остался цел. А вот стальное копье погнулось и залезло острием в отпечаток среднего пальца.
– Вот это камушек! – только и заметил Егор Кузьмич. – Это я понимаю – сила!
– Одно слово – Небесный, – кивнула Мария Бестужева.
– А где наши камушки? Драгоценные? – уставившись на черный камень, пропел несчастным голосом Лаврентий Растопчин. – Саиф и Ригель? Папа? Их в карте нет! – замотал он бешено головой.
– Как это нет?! – прорычал страшным голосом Растопчин-старший. – Как это?!
Все уставились на освобожденный от мусора Небесный камень. Все семь гнезд были пустыми. Карта выжила, но камни от удара вылетели из нее.
– Вот же мой! – зычно пробасил Растопчин-старший.
У носка его башмака лежал тлевший красным светом Саиф.
– А вот и мой, – сказала с великим облегчением Бестужева.
По прихоти судьбы у ее ног лежал светящийся синим светом Ригель. Каждый стремительно нагнулся и схватил свой камень.
– Хо! – воскликнул Егор Кузьмич. – Все при своем остались! Это судьба. Слышь, Крымов? Правда, карта хмырям досталась, а вот это обидно.
Поглядев на Маргу, глазами рыщущую в поисках своего оружия, Крымов шагнул к одному из шкафов и повалил его на пол. В стене был слабо освещенный проход.
– Уходим, – сказал Крымов всем своим. – Немедленно.
Растопчин-старший бросился на прутья, вцепился в них и стал бешено трясти, но они были крепки и прочны.
– Отдайте ваш камень, Мария Федоровна! Отдайте мне его! Он не ваш, он – мой!
– Кажется, мы с вами ни о чем не договаривались? – проговорил Крымов. – Так что, – он сложил пальцы в фигу, – счастливо оставаться.
– Отдайте камень! – еще пуще заревел Максимилиан Лаврентьевич. – Марга, где ваш пистолет! Убейте их! Убейте, я приказываю!
– Одичал ты совсем за решеткой, – заметил Егор Кузьмич. – Миша Лютый.
– Ненавижу! – хрипло прошипел Растопчин-старший.
Едва они залетели в коридор, как им вдогонку Магда выпустила целую обойму. Но шесть человек уже торопливо уходили по туннелю – в неизвестность…
Им повезло. Оказалось, что несколько дверей открылись автоматически. Пройдя метров пятьсот, искатели сокровищ очутились у закрытой изнутри двери – запор тут был на зависть люку самой надежной подводной лодки. Крымов изо всей силы провернул широкий стальной круг и со скрежетом открыл последнюю преграду. Еще через пару минут беглецы вдыхали сладкий воздух теплой прикаспийской осенней ночи.
– Ветер свободы! – вдохнув полной грудью, сказал Егор Кузьмич. – Виват, дамы и господа, виват!
Крымов огляделся: они вышли из какого-то небольшого холма, поросшего желтеющей травой, и, видимо, оказались далеко за территорией музея. На внешней стороне двери был изображен череп, рядом знак молнии и надпись на чужом языке.
– Высокое напряжение, – пояснил счастливый директор Джанибеков. – Выбрались, слава Аллаху! Но как мне теперь отчитываться перед начальством за этот кошмар в подвале, не понимаю. И кто мне поверит, расскажи я про вашу карту и светящиеся камни?
– Да, пофантазировать тебе придется, – согласился Егор Кузьмич. – О, идея! Скажи, налетчики через тоннель проникли. Требовали, мол, сокровища Улуса Улусовича Ахметова-старшего им отдать. Конфискованное золото баев. Якобы им сказали, что оно в бункере спрятано.
– Сокровище? – поморщился Джанибеков.
– Ну да, а это оказались на деле избранные сочинения В. И. Ленина. Их Улус Улусович «своим сокровищем» называл, детям и внукам обещал передать. Так и ушли грабители несолоно хлебавши. Только первый том забрали – у них туалетной бумаги не было.
