Карлсон поставил на пол увесистую сумку и шагнул к столу, на котором все еще стояла тарелка с засохшими бутербродами. Подошвы его ботинок прилипали к грязному полу.
— Глянь, Малыш, а художник-то шикует. Икрой красненькой балуется! Никогда не видел столь прожорливого мальчишки. — Он достал из ножен немецкий штык-нож, зачем-то ковырнул подтаявшие шоколадные конфеты, к которым прилипло несколько мух, мягко толкнул ботинком бутылку из-под шампанского, валявшуюся на полу. — Гуляли, значит? — задумчиво произнес Карлсон.
Малыш расчехлил пилу, достал из сумки паяльную лампу и присоединился к напарнику, с удивлением разглядывая беспорядок, царивший в доме. Он зажал нос, прошел в гостиную и уставился на ковер, залитый кровью. Все происходящее вызвало у него неосознанную тревогу и беспокойство. Смущала сказочника и гнетущая тишина. Она была густой, как зловонное желе.
Малыш внезапно подумал о пальце приятеля:
«Все это ерунда. Ничего он не сгибался, мне померещилось. Как и русалка. Как и мать».
Карлсон протянул руку с ножом в сторону спальни. Малыш кивнул и, неслышно ступая, зашел внутрь. Рука зашарила по стене в поисках выключателя. Вонь в этом помещении была сильнее, нежели в доме. Наконец палец нащупал кнопку. Раздался щелчок, однако свет в спальне не зажегся.
Карлсон достал из кармана фонарик. Луч света пробежал по стенам, завешенным одеялами, и уткнулся в тело, неподвижно лежащее у батареи и наполовину заваленное тряпками. У ног покойника валялась голова, слепо таращившаяся в пустоту.
— Стас? — неуверенно проговорил Карлсон и приподнял засохшую корку волос, открывая почернелый лоб. — Он самый, — прошептал сказочник и огляделся.
— Там еще комната, — тихо сказал Малыш. — Наверху чердак есть. Да и подвал наверняка имеется.
Они вышли из спальни и остановились у последней комнаты.
Малыш нажал на ручку, но дверь не поддалась. Мурзилка понимающе кивнул и с силой ударил плечом. Раздался громкий хруст, и дверь повисла на нижней петле, жалобно поскрипывая.
Напарники молча глядели на гроб, стоявший посреди комнаты на двух табуретках. В воздухе помимо трупной вони отчетливо угадывался запах ладана.
— Это она? — глухо спросил Малыш.
Карлсон ничего не ответил, подошел поближе.
Покойница была завернута в белую простыню. Ее голову закрывал платок, на лице — шарфик из белоснежного шелка, оставлявший открытым только пустые, обожженные глазницы. На груди женщины лежала крохотная иконка.
— Эх, киска, — проворчал Малыш, сорвал шарфик и брезгливо поморщился. — Так мы с тобой и не поиграли.
Карлсон недоверчиво оглядел комнату. В углу, на маленьком столике стояла фотография улыбающейся рыжеволосой женщины в траурной рамке. Рядом с ней догорала свеча.
— Где наш Ромео? Он где-то здесь. Может, зададим ему пару вопросов? — предложил Малыш. — Если, конечно, он с горя не проткнул себе сердце кинжалом.
Карлсон взял в руки фото.
— Она была красивой, — проговорил он. — Как там ее? Да, Таня Ковалева. Впрочем, все это пустяки. Все мы рано или поздно окочуримся. Дело-то житейское. — Сказочник повернулся к приятелю и сказал: — Да, развлечение отменяется. Но ты прав, можно пошалить с художником. Потихоньку так, несильно. Обследуем чердак и подвал. — Тут Карлсон перехватил плотоядный взгляд Малыша, который не отрываясь пялился на труп женщины.
— Всегда любил смотреть на их пальчики. Они такие… трогательные. Милые, — медленно произнес тот и наклонился над телом. — Мертвые женщины куда лучше собак, да-да.
— Хватит, придурок! — сказал Карлсон и раздраженно сплюнул, но Малыш его не слушал.
Он сбросил на пол иконку и принялся разматывать простыню. Вскоре его взору открылись руки умершей женщины — натруженные, с выпуклыми жилами и короткими пальцами. Он поднял на напарника изумленный взгляд, и тот все понял.
Когда платок с головы покойницы был сорван, сказочники несколько мгновений озадаченно смотрели на ее темные волосы.
— Она могла перекраситься? — предположил Малыш.
Карлсон отодвинул друга в сторону, наклонился над мертвым лицом, потянул носом, после чего отпрянул и сковырнул пальцем со щеки покойницы частичку чего-то темного.
— Краска, — коротко бросил он и потер глаза женщины.
Под толстым слоем краски проступили веки. Карлсон задрал их пальцами наверх, обнажая глазные яблоки, подернутые пленкой.
