— А Оборотень?
— Что Оборотень?
— У него всё так же, как у вас, происходит? — Секретарь Антихриста задал провокационный вопрос. — Кто из вас сильнее?
— Ты что, сомневаешься? — разозлился Изувиль, но моментально остыл. — Мы разные. Я могу принимать обличья только мёртвых людей. Поэтому, если мне понадобится твоя внешность, ты умрёшь.
Изувиль посмотрел в испуганное лицо статс-секретаря Фонда и рассмеялся, весьма довольный его реакцией.
Юродивый проснулся от телефонного звонка. Было раннее утро. Звонила Алёна.
— Севка в реанимации в коме, — первое, что услышал мужчина от любимой женщины.
Остатки сна улетучились в мгновение, на смену пришла тревога, граничащая с отчаянием.
— Отчего, когда произошло? — выпалил отец.
— Два дня назад, а отчего, врачи не знают, — уставшим голосом произнесла Рощина.
— Почему же ты сразу не перезвонила? — возмутился мужчина. — Я бы сразу прилетел.
— Мы уже перешли на «ты»? — хладнокровно зафиксировала женщина. — Вот как.
— Извините, не заметил, вырвалось, — удивился Юродивый её реакции. — Разве это важно сейчас?
— Мы не родственники и не близкие люди, — твёрдо дала понять мужчине Рощина. — Я бы и вовсе не позвонила, но сын, ещё будучи в сознании, просил, чтобы ты пришёл. Можно сказать, что я выполняю его волю.
— Хорошо не добавила «покойного», — разозлился он.
— Ты что, врач или волшебник, чтобы я тебя первым поставила в известность? — Тон Рощиной становился всё более раздражённым. — Что ты вообще можешь в этой ситуации? А впрочем, ещё не поздно сесть в самолёт и сегодня быть у Севки в реанимации.
— Я не врач и не волшебник. — Юродивый не заметил, как потерял контроль над своими эмоциями. — Но я переживаю за сына не меньше, чем ты.
— Вы опять пропустили «твоего», — ещё больше разозлилась Алёна. — Не надо примазываться, вы не имеете отношения к моему сыну. Вы Всеволоду никто! Помогли один раз, спасибо. Но на этом давайте остановимся. Не надо приезжать к нему в больницу, считайте, что этого разговора не было. И ещё. Вы мне противны как мужчина, так что не теряйте времени даром. У нас с вами ничего не будет.
— Мне сейчас более важна жизнь Всеволода, — перебил её Юродивый.
— Опять ложь. Откуда такая забота к чужому ребёнку? — злилась женщина. — Вы ему кто? Сват, брат? Может быть, дядя? Ах, ну да, как же я забыла, дядя Юра! Который на самом деле и не Юра, и не дядя, а обыкновенный…
Алёна захватила в лёгкие больше воздуха, чтобы раз и навсегда поставить жирную точку, мысленно перебирая слова. Обманщик, ухажёр, старый женолюб, сластолюбец.
— Отец! Ты хотела сказать «отец». — Невольное признание прорвало наэлектризованное пространство.
Сказанное в сердцах, на эмоциях, победившее осторожность, которую Юродивый всегда культивировал в себе, общаясь с любимой женщиной.
— Мерзавец! — нашла наконец подходящее слово Рощина. — Старый, безсовестный наглец! — продолжала возмущаться Алёна, шагая по реанимационной палате, где, подключённый к аппаратуре, лежал её сынишка. — Ему хоть в лоб, хоть по лбу.
Рощина подумала, что если он ещё раз появится на глаза, то она заявит в полицию. А лучше сообщит его жене, что он ухлёстывает за другой женщиной.
Первым порывом Юродивого было бежать в аэропорт и ближайшим рейсом лететь в Москву. Он выскочил из гостиницы, поймал такси, за рулем которого сидел старый еврей в чёрной шляпе с ниспадающими на плечи пейсами.
— Наверное, встречаете друзей? — с довольной улыбкой предположил тот, когда услышал, куда ехать.
— Нет, улетаю в Москву, — автоматически ответил пассажир.
— Теперь весь мир смотрит в сторону храма Соломона, а вы зачем-то покидаете Иерусалим, — удивился шофёр. — Вы разве не пойдёте на коронацию нашего Машиаха?
— Вашего Машиаха, — резко отрезал Юродивый, чувствуя сомнения.
Он не мог допустить, чтобы заговор, который он наблюдал в кувуклии, удался и христопродавцы явили миру обычный, разожжённый вручную огонь.
— Вы ещё пожалеете, что пропустили этот исторический момент, — продолжал водитель. — Потом, когда Машиах станет повелевать всем миром, вы скажете своим внукам, что были в тот день в Иерусалиме, но улетели и ничего не увидели.
