Внутри приюта за столами сидело человек шесть. Некоторые сгорбились, сжимая в руках чашки с кофе и глядя в темную жидкость так, словно в ней плавал какой-то секрет. Другие застыли неподвижно, словно какие-то станки, выкинутые, как только они сломались.
В дальнем углу сидела в одиночестве женщина с мусорными мешками, набитыми ее пожитками. Вокруг себя она расположила полукругом несколько стульев, так первые поселенцы в целях безопасности расставляли на ночь свои повозки для защиты от индейцев. Она единственная заметила наше появление, осмотрев нас с осторожностью затравленного животного, бросая быстрые взгляды. В этой комнате, где невозможно дышать от тяжелого запаха пота, несвежего кофе и хлорки, Новый год пройдет незамеченным.
Из малюсенького кабинета вышел бородатый мужчина лет эдак пятидесяти пяти в белой рубашке и темных брюках и протянул нам руку. Я узнала в нем отца Пола, францисканца, которого допрашивала полтора года назад в связи с убийством бездомного. Руки у него были могучие как у докера, из-под закатанного рукава выглядывал уголок татуировки, изобличая священника в том, что прошлое у него не такое простое и, как я понимаю, менее праведное, чем настоящее. Я представила Гаррисона, и отец Пол проводил нас в свободный кабинет. На одной стене красовалось распятие, а на второй — флаг бейсбольной команды «Лос-Анджелес Доджерс».
— Я даже не знаю, что еще могу рассказать вам, — сказал отец Пол. — Я помню того человека, которого убили, только потому, что он нарушил правила и принес в приют спиртное. Мне пришлось выпроводить его и запретить возвращаться к нам. Я всегда пытаюсь дать человеку еще один шанс, но этот бродяга был слишком драчливым.
Я вытащила портрет Габриеля и положила на стол перед отцом Полем. Он несколько секунд изучал его опытным взглядом человека, безопасность которого зависит от умения читать по глазам.
— Я бы его запомнил, — сказал он, покачав головой. — Господь сотворил это лицо незабываемым. Не думаю, что этот человек здесь когда-либо появлялся.
Я вытащила из кармана фотографию Филиппа, которую сняла с зеркала в его комнате.
— А этого видели?
Отец Пол аккуратно взял снимок за уголок своими толстыми пальцами, и тут же в его взгляде появился вопрос.
— Что-то…
Он еще пару секунд размышлял, а потом вопрос во взгляде сменился узнаванием:
— Думаю, да.
Положив снимок на стол, он сел прямо и порылся в памяти.
— Этот человек работал у нас добровольцем, но совсем недолго. Я почти уверен.
— Вы уверены? — переспросила я.
Отец Пол снова взглянул и кивнул.
— Он пару недель ездил и развозил обеды неимущим. Я запомнил его только потому, что он единственный наш доброволец из Франции.
— А когда это было?
— Ну, он проработал у нас совсем недолго…
— А вы можете вспомнить точную дату?
Он кивнул и повернулся к шкафу, стоявшему позади рабочего стола, и начал быстро перебирать папки.
— Мы храним адреса и телефоны добровольцев в надежде, что они еще раз придут к нам работать. Но большинство никогда не возвращаются.
— А он? — уточнил Гаррисон.
— Нет, — покачал головой отец Пол, доставая папку с загнутым уголком.
Он быстро пролистал ее и извлек карточку.
— Это он. Жан, без фамилии.
— Жан, вы уверены?
— Да.
Он расшифровал нашу реакцию как опытный коп.
— А вы знаете его под другим именем?
Я кивнула:
— Филипп.
— Зачем добровольцу давать псевдоним? Он что, числился в розыске? Или у него проблемы с иммиграционной службой?
— Нет, насколько нам известно.
— Ну, может, этот Жан или Филипп не хотел, чтобы кто-то знал о том, что он здесь.
Отец Пол взглянул на портрет Габриеля:
— Например, он.
— Вам стоило бы стать полицейским, отец.
— Да, так мне однажды сказал офицер, надзирающий за условно осужденными.
— А вы можете назвать дату, когда вы последний раз его видели?
— В последний раз он был здесь… — Он вел пальцем по карточке, пока не нашел то, что искал. — Вот, апрель 2002.
— За месяц до убийства бездомного, — сказал Гаррисон.
— А есть какой-нибудь адрес?
Отец Пол осторожно посмотрел на меня.
— Вообще-то мы не разглашаем адреса добровольцев, только в крайних случаях.
— Сегодня вечером мы обнаружили в мусорном контейнере тело человека, которого вы знали как Жана, а мы как Филиппа.
Отец Пол без слова протянул мне карточку.
