— Совсем чуть-чуть. Но я ни при чем, клянусь.
— Врешь. Убирайся, не хочу тебя видеть. Отправляйся навстречу судьбе, Кевин Рубо, я умываю руки.
— Это не я, — прошептал Рубо, — клянусь! Я не зверь. Могу переборщить, если меня достанут, но я не как другие. Я просто смеялся и стоял на шухере.
— Верю, — сказал Адамберг, не веря ни единому слову. — И над чем ты смеялся?
— Ну, над тем, что они делали.
— Быстрее, Рубо, еще пять минут, и я тебя вышвырну.
Рубо шумно втянул воздух.
— Они его раздели, — тихо продолжил он, — и облили ему бензином его… вылили ему на…
— На член, — договорил Адамберг.
Рубо кивнул. Капли пота стекали по его лицу, исчезая в волосах на груди.
— Они зажгли зажигалки и вертели рядом, приближая к… к его штуке. Он вопил, просто помирал от страха, думая, что его прибор сейчас подпалят.
— Слегка пригрозили, — проговорил Адамберг. — Что потом?
— Потом его уложили на стол и приколотили его.
— Приколотили?
— Ну да. Это называется украсить. Навтыкали в него кнопок, а потом засунули дубинку в его… ему в задницу.
— Потрясающе, — проговорил Адамберг сквозь зубы. — А девушка? Не говори мне, что ее не тронули.
— Я тут ни при чем, — закричал Рубо, — я на шухере стоял. Просто смотрел и смеялся.
— Тебе и сейчас смешно?
Рубо понурил голову, по-прежнему держась за стул.
— Что было с девушкой? — повторил Адамберг.
— Ее пятеро по очереди изнасиловали. У нее кровь пошла. А под конец она лежала и не двигалась. Я даже подумал, что перестарались, что она умерла. А она умом тронулась, перестала окружающих узнавать.
— Пятеро? Я думал, вас было семь.
— Я ее не трогал.
— А шестой? Он тоже ничего не сделал?
— Это была девчонка. Она. — Рубо указал на фотографию Марианны Барду. — Она жила с одним из тех мужиков. Мы не хотели баб впутывать, но она сама увязалась.
— Что она делала?
— Это она поливала бензином. Хохотала как сумасшедшая.
— Чудное зрелище.
— Да, — отозвался Рубо.
— И что потом?
— Потом парень весь в блевотине позвонил, мы выкинули их на улицу голыми вместе со шмотками, а сами пошли в кабак.
— Приятный вечер, — кивнул Адамберг. — Такое стоит отметить.
— Меня это отрезвило, клянусь. Больше я этим не занимался и тех парней больше не видел. Получил бабки по почте, как договорились, и больше не слышал об этом.
— До этой недели.
— Да.
— Когда ты узнал жертв.
— Только этого, этого и женщину. — Рубо указал на фотографии Виара, Клерка и Барду. — Я видел их только один вечер.
— Ты сразу понял?
— Только после смерти женщины. Я ее узнал, потому что у нее на лице было полно родинок. Тогда я посмотрел на другие фотки, и до меня дошло.
— Что он вернулся.
— Да.
— Знаешь, почему он так долго ждал?
— Нет, не знаю.
— Потому что потом он пять лет был в тюрьме. Его подружка, которая из-за вас тронулась умом, через месяц выбросилась из окна. Это тоже на твоей совести, Рубо, если тебе мало.
Адамберг встал, широко распахнул окно, чтобы вдохнуть воздуха и выгнать из комнаты запах пота и ужаса. На секунду он замер, наклонившись над балюстрадой, и поглядел на шагающих внизу людей, которые не слышали эту историю. Было четверть восьмого. Сеятель еще спал.
— Почему ты испугался, если его поймали? — спросил Адамберг, повернувшись.
— Потому что это не он, — выдохнул Рубо. — Тут вы попали пальцем в небо. Тот парень, над которым мы издевались, был дохляк, его щелчком можно было опрокинуть, мозгляк, рохля, книжный червь, ему и щепки не поднять. А тот, кого по телику показали, — силач, здоровяк, это совсем другой, точно вам говорю.
— Ты уверен?
— На все сто. Тот был хилый, я хорошо помню. Он на свободе и ищет меня. Теперь я вам все рассказал и требую от вас защиты. Но клянусь, я ничего не сделал, я на шух…
— На шухере стоял, я слышал, не трудись. А ты не думаешь, что человек может измениться за пять лет тюрьмы? Особенно если он вбил себе в голову отомстить вам? Ты не думаешь, что мускулы, в отличие от мозгов, можно накачать? И что, если ты так и остался дураком, он смог изменить себя по собственной воле?
— Зачем?
— Чтобы смыть позор, чтобы жить и судить вас.
Адамберг подошел к шкафу, достал из него прозрачный пакет с большим конвертом цвета слоновой кости внутри и легонько потряс им перед носом Рубо:
— Узнаешь?
