет.
— Когда становишься беспомощным, вот как ты сейчас, возникает одна проблема: люди начинают говорить тебе правду. Ты не привык к ней, ты жил под защитой страха, который внушал окружающим. Но если мы останемся вместе, то должны покончить с сопливой романтикой. Нас с тобой соединяют только обстоятельства. У меня есть ты. У тебя есть я. И больше у нас нет ничего. И если мы останемся вместе, то, начиная с этого момента, я буду говорить тебе правду, а не приятную ложь, потому что мы равны так, как никогда не были равны раньше. Или ты соглашаешься, или я буду ждать следующего поезда.