— Я помолюсь за его душу.
Рядом с именем значился адрес, но телефона не было. Я изучила содержание карточки, а потом протянула ее Гаррисону:
— Это в Пасадене, а не в Голливуде, — удивленно сказал он.
Я встала и протянула священнику руку. Он осторожно пожал ее с усталостью, которая постоянно вела битву с верой.
— Надеюсь, первые часы нового года принесут что-то получше, чем последние часы старою.
— Спасибо, отец. — Я повернулась и пошла к двери.
— Я помолюсь за вас, лейтенант.
Я посмотрела на часы. Десять из четырехсот восьмидесяти минут, отпущенных мне, растворились в потоке нового года.
По адресу, данному нам отцом Полем, в одном квартале к северу от двести десятой автострады на Вилла-стрит находился ветхий дом на восемь квартир. Снаружи здание было выкрашено горчично-желтой краской, популярной в шестидесятые, когда оно было построено. Над входом красовалась табличка с громким названием, написанным огромными буквами: «Жилой комплекс „Вилла“».
С обеих сторон от входа стояли пальмы, разрисованные граффити, словно парочка старых, всеми забытых привратников, которых оставили, когда здание начало рушиться.
В здании не было центрального коридора, у каждой из квартир имелся отдельный вход. Четыре квартиры на первом этаже, четыре — на втором. По данным отца Пола, Жан (Филипп) занимал крайнюю квартиру на первом этаже. Ряд густых и высоких кустов загораживал входную дверь от остальных жильцов и проезжей части.
— Можно входить и выходить незамеченным, — заметил Гаррисон.
В квартире было одно окно, закрытое занавеской. Перед входом валялись несколько рекламных листовок, приглашающих в рестораны тайской и мексиканской кухни.
— Или мы напугаем до полусмерти какого-нибудь нелегального иммигранта или…
Я посмотрела на Гаррисона, но он не закончил мысль. Это было актом отчаяния. Адрес убитого парня двухлетней давности.
— Скорее всего, он просто переехал.
Гаррисон кивнул, но не убедительно.
— И поменял имя.
Я взялась за рукоятку пистолета и кивнула Гаррисону, чтобы он постучал в дверь.
— Это полиция! Откройте!
Тихо. Я пристально следила, не шелохнется ли занавеска, но нет.
— Еще раз, — велела я.
Гаррисон постучал по двери кулаком, но снова никто не ответил. Я посмотрела на рекламные листовки на земле. У меня перехватило дыхание, словно я зацепилась воротом свитера за гвоздь. Передо мной промелькнуло воспоминание. Горячая волна воздуха от взрыва в бунгало Суини. Я отшатнулась от воображаемых осколков и инстинктивно сделала шаг назад.
— Рядом с бунгало Суини тоже были листовки…
Гаррисон посмотрел на меня, а потом аккуратно ощупал дверную коробку на предмет наличия взрывных устройств. Внутри меня кипели злоба и недовольство. Снова Габриель забрался в мою голову. Я чувствовала себя испуганной девочкой, которой рассказали страшную историю о привидениях.
— Да и фиг с ним, — сказала я, дотронувшись до плеча Гаррисона.
Он повернулся ко мне.
— У нас нет на это времени… У Лэйси нет времени. Выбивай дверь.
— Хорошо, почему бы и нет.
Для человека, жизнь которого зависела от того, насколько аккуратно он разберет адское устройство, это было резким скачком то ли веры, то ли пофигизма.
Гаррисон сделал шаг назад, а потом с силой вмазал по двери ногой. Она распахнулась, словно под действием порыва ветра. Я заглянула внутрь, держа пистолет наготове. Никаких движений. Внутри сильно пахло сигаретным дымом. Я пошарила рукой, нашла выключатель и включила свет.
В середине гостиной стоял маленький кофейный столик, на котором красовалась огромная пепельница. Вокруг разбросаны несколько подушек. Прибавьте к этому телевизор, и больше в комнате ничего не было. Я жестом указала в сторону спальни, и Гаррисон осторожно подошел и отворил дверь, осмотрелся, не опуская пистолета, а потом зажег свет. Сделав пару шагов, он внезапно остановился, с изумлением уставившись на что-то.
— Думаю, вам лучше взглянуть на это.
Я подошла к двери в спальню и встала рядом с Гаррисоном. На полу лежал матрас, аккуратно застеленный простыней и одеялом. Ни одной морщинки, прямо-таки по-армейски. Рядом ноутбук и принтер.
— Господи, — прошептал Гаррисон.
На стенах висели фотографии. Мои глаза скользили по ним с неохотой обычного человека, который наткнулся на последствия побоища.