— Да, — ответил тот, собрав морщины на лбу. — Я нашел такой на полу, когда сейчас выходил из дому. Он был открыт, а внутри пусто.
— Это подбросил сеятель. Тот самый конверт, в котором были смертоносные блохи.
Рубо стиснул руки на животе.
— Ты боишься чумы?
— Не очень, — ответил Рубо. — Не верю я в эту туфту. Это все сказки, чтобы пыль в глаза пустить. Я думаю, он душит.
— И ты прав. Ты уверен, что конверта не было вчера?
— Уверен.
Адамберг задумчиво потер щеку.
— Иди взгляни на него, — сказал он, подходя к двери.
Рубо колебался.
— Что, теперь тебе не до смеха? Не то что в старые времена? Пошли, ты ничем не рискуешь, зверь заперт в клетке.
Адамберг подвел Рубо к камере Дамаса. Тот еще спал сном праведника, на одеяле четко вырисовывался его профиль.
— Посмотри на него хорошенько, — сказал Адамберг. — Не торопись. Не забывай, что прошло уже восемь лет с тех пор, как ты его видел, и что тогда он был не в лучшей форме.
Рубо как зачарованный уставился на Дамаса через прутья решетки.
— Ну, что? — спросил Адамберг.
— Может, и он, — ответил Рубо. — Рот похож. Мне надо глаза видеть.
Под перепуганным взглядом Рубо Адамберг открыл камеру.
— Хочешь, чтобы я закрыл? — спросил Адамберг. — Или хочешь, чтобы я оставил вас вдвоем вспомнить старые добрые времена?
— Не шутите так, — мрачно пробурчал Рубо. — Он, наверно, опасен.
— Но ты тоже был когда-то опасен.
Адамберг заперся вместе с Дамасом, и Рубо посмотрел на него с восхищением, как на укротителя тигров. Комиссар потряс Дамаса за плечо:
— Просыпайся, Дамас, к тебе пришли.
Дамас что-то проворчал и сел на постели, недоуменно глядя на стены камеры. Потом он все вспомнил и зачесал назад волосы.
— Что случилось? — спросил он. — Я могу идти?
— Встань на ноги. Один человек хочет на тебя посмотреть. Твой старый знакомый.
Дамас покорно встал, завернувшись в одеяло, и Адамберг по очереди вгляделся в обоих мужчин.
Лицо Дамаса словно окаменело. Рубо вытаращил глаза, потом отошел.
— Ну что? — спросил Адамберг уже в кабинете. — Вспомнил?
— Может, и он, — неуверенно проговорил Рубо. — Но если это он, теперь он в два раза шире.
— А лицо?
— Похоже, только длинных волос у него не было.
— А ты, часом, не сдрейфил? Страшно стало?
Рубо кивнул.
— Может, и не зря боишься, — согласился Адамберг. — Возможно, мститель действует не один. Подержу тебя здесь, пока все не прояснится.
— Спасибо, — буркнул Рубо.
— Как фамилия будущей жертвы?
— Так это я.
— Это я понял. А другой? Вас было семеро, минус пятеро убитых, остаются двое, без тебя остается еще один. Кто он?
— Был один тощий и страшный, как крот, по-моему, он самый опасный. Это он действовал дубинкой.
— Его фамилия?
— Мы не знали ни имен, ни фамилий. В таких делах лишний риск ни к чему.
— А возраст?
— Такой же, как все. Лет двадцать — двадцать пять.
— Живет в Париже?
— Думаю, да.
Адамберг поселил Рубо в камеру, не запирая, а сам подошел к решетке Дамаса, просунул голову и протянул ему сверток с одеждой.
— Следователь разрешил проверить тебя.
— Хорошо, — послушно кивнул Дамас, присаживаясь на кушетке.
— Ты знаешь латынь, Дамас?
— Нет.
— Ты все еще ничего не хочешь мне рассказать? Про блох?
— Нет.
— А как насчет шестерых парней, которые учинили над тобой расправу семнадцатого марта, в четверг? Тебе нечего мне сказать? А про девушку, которой было очень весело?
Дамас молчал, он сидел, повернув ладони к себе, и поглаживал пальцем кольцо.
— Что они отняли у тебя, Дамас? Кроме твоей подружки, твоего тела и твоей чести? Что им было нужно?
Дамас не пошевелился.
— Ладно, — сказал Адамберг. — Я пришлю тебе завтрак. Одевайся.
Комиссар отвел Данглара в сторонку.
— Эта сволочь Рубо что-то темнит, — высказался Данглар. — А вам только лишние хлопоты.
— У Дамаса есть на свободе сообщник, Данглар. Блохи попали к Рубо уже после того, как Дамас попал сюда. Кто-то принял эстафету после того, как объявили о его аресте. И все было сделано быстро, четверки он рисовать не стал.
— Если есть сообщник, понятно, почему он так спокоен. Есть человек, который завершит его дело, на это он и рассчитывает.