— А художник-то молодец, — проговорил Малыш, с удивлением глядя на странное превращение. — Наша киска ведь слепая была. Судя по всему, она еще жива. Значит, вся сказка впереди?
— Посмотрим, — лаконично ответил Карлсон, лицо которого было напряжено. — Идем.
Они вышли в прихожую.
— На чердаке висит замок, — сказал Карлсон. — Но туда можно попасть снаружи. Или начнем с подвала?
— Я не видел никакой лестницы на улице, — заявил Малыш. — Как можно попасть на чердак, если дом заперт на замок?
— По веревке, глупый мальчишка, — ответил Карлсон. — Угадай, кто самый лучший в мире лазальщик по чердакам?
— Конечно, ты.
Напарники захихикали, но тут же замерли и прислушались. Откуда-то явственно доносился шорох.
Карлсон прижал указательный палец к губам, сделал маленький шажочек вперед. Он ногой убрал засаленный половик, под которым находилась дверца, ведущая в подвал.
Звуки явно шли оттуда:
— Все нормально…
Потом кто-то застонал.
Малыш, он же Шон, толкнул приятеля в плечо. Тот наклонился, потянул на себя дверцу. К безмерному удивлению сказочников, подвал оказался открыт.
— Не плачь! — услышали они и переглянулись.
Малыш вынул из ножен мачете.
Снова плач, а потом:
— Таня, я люблю тебя!
Света внутри не было, и Карлсон вновь включил фонарик.
— Останься наверху, — приказал он.
Шон хмыкнул:
— Зачем? Мне тоже интересно.
Карлсон, который недавно был Мурзилкой, подумал и не стал настаивать. Да, художник проявил смекалку с красками, но вряд ли у него хватит силенок на то, чтобы устроить им серьезную засаду.
— Привет, — басом произнес он, спускаясь в подземелье.
Шон последовал за ним, снова зажав пальцами ноздри. Смрад в подвале был куда гуще, чем в спальне.
Голубоватый луч фонаря выхватил из липкой тьмы чьи-то ноги. Карлсон спустился еще на две ступени. Прямо у лестницы лежал труп, раскинув в стороны руки. Между раздутых губ торчал сморщенный кончик языка.
Плач продолжался. Он показался странным Мурзилке. Что-то было в нем…
— Это, наверное, хозяин дома, — сказал Шон, толкнув ногой мертвеца.
— Гм… а это кто, по-твоему?
Сказочники оторопело глядели на развороченные останки человеческого тела.
— Я люблю тебя… — монотонно лилось откуда-то из глубины погреба.
— Он записал голос, твою мать! — с яростью проговорил Мурзилка.
— Все будет нормально…
И снова женский стон.
Шон осторожно двинулся вперед. Ему показалось, что где-то там замерцал огонек. Через мгновение он держал в руках сотовый телефон, на который шел входящий вызов.
— Не плачь. Я люблю тебя…
Напарники не видели, как фигура, лежащая у батареи в спальне, шевельнулась. Из-под тряпья высунулись руки, сбросили заплесневелый хлам. Человек с мобильником в ладони медленно поднялся на ноги, ударом ноги отфутболил в угол голову Станислава и направился к подвалу.
Пока Шон неверяще глядел на дисплей, Мурзилка с колотящимся сердцем осматривал кисть, почти оторванную от руки. Он видел Станислава Косенко всего один раз. Но наколки в виде перстней на пальцах говорили сами за себя. Это тело Стаса.
Но ведь голова его лежит в спальне. Тогда кто там, рядом с ней?!
Он оцепенел, фонарь в его руке чуть дрогнул.
«Почему мы не проверили тело в спальне?!» — заскрипел его внутренний голос. — Кто там, наверху?!»
— Оно было завалено тряпками. Никто из нас не видел, есть ли у него голова или нет, — тихо проговорил Карлсон. — Малыш! — окликнул он.
Шон с вялым видом шагнул к приятелю:
— Это телефон. Он записал свой голос и поставил его на входящий вызов. А еще я нашел бумажку. Смотри, что тут написано…
— Быстро наверх, — приказал Мурзилка. — Художник нас обдурил.
— Что?..
Договорить Малыш не успел. Его фразу прервал стук закрывшейся двери, ведущей в подвал. Сразу после этого послышался скрежет, будто что-то с усилием волокли по полу. Когда кулак Мурзилки ударил в дверь, она не шелохнулась.
В этот же момент плач, доносящийся с мобильника, прекратился, и телефон затих.
— Я штрафовал бы таких женушек за жалобы, — сказал мужчина в полицейской форме, на погонах которого поблескивали лейтенантские звезды.
— А что ты хочешь, Миша? — возразил ему прапорщик, управляющий служебным «Фордом». — Ну, поцапались, она его облаяла, он ей в глаз зарядил. Супружница сразу нам звонить, мол, помогите, убивают! Пока наряд приедет, они уже обнимаются. Начинаешь этого алкаша в отделение тащить, она тельняшку на груди рвет: «Не отпущу! Он хороший!»