— Уговорили, разворачивайте машину, — к удивлению и радости еврея, скомандовал Юродивый.
Сердце мужчины разрывалось на части. Сын или долг. Ничего, уже завтра он сможет вылететь. Один день ничего не решит. И все же, вернувшись в гостиницу, он разложил свою походную икону — складень и стал молиться, прося у Господа, Божьей Матери и Николая Чудотворца помощи своему тяжелобольному сыну.
Храм Гроба Господня и территория около него были полны паломниками со всего света. Они стояли, держа в руках свечи, и, несмотря на предстоящее долгое ожидание, были полны радости, что подобрались так близко к месту ежегодного божественного явления. В самом же храме люди стояли так плотно, что рассчитывать на проход к кувуклии мог разве только сумасшедший, да и то в составе своих соплеменников в рамках предстоящего праздника. И ещё Юродивый в безтелесной сущности. Проходя сквозь тысячи верующих, мужчина чувствовал тонкие вибрации их энергии. Тело невидимки словно плыло в этом море положительных эмоций… и вдруг натолкнулось на холод, исходящий от небольшой группы людей, среди которых сразу узнал своих старых врагов.
Иванов и Дроздов ничем не отличались от других. Та же одежда, праздничные свечи. Невидимка обошёл их группу, словно боялся испачкаться, и приблизился к кувуклии. В этот момент в храм ворвалась группа христиан-арабов и с криками и песнями проследовала в центральную часть храма. Словно мартышки, они полезли на оставшиеся свободные от паломников парапеты и ниши, расположенные на приличной высоте. Вскоре появились два основных действующих лица. Армянский Патриарх был бледный, с потухшими глазами, однако выполнял свои обязанности как обычно. Осмотревшись внутри кувуклии и не найдя ничего подозрительного, он, согласно чину восхождения, осмотрел облачение Патриарха Иерусалимского. В правом кармане подрясника обыскиваемого отчётливо прощупывалась зажигалка. Та, о которой его предупреждали люди, он заметил их краем глаза совсем неподалёку. Кредиторы Гамлета. У одного подозрительно оттопыривался карман. Что там? Неужели оружие? Патриарх поднял глаза, пытаясь найти в выражении лица Патриарха Иерусалимского намёк или подсказку, как поступить. Может быть, иерусалимский брат, как и он, обработан или запуган и надеется на него? Что именно он, армянин, проявит твёрдость духа и обнаружит в кармане зажигалку.
«А что будет с Гамлетом? А со мной?» Мысли роились с бешеной скоростью. Неожиданно он почувствовал резкую боль в стопе. Ему на ногу своим каблуком наступил Иерусалимский Патриарх.
— Ну, чего заснул, — процедил сквозь зубы совершенно незнакомым голосом второй Патриарх. — Оглашай, что я чист.
Армянский Патриарх встретился с ним глазами и понял, что тот и впрямь чист. Мысли, словно под гипнозом, улетучились, и от этого стало легко.
Он, повинуясь приказу Изувиля, провозгласил, что при нём нет ничего, чем можно развести огонь, и «Патриарх Иерусалимский» направился к входу в Гроб Господа. На пороге Изувиль остановился, заскрежетав зубами. Почувствовал, что внутри находится его вечная помеха — Оборотень. Падшего ангела бесило, что он не мог вступить в схватку, поскольку находится на виду тысяч людей и должен вынести Благодатный огонь. Он пролез в пещерку и огляделся по сторонам. В преддверии свершения таинства все лампадки, висевшие над его головой, были погашены. Изувиль усмехнулся, подумав, что было бы весьма интересно увидеть схождение Благодатного огня ему, падшему ангелу, ведь в Библии нет указаний на то, что в канун воцарения Антихриста огня не будет. Это всего лишь устоявшиеся человеческие слухи, ставшие частью веры. Однако время шло, но всполохов божественного огня не наблюдалось. Пачка свечей, лежавшая на ложе в ожидании возгорания, оставалась нетронутой.
Видимо, Бога не перехитрить. Он видит его маскарад и не даёт огня падшему ангелу, делающему всё для воцарения врага человеческого. Изувилю стало очень тяжело в святом месте, где сохранилась вечная энергия Сына Божьего.
Всё его тело ныло и стонало криками многочисленных грешных душ, горящих в аду. Словно мистический магнит выдавливал его из пещерки, притягивая назад на грешную землю. Не выдержав положенного по чину времени молитвы, он достал зажигалку и чиркнул. Пламя загорелось, но, когда поднёс к свечам, оно резко колыхнулось и погасло, словно с чьей-то помощью. Изувиль скривился в злой ухмылке.
— Ты зря не улетел к сыну, — обратился он к невидимке. — Ему ты бы ещё мог чем-то помочь. Мне же не в силах помешать.
