Когда он берет в рот один из сосков, я выгибаюсь и вскрикиваю. «Милостивый Боже, — думаю я. — Что сделали со мной несколько месяцев без секса!» Я обхватываю его голову и начинаю бормотать что-то невразумительное, чувствуя, как нарастает желание. Он продолжает меня целовать, переходит с одного соска на другой, заставляя меня стонать и мяукать, а руки его тем временем расстегивают мои брюки. Он встает на колени и стягивает их с меня вместе с трусиками. Затем он на секунду замирает и смотрит на меня, держа брюки в руке. Глаза затуманены, лицо частично в тени, но во взгляде — желание в чистом виде.
«Ну вот, — думаю я. — Лежу голая перед очень красивым мужчиной. И он страстно хочет меня. Вместе со всеми шрамами». На глаза наворачиваются слезы.
— Ты в порядке? — волнуется Томми.
Я улыбаюсь ему.
— О да, — говорю я, а слезы текут по щекам. — Это от счастья. Ты заставил меня почувствовать, что я сексуальна.
— Ты на самом деле сексуальна. Господи, Смоуки! — Он протягивает руку и пальцем проводит по шраму на лице. Движется дальше, обводит шрамы на груди, на животе. — Ты думаешь, они тебя уродуют? — Он качает головой. — Для меня они свидетельствуют о характере. Они говорят о силе, умении выживать. Они доказывают, что ты боец. Что ты будешь бороться за жизнь до последнего.
Я протягиваю к нему руки:
— Иди сюда и докажи, что ты действительно так чувствуешь. И доказывай мне это всю ночь.
Он так и делает. И это длится часами, эта божественная мука. Я ненасытна, я продолжаю требовать, пока весь мир не сужается до точки и не взрывается ослепительно, заставляя меня кричать во все горло.
— Тряска стекол, — обычно говорил Мэтт.
Приятнее всего — отсутствие чувства вины. Потому что я знаю: если Мэтт наблюдает, он счастлив за меня. Я слышу, как он шепчет: «Продолжай жить. Ты же среди живущих».
Засыпая, я отдаю себе отчет в том, что снов сегодня видеть не буду. Со снами еще не покончено, но прошлое и настоящее учатся сосуществовать. Настоящее ненавидело прошлое, а прошлое ненавидело будущее. Возможно, скоро прошлое снова станет прошлым.
Меня охватывает сон, на сей раз он не бегство от реальности, но удовольствие.
Утром я просыпаюсь в хорошем настроении. Жажда удовлетворена. Томми рядом нет, но, насторожившись, я слышу, что он внизу. Я потягиваюсь, чувствуя каждый мускул, и соскакиваю с постели.
Затем я принимаю душ, с сожалением смывая с кожи его запах, но душ хорошо освежает. Замечательный секс часто так ощущается. Как марафонский забег. Душ всегда доставляет больше удовольствия, если вы перед этим хорошенько изгваздаетесь.
Я несколько секунд наслаждаюсь этим чувством, затем одеваюсь и спускаюсь вниз. Томми я нахожу на кухне.
Он выглядит так же, как и вчера. Ни малейшей морщинки на костюме. Он сварил кофе. Протягивает мне чашку.
— Спасибо, — говорю я.
— Тебе скоро уходить?
— Примерно через полчаса. Но сначала нужно позвонить.
— Ладно, тогда скажешь. — Он сидит неподвижно, подобно сфинксу, и смотрит на меня. Потом слегка улыбается.
Я поднимаю брови:
— Ты что?
— Думаю о прошлой ночи.
Я смотрю на него.
— Все было замечательно, — тихо говорю я.
— Ну да. — Он склоняет голову набок. — А знаешь, ты так и не спросила меня, встречаюсь ли я с кем-нибудь.
— Я подумала, что, если бы встречался, прошлой ночи не было бы. Я ошибаюсь?
— Нет.
Я смотрю на свою чашку.
— Послушай, Томми, я хочу кое-что сказать насчет прошлой ночи. О том, что ты сказал. Что ты не знаешь, куда это может привести. Я хочу, чтобы ты знал: я действительно имею в виду то, что тогда сказала. Если это никуда дальше не пойдет, все будет в порядке. Но…
— Но если это пойдет дальше, то тоже все будет в порядке.
— Да.
— Прекрасно. Потому что я думаю так же. — Он протягивает руку и гладит меня по волосам.
Я беру его руку и на секунду прижимаюсь к ней щекой.
— Я правду говорю, Смоуки. Потому что ты чертовски привлекательная женщина. Я всегда так считал.
— Спасибо. — Я улыбаюсь ему. — Так как мы назовем нашу эскападу? Одноразовый эксперимент, но с потенциалом?
Он опускает руку и смеется:
— Мне нравится. Скажешь, когда надо будет уходить.
Я киваю и выхожу из кухни, чувствуя себя не просто хорошо, а комфортно. Как бы оно ни вышло, ни я, ни Томми не будем испытывать неловкости за прошедшую ночь. И слава Богу.
