Ознакомительная версия.
Миша поднял ее с пола, довел до кровати. Она прилегла, все еще крепко прижимая к себе пакет с деньгами.
— Слушай, — сказала с беспокойством, — надо деньги посчитать. Считай! Нет, нет, не надо! Я сама! А ты лучше иди! Иди! Я ведь тебя не знаю, вдруг ты тоже вор, — на морщинистом ее лице отразилось сильное волнение. — Вдруг, ты с ней заодно? Может, вы задумали чего?
Она попыталась встать, забормотала в тревоге:
— В милицию, в милицию надо. Нет, нет, нельзя в милицию! Деньги отберут!
Она откинулась на подушки, застонала. Миша испугался, что она сейчас, прямо у него на руках, отдаст богу душу.
— Тише, тише, Джульетта Николаевна, — заговорил он. — Никакой я не вор, я — журналист, вот мое удостоверение. А деньги спрячьте, я выйду из комнаты, а вы как спрячете, меня позовите. Я не могу вас в таком состоянии оставить. Может быть, скорую вызвать?
— Нет, постой. Дай-ка свое удостоверение. Нет, не вижу ничего. И очки где, не вспомню. Ладно, верю тебе, верю. Лицо у тебя хорошее. Возьми, пересчитай! Сколько там?
Бабуля заметно успокоилась. Приподнялась на локте, наблюдая за тем, как Миша отсчитывает купюры.
Когда Миша назвал сумму, она охнула и откинулась на подушку. Миша опять испугался. Сейчас точно отправится на тот свет!
Но она полежала несколько минут с закрытыми глазами, потом встала, прижав к себе сверток, пошла на кухню. Миша вышел следом.
— Давай чай пить, — сказала бодро, и Миша удивился, как быстро она пришла в себя.
Сели за стол. Джульетта Николаевна принесла большой цветной пакет, стала выкладывать из него коробки с конфетами, печеньем, зефиром, баночками кофе и чая.
— Видишь? Видишь, сколько нанесла? Задобрить хотела. А денег сколько! И все из-за какой-то старой афиши! Столько денег! — старушка произнесла цифру как заклинание. А ведь она мне сказала: я вам помогу, вы скоро сможете газ провести. А я ей не поверила, врет, подумала…а оказалось, правду говорит. Теперь и газ проведу, еще и на похороны останется.
Она закрыла глаза, сложила руки на животе, словно уже примеривалась…
— Так вы ее раньше не видели? — спросил Миша.
— Нет, не вспомню. Может, и видела. Что-то как будто знакомое.
— А как она выглядела?
— Белесая такая, волосы длинные. Из-за них и лица-то толком не разглядела.
«Понятно, — подумал Миша, — теперь все понятно. Там в поезде она не только выкрала карту памяти, она еще и в телефоне моем успела записи проверить. Наткнулась на этот адрес, и бегом сюда. Но афишу зачем сорвала?»
— А кто был на той афише изображен? — спросил он у задумавшейся о чем-то своем Джульетты Николаевны. — Вы?
— Нет, не я. Племянник мой Владислав Звонарев. И номер, который он поставил. Красивый номер, и название красивое — «Стеклянные ангелы».
— Расскажите, — попросил Миша, — очень интересно. А я запишу. Читателям нашего журнала будет интересно.
— Расскажу, — сказала ушлая бабуля, — но только ты того …денежки-то вперед!
Миша достал деньги, не преминув про себя удивиться: Вот Баба-яга! Столько денег ей отвалили, а ей все мало. Но уговор дороже денег, тем более ему позарез была нужна хоть какая-то информация.
— Я из старинной цирковой династии, — начала предприимчивая старуха, — из очень известной династии. Было время по всему Союзу гремела наша фамилия: Воздушные эквилибристы Звонаревы! Слыхал, может быть?
— Конечно, — кивнул Миша, — как не слыхать?
— Врешь, небось? — не поверила бабуля. — Ну да ладно, не в этом суть. Летала я под куполом, и муж мой летал, пока другую не нашел и не сбежал с ней в Киев. Ну да это к делу не относится, — причмокнула она губами, — ты чай-то пей, и ешь, конфеты вот и зефиру. Куда мне столько одной? Ну так вот, как не смогла я больше летать по возрасту, пошла в училище, что при нашем цирке функционировало, стала преподавать. Ничего, хорошая была должность, ответственная. Сколько молодых артистов прошло через мои руки! Не сосчитать теперь, и всех не вспомнить. В году этаком, — дай бог памяти, незадолго до пенсии, — лет десять тому назад, написал мне мой приятель старый — Павел. Мы в одной труппе работали. После того как все начало разваливаться, поехал он по России пробоваться в другие цирки. И пишет, мол, так и так, Джульетта Николаевна, работаю в детском доме в городе Озерске, учу детей акробатике, походатайствуйте, мол, за моих детей, в училище ваше поступать хотят. Отличные ребята, талантливые. Я написала в ответ, пусть, мол, приезжают.