– Убедительно, – кивнул Крымов. – Только над деталями поработайте. И про туалетную бумагу можно опустить.
– Мы, я и Калим Ибрагимович, все подтвердим, – твердо сказала Гуля. – Правда? – Она требовательно посмотрела на своего шефа.
– Разумеется, коллега, – успокоил бульмуджурца Махмадшарифов.
Прощание было горячим и скорым – гостям с Волги нужно было поскорее уносить ноги из щедрого на сюрпризы городка Бульмуджур. Оставалось вызвать такси в обе стороны и разъехаться.
Трое искателей приключений молчали по дороге. Смотрели в окна автомобиля. Даже Егор Кузьмич молчком отхлебывал самогон.
А теперь они в тягостном молчании ожидали поезда на ближайшем железнодорожном вокзале.
– Ну же, Андрей Петрович, сколько можно тянуть? – первой не выдержала Бестужева. – Скажите: Маша, я потерял к вам доверие. Нам стоит объясниться.
– Хорошо, нам стоит объясниться, Мария Федоровна. Фокус с камнем меня волнует мало. Даже позабавил. Но ваша скрытность обидела меня до глубины души.
– И меня тоже, кстати, – кивнул Добродумов.
– Простите, Андрей Петрович, простите, Егор Кузьмич. Но до вчерашнего дня я сама ничего не знала об этом камне. Я получила его от подруги моего отца – Рогнеды Наумовны Пряниной. В день нашего вылета в Абрабад она сама вышла на меня, назначила встречу и передала шкатулку. Там были камень и письмо. Вот оно. – Бестужева протянула Крымову конверт. – Прочтите, пожалуйста. Отец просит в нем простить его за то, что он поставил мою жизнь под угрозу, и говорит, что за этот камень – символ звезды Ригель – я смогу выкупить свою жизнь у злодеев. Часом раньше, часом позже, вы бы все равно узнали о том, что один из семи камней у меня. И прочтите вслух, чтобы Егор Кузьмич тоже послушал.
Крымов не удержался и прочитал. Вслух. А то бы места потом себе не нашел. Красноречивое послание Федора Бестужева дочери, полное отчаяния и страха за ее жизнь, тронуло старика-краеведа до глубины души. Он даже прослезился – спас большой глоток самогона.
Детектив с облегчением кивнул:
– Простите, Машенька.
– Больше вы на меня не сердитесь, Андрей Петрович?
Он только протянул к спутнице руку и сжал ее пальцы:
– Простите еще раз.
– Ладно, лирики, вот что я вам скажу, – потянув носом, после очередного глотка изрек Егор Кузьмич. – Нам не в Царев надо, а в Сермяжинск.
– А что мы там забыли? – спросил Крымов.
Бестужева тоже вопросительно посмотрела на него:
– Объясните, Егор Кузьмич.
– Не сечете?
– Не сечем, – за себя и Крымова ответила Мария Федоровна.
– Помните, откуда взялся купец Растопчун? Из Сермяжинска.
– Заинтриговал, – кивнул детектив. – Дальше.
– А кто еще оттуда? – задал наводящий вопрос Добродумов.
– Да много кто, – пожал плечами Крымов. – Вождь мирового пролетариата в том числе.
– Тут уж слова из песни не выкинешь, – подтвердил Егор Кузьмич. – Кстати, моя бабка Глафира родом из Сермяжинска. Я что, тебе не говорил?
– Нет.
– Теперь говорю. Будучи краеведом и знатоком Поволжья, тем более имея корни в этом городе, я историю Сермяжинска изучал с особым пристрастием. Поэтому и знаю о мироеде Лаврентии Спиридоновиче Растопчуне предостаточно. Я же тогда, с этими упырями, не зря о нем вспомнил. Говорили, будто бы львиная часть состояния Растопчуна уплыла за границу. Но там он ничего не приобретал: земли там, фабрики. Ни-ни. А ведь скопидом был страшный. Ни копейки лишней не упускал. Еще
