— Что за сигнал вы получили? — вмешался Казанцев. — Людей унижать?
Начальник метнул грозный взгляд в сторону скромно сидевших толстухи и парня, обыскивавшего Сашу.
— К сожалению, других методов еще не придумано, — оправдывался он. — Был сигнал из Москвы: дескать, в поезде номер такой-то находится наркокурьер, который едет под именем Александр Казанцев. Вот и пришлось вас… Простите, Христа ради. Алина Васильевна, если б я знал, что это вы, разве ж я бы позволил? Тем более вы наша землячка…
Алина и Саша стояли перед ним босиком: рьяные досмотрщики испортили им всю обувь.
— Алина Васильевна, скажите, что я могу для вас сделать? — не успокаивался таможенник.
— Как отсюда уехать?
— Завтра будет поезд…
— Я хочу уехать прямо сейчас.
— Так… — задумался таможенник. — Можете на нашей машине!
— Нет, — наотрез отказалась Алина. — С вами и вашими коллегами я не поеду.
— Жаль, — огорчился таможенник, но не стал ее уговаривать. — Может, на попутке?
— А где шоссе?
— А вот прямо за путями.
— Спасибо, — ответила Алина и вышла вон. Через час они уже ехали в кабине грузовика, и водитель, чтоб не уснуть, рассказывал им одесские анекдоты и сам же над ними хохотал.
— А эту историю знаете? — спрашивал он каждый раз.
— Нет, не знаем, — с тем же постоянством отзывался Казанцев.
— Так слушайте, ума набирайтесь!
Когда приехали в Одессу и пришло время расплачиваться, Казанцев похлопал себя по карманам и сказал водителю:
— А вот история, знаешь?
— Не.
— Так слушай — ума набирайся. У меня денег нет. Бумажник в поезде оставил, под обшивку спрятал, а там десять тысяч долларов.
Водитель даже не улыбнулся.
— Молодой человек, а что там произошло? — Старушка показала сумкой в сторону здания телестудии.
Володя прокашлялся:
— Говорят, отравили кого-то…
— Не может быть! — воскликнула старушка и засеменила поближе к месту происшествия.
Пробираясь сквозь толпу, она хватала за руку то одного, то другого, спрашивала:
— А что, много народу погибло? Газом травили или чем?
— Каким газом? — отвечали ей. — Стреляли. Пробившись наконец к милицейскому ограждению, женщина внимательно осмотрела тела на асфальте и лестнице и сказала:
— А как же так рвануло, что я ничего не слышала?
— Еще и рвануло? Где рвануло?
— Да здесь же, — объяснила она, кивая на студию.
— Когда?
Старушка пожала плечами:
— Ну.., когда.., сейчас…
— Здесь ничего не взрывалось.
— Ну как же, говорят, террористы газовую бомбу подложили, отравили всех…
— Какую бомбу, женщина, — вмешался милиционер. — Здесь стреляли… Еще только бомбы нам не хватало, — проворчал он и отвернулся.
Старушка была разочарована. Она выбралась из толпы и пошла прочь.
* * *
Врачи “скорой помощи” констатировали смерть Булгакова, его секретаря и одного из охранников. Когда убирали драпировочную ткань с лица второго телохранителя, то оказалось, что он дышит. Проверили пульс. Есть! Слабый, но есть!
А милицейские машины все прибывали и прибывали. Уже стали припарковываться не только патрульные “жигули”, но и черные “ауди” и “мерседесы”. Столичная милиция была поднята на ноги.
Следователей и криминалистов понаехало так много, что они уже едва ли не превосходили численностью толпу, собравшуюся у телецентра.
В ходе опроса свидетелей выяснилось, что две женщины, торгующие с лотков, видели убийц. Их было двое. У тротуара, напротив здания, стояли несколько такси. Когда из студии вышли люди, из одного такси начали стрелять. Самих выстрелов не было слышно. Когда упал один охранник, второй вытащил пистолет, начал целиться, но не успел и тоже упал. Затем был убит секретарь, который пустился было бежать по тротуару, и самым последним — Булгаков. На вопрос:
"Вы рассмотрели стрелявших? Могли бы их описать?” — свидетельницы в один голос ответили, что лиц они не видели, потому что убийцы были в масках, а о том, что их двое, знают потому, что одновременно открылись два окна — в передней и задней дверцах — и наружу высунулись два черных ствола.
В приемной другой следователь по очереди допрашивал Гуровина, Загребельную, обеих секретарей и Крахмальникова. Но никто, кроме Леонида, ничего не видел.
Следователь предупредил всех сотрудников “Дайвер-ТВ”, что, возможно, они еще понадобятся, переписал домашние адреса и телефоны. Крахмальникову, как главному свидетелю, предложили проехать в отделение.