Я поднимаюсь наверх, так бережно держа чашку с кофе, будто это эликсир жизни. Что, если учесть мой распорядок дня, не так уж далеко от истины. Всего половина девятого, но я уверена, что Элайна встает рано. Я набираю номер.
Трубку берет Элайна:
— Слушаю?
— Привет. Это Смоуки. Как там она?
— Вроде всем довольна. Она все еще не разговаривает, но часто улыбается.
— А как она спала ночью?
Молчание.
— Этой ночью она кричала во сне. Я ее разбудила и приласкала. Потом она спала спокойно.
— А, черт, ты извини меня, Элайна. — Я ощущаю родительскую вину. Пока я выла на луну, Бонни кричала на прошлое. — Ты представления не имеешь, как я тебе благодарна.
— Бонни — ребенок, которого травмировали и который нуждается в помощи, Смоуки. В нашем доме она не обуза и никогда обузой не будет. — Эти простые слова идут от самого сердца. — Хочешь с ней поговорить?
Сердце пропускает удар. Я вдруг осознаю, насколько я этого хочу. Очень хочу.
— Пожалуйста.
— Подожди немного.
Через минуту Элайна снова берет трубку.
— Она здесь. Я передаю ей трубку.
Какой-то шум, и затем я слышу слабое дыхание Бонни.
— Привет, ласточка, — говорю я. — Я знаю, ты не можешь мне ответить, так что я просто поговорю с тобой. Мне ужасно жаль, что я не смогла заехать за тобой прошлым вечером. Я очень поздно освободилась. Когда я сегодня утром проснулась и тебя не было рядом… — Я замолкаю. Слушаю ее дыхание. — Я скучаю по тебе, Бонни.
Молчание. Снова какой-то шум, затем я слышу голос Элайны:
— Ты хочешь что-то сказать Смоуки, ласточка? — Опять тишина. — Я ей передам. — Затем она обращается ко мне: — Она широко улыбнулась, обняла себя и показала на телефон.
Мое сердце сжимается. Мне ничего не надо переводить.
— Скажи ей, Элайна, что я только что сделала то же самое. Мне пора идти, но сегодня я обязательно за ней заеду. Никаких больше ночевок, по крайней мере в ближайшее время.
— Мы будем ждать.
Положив трубку, я некоторое время сижу, глядя в пустоту. Я осознаю сейчас все свои эмоциональные слои, как явные, так и подспудные. Я испытываю сильные чувства к Бонни. Желание защитить, нежность, зарождающаяся любовь. Они яркие, настоящие. Но есть и другие чувства, которые шепчутся по углам. Они шуршат подобно опавшим листьям, подбрасываемым ногой. Одно из них — раздражение от того, что я не могу вот так просто радоваться ночи, проведенной с Томми. Оно слабое, это чувство, но я его замечаю. Эгоизм маленького ребенка, не желающего делиться. «Разве я не заслужила немного счастливых минут?» — шепчет оно, надув губы.
Кроме того, я слышу голос вины. Гладкий такой, скользкий, змеиный. Он задает один-единственный вопрос: «Как можешь ты позволить себе быть счастливой, если ее нет?»
Я с дрожью узнаю эти голоса. Слышала их раньше, и не раз. Когда была мамой Алексы. Быть матерью — это не одноактное действие, не игра на одной ноте. Это сложное занятие, и оно содержит как любовь, так и гнев, как бескорыстие, так и эгоизм. Иногда у вас дух захватывает от великолепия вашего ребенка. А бывают моменты, правда, очень краткие, когда вам хочется, чтобы никакого ребенка вообще не было.
Меня охватывают все эти ощущения, потому что я становлюсь матерью Бонни. Одновременно всплывает новый голос, упрекающий меня: «Как смеешь ты любить ее? Разве ты забыла? Твоя любовь несет смерть».
Но этот голос не ругает меня, наоборот, злит. «Смею, — отвечаю я, — потому что должна». Это и значит быть родителем. Любовь помогает вам пройти через большую часть трудностей, чувство долга делает остальное.
Я хочу, чтобы Бонни была в безопасности, чтобы у нее был дом.
Я вызываю эти голоса к барьеру. Они пасуют.
Вот и славно.
Пора ехать на работу.
Дверь в офис распахивается, и входит Келли. Она в солнцезащитных очках, в руках держит кружку с кофе.
— Не говори пока со мной, — ворчит она. — Я еще не накафеинилась.
Я принюхиваюсь. У Келли всегда превосходный кофе. Келли обнажает зубы и рычит:
— Мое.
Я вынимаю из своей сумки пакет с маленькими шоколадными пончиками. Вижу, как взлетают брови Келли.
— Взгляни, Келли, какие дивные пончики. Мм… вкусно.
На ее лице борются эмоции, почти что ядерный конфликт.
— А, ладно, — сердито говорит она. Хватает кружку, стоящую на моем столе, и выливает в нее половину своего кофе.