Приехали. Трое. Две девчонки и парень. Посмотрели их, и правда, способные, перспективные ребята. Экзамены сдали, прошли отбор. Общежитие им выделили, все как положено. Павел мне звонил потом, спасибо, мол, никогда не забуду.
И тут не успела еще учеба начаться, беда приключилась с теми ребятами. Мальчишка на танцульках каких-то человека убил. Суд состоялся, такой скандал! Как же так, заслуженное цирковое училище, и такое происшествие. Ору было! Меня саму чуть не поперли, кого, мол, приняла? Малолетних уголовников! Посадили мальчишку. На девчонок тех смотреть было жалко. Особенно на одну из них: Надей ее звали. Вторая, та, что покрасивше была, потоньше, — из-за нее говорили и полез мальчишка в драку, — та спокойнее казалась. Все ходила так горделиво, мужики все головы сворачивали в ее сторону. А Надя все плакала, помню, и долго еще горевала.
Девчонок выгонять все же не стали из училища, утрясли как-то этот вопрос. Оставили обеих, уж больно фактурные были, красивые обе, гибкие как змеи.
Со второго курса уже их в номер взяли. Племянник мой и взял, Владислав Звонарев. Сын моего брата. Он совсем еще мальцом выступать начал, и пяти лет ему не исполнилось — а он уже с нами летал, и на трапеции такое выделывал.
Когда эти девчонки появились, тридцать пять ему исполнилось, и он уже матерый заслуженный эквилибрист был. И номер прекрасный поставил, и девчонок этих задействовал. Зрелище было неописуемое, скажу тебе. Народ в цирк валом валил, чтобы на них посмотреть.
Если бы не несчастье, которое произошло с ним и с этой девочкой, выступали бы они сейчас где-нибудь в Берлине или Париже, не меньше.
— Несчастье произошло? — тихим послушным эхом отозвался Миша, и даже вздохнуть было страшно: как бы не спугнуть…
— Несчастье… — закивала грустным болванчиком старуха. — Девочка эта Ядвига на представлении сорвалась и погибла.
— Разбилась?
— Да.
— Случайно?
— Не знаю, не знаю. До сих пор не знаю, — задумчиво произнесла старуха, уставившись куда-то в себя своими старыми тусклыми глазами. Наверное, глядела в прошлое, искала там ответ.
— Администрация настаивала на несчастном случае, девчонка вторая, Надя, все кричала, что это самоубийство. Недолго правда кричала, первые несколько минут. Потом замолчала, и как будто сама не своя сделалась, точно в уме повредилась. Все сидела в своей комнатке в общежитие и ни с кем не разговаривала, дверь никому не открывала. А потом и вовсе исчезла.
— Исчезла? — снова эхом повторил Миша.
— Как сквозь землю провалилась. У меня тогда племянника моего Владислава убили, так что я не сразу и заметила, что она пропала.
— Вашего племянника убили? Того самого, что работал в номере с этими девочками?
— Того самого.
— И кто же это сделал?
— А кто ж его знает? Милиция все кружила, кружила, да так ничего и не выяснила.
— А у вас самой не было никаких предположений? Насчет того, кто мог это сделать.
— У меня-то были предположения, да только я ими ни с кем не делилась.
— Неужели, вы знали, кто убийца?
— Точно не знала, конечно. Но поняла, что это кто-то из наших — из цирковых. Когда убили Владислава, приятель его Митька Семин, наш осветитель, — он его обнаружил, — перво-наперво мне позвонил. Все-таки тетка я Владиславу, единственная родная душа. И вот, когда я вошла в комнату и увидела его неживым, тогда-то и я поняла…
Миша сидел, затаив дыхание, не сводя с Джульетты Николаевны глаз, не в силах выговорить ни слова.
— …тогда то я и поняла, что убил его кто-то из своих.
— Почему же вы так подумали? — спросил Миша и за секунду, до того как она заговорила, уже знал, что сейчас услышит.
— Потому что в руке у него стеклянный ангел был зажат, фигурка такая маленькая. Я тогда, как увидела этого ангела, так и подумала: кто-то свой убил, и с намеком. Ведь девчонку эту погибшую, Ядвигу, все ангелом стеклянным звали. За хрупкость ее, за красоту… Он спал с ней, и все цирковые об этом знали. А ей еще и восемнадцати не было.
Старуха задумалась на мгновенье и снова закивала головой, словно китайский болванчик.
— Если бы я не знала наверняка, что она разбилась тогда, много лет назад, подумала бы, что это она ко мне приходила.
— Привет… — сказал он, и она увидела в его глазах разочарование. И в голосе его было разочарование.
Ознакомительная версия.