— Да-да, — согласился Леонид. — А это надолго?
— Ну на часок-другой…
— Яша, — тронул Крахмальников Гуровина за рукав, — собрание без меня не начинайте.
— Какое собрание? — вытаращил глаза Яков Иванович. — Ты что, никакого собрания не будет.
— Нет, Яша, давай сегодня, чтоб уж разом — и все, — сказал Крахмальников.
Лобиков ловил с микрофоном людей из следственной бригады, задавал им вопросы по поводу этого жуткого преступления. Ему отвечали весьма уклончиво, а один из следователей грубо обматерил корреспондента.
После отъезда следственной бригады студия гудела как разбуженный улей. Из штаб-квартиры “Муравья” примчались соратники покойного Булгакова. Все рвались в монтажную — поглядеть на кадры, снятые по горячим следам.
Телефоны в отделах разрывались. Звонили с других каналов, из информационных телекомпаний, где уже знали о ЧП, разыгравшемся на “Дайвере”.
Несмотря на пережитое, Яков Иванович в каком-то смысле чувствовал себя на коне. Опять их канал даст эксклюзивную информацию об из ряда вон выходящем событии, а все остальные вынуждены будут кормиться объедками с его, Гуровина, барского стола.
Он вызвал секретаршу:
— Люба, Червинского и Долгову ко мне — надо срочно запустить экстренный выпуск новостей.
Бросились искать Долгову, и тут Загребельная, как нашкодившая кошка, сообщила, что уволила ее.
— Дура! — взбеленился Гуровин. — Господи, какая же ты дура!
Стали звонить Ирине домой — трубку никто не брал.
Савкова кое-как составила текст — долго, мучительно долго. А время шло, другие каналы ведь тоже не спали.
Когда принесли вымороченный Савковой текст, оказалось, что в этот час на студии не было ни одного диктора.
— Безобразие! — возмутилась Галина Юрьевна. — Составляли же график дежурства! Всех поувольнять, к чертовой матери!
Гуровин промолчал. Он решил, что завтра же этой бабы здесь не будет.
— Алла Макарова? — предложил кто-то.
— Нет, только не Макарова! — взвизгнула Загребельная.
— Да, Алла, — отрубил Гуровин.
Прервали показ “Правосудия по-техасски”. Алла заняла место за столом ведущего новостей. Червинский сел за режиссерский пульт, ассистент режиссера сообщила в аппаратную записи:
— Пошла заставка.
— Мне необходимо позвонить, — сказал Крахмальников.
— Ничего, успеется, Леонид Александрович, — виновато улыбнулся следователь. — Я понимаю, у вас дела не в пример нашим. У нас — делишки.
— Да мне не по делу, — объяснил Крахмальников. — Жене надо сообщить. Зачем у меня забрали мобильный?
— Не положено, — пожал плечами следователь.
— А я что, обвиняемый?
— Обвиняемый в суде. У нас подозреваемый.
— Я подозреваемый?
— Пока нет. Все от вас зависит.
— Подождите, что от меня зависит? Я не понимаю..
— Это потом, Леонид Александрович, ладно? Вы мне еще раз расскажите, как вы вышли, что было.
— Да я уже рассказывал…
— А вы еще раз.
— У меня с Булгаковым был прямой эфир. После передачи я вызвался его проводить, мне надо было поговорить с ним.
— О чем?
— О выборах, о будущих передачах… Ну есть.., были у нас с ним дела…
— Какие дела?
— Общие.., телевизионные дела.
— Какие?
— Он одно время активно спонсировал наш канал. Входил даже в общественный совет.
— Рекламу вам давал, да?
— Да, политическую, как и на другие каналы.
— Еще что?
— А потом как-то наши дороги разошлись.
— Почему?
— Мы стали поддерживать другого кандидата.
— Кого?
— Казанцева. Александра Казанцева.
— А, да-да… Ну и?
— Что, простите?
— Курите? — спросил следователь.
— Нет.
— Хорошо. Так что у вас с ним были за дела?
— Мы решили снова поддерживать его кандидатуру. Вот об этом я ему хотел сообщить, договориться о встрече.
— На улице договориться?
— По дороге.
— А в кабинете нельзя было?
— Почему? Можно. Только мой кабинет на третьем этаже, а Булгаков торопился.
— Он торопился?
— Да.
— Почему вы так решили?
— Потому что он мне так сказал.
— Так вы, значит, вместе вышли на улицу?
— Да.
— И как вы шли? Ну кто первый, кто потом?
— Он первый, за ним секретарь, кажется. Потом — я.
— А охранники?
