прикладывает свой палец к моим губам, – тихо-тихо, мамочка, не волнуйся, ты у меня просто золото, тебе нужно отдохнуть! Давай я провожу тебя в комнату, не переживай, Маша скоро поправится, теперь я в этом точно уверен! А то представляешь, если она умрёт, мне придётся жениться на другой – ужас! Даже представить себе не могу!
«Чтоб ты сдох, тварь!»
– Да, ужас! – прикрываю глаза.
Я безумно устала, но эта усталость светлая. Адреналиновое напряжение схлынуло, и сейчас мне кажется, что ещё чуть-чуть, и я рассыплюсь, будто песчаная скульптура на ветру.
– Пойдём. – Он берёт меня за плечи.
Делаю пару шагов, оборачиваюсь, глядя на девушку, лежащую на массажном столе, заляпанном кровью.
Она уже в сознании, но сонная и вялая – слава богу, действует анестетик. Её руки и ноги всё ещё привязаны.
– Мне так приятно, что ты волнуешься о ней, – он крепче стискивает моё плечо, – но я позабочусь о своей жене, мамочка, не стоит переживать. Ты же веришь, что я смогу позаботиться о ней?
– Конечно, верю, дорогой.
Я отворачиваюсь, и мы идём через гостиную к проклятой, непримечательной двери, за которой моя тюрьма.
Спустившись, он уходит не сразу, кружит вокруг меня, бросая короткие жадные взгляды.
– Так хочется успокоиться и тебя успокоить, родная, дай мне, дай… Дай немно-о-о-жко. – Он начинает ворковать.
И я сажусь и расстёгиваю пуговицы кофты, а потом и рубахи, оголяя грудь:
– Иди ко мне, мой маленький.
Меня едва не тошнит.
Пока он сосёт, я отстраняюсь от себя и думаю о Маше. Это оказался аппендикс – и это хорошо. Плохо, что он надорвался и в полость попали гнойные массы. Я, конечно, промыла, но… Она молодая и сильная, должна выкарабкаться. Первый день после операции самый важный, второй меньше, но тоже… И третий.
Он откуда-то достал почти всё, что нужно. Я даже думать не хочу, как и откуда.
Я благодарна этой девочке – она вернула мне себя. Трясясь и обливаясь потом, держа в руках холодные инструменты, я одновременно была спокойна и сосредоточенна, вспомнив себя и своё место.
Кто мы есть? Что нас определяет? Мы то, во что мы верим. И то, что делаем. Стоя у старого массажного стола, я не столько вспомнила, сколько снова ощутила, где, как и кем я была в своём прошлом – там, у другого стола, настоящего операционного. Я врач, хирург, и я люблю своё место.
То, что внутри, что почти расплавилось и расползлось на лоскуты, снова обрело цельность, опять став мной. Тьма вокруг меня рассеялась, потому что внутри поселился свет.
Он насытился и ласково целует меня в губы, мягко, почти невинно, я вздрагиваю от неожиданности, слишком отключившись от собственного тела.
– Мамочка моя, – гладит по волосам, – мама, мама… Как же я люблю тебя, родная. Как же люблю.
Он трогает ленту на запястье – на его руке точно такая же. Он счастлив, он ликует… А его жена, которая ему совсем не жена, лежит одна, привязанная к массажному столу с зашитым животом в холодной комнате.
И когда я думаю об этом, злость волнами поднимается изнутри, я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не вцепиться ногтями ему в лицо, меня передёргивает.
Передёрнув затвор, Глеб посмотрел в прицел:
– Так?
– Почти… да, похоже, ты действительно никогда не держал оружия в руках. – Полностью седой, но моложавый мужчина пристально посмотрел на Глеба.
– Я это сразу сказал, – Глеб ничуть не смутился, – мне нужно научиться стрелять. И делать это хорошо. А тебя, кстати, как зовут? Я…
– Нет-нет, – быстро отмахнулся седой, – имя твоё мне ни к чему. Да и моё – тебе. Если очень надо, то Пётр или Павел будет в самый раз.
Он едва заметно хохотнул. Да уж… хорош Господень привратник. С пистолетом вместо ключей.
– Тогда обойдёмся без имени. – Глеб шутку не поддержал, но седой не обиделся.
– Я так понимаю, вряд ли ты собираешься охотиться из «ТТ» на дичь? – Мужчина поднял бровь.
– Это имеет значение? – холодно спросил Глеб.
– Гм… вообще-то нет, деньги ты мне заплатил, так что, по большому счёту, мне всё равно, но могу дать совет. Это бесплатно.
Они стояли рядом друг с другом и были примерно одного роста. Если бы не абсолютно белые волосы, мужчине можно было бы дать лет сорок – сорок пять. Он был в хорошей спортивной форме, под одеждой бугрились мышцы.
Мужчина нажал кнопку, и мишень плавно поехала к ним.
– Смотри, какой разброс, – он указал на разрозненные дыры от пуль, – старайся целиться в одно место. Я понимаю, что ты так и делаешь, но всё-таки… Ты не попадаешь, потому что взвинчен – дёргаешься от каждого выстрела. Выдохни, расслабься.
Мишень снова поехала вглубь.
– Хорошо. – Глеб заставил себя подышать, расправил плечи и вскинул пистолет.
Один выстрел, второй, третий, четвёртый… остановка.
– Так вот, совет, – седой сунул спичку в рот и начал методично её пожёвывать, – для того, чтобы не наделать ерунды, пережди неделю. А лучше – две. И если всё останется так же: и внутри, и снаружи, – действуй. Ты слишком напряжён, от тебя можно прикуривать. А оружие нужно держать в холодных руках.
– Хороший совет, – Глеб кивнул и снова выстрелил, – только я понятия не имею, есть ли у меня эти две недели.
– Тогда хотя бы три дня, – мужчина перекатил спичку в другой угол рта, – иначе тебя пристрелят твоим же пистолетом.
Неделю назад Глеб подписал документы о продаже своего бизнеса, а через несколько дней получил деньги, которых теперь хватит и на седого, и на лучшего из лучших.
Он знал, что рано или поздно это, скорее всего, произойдёт, и оттягивал, как мог, но дальше уже нельзя было.
«Всё будет хорошо». – Глеб ехал домой, договорившись с седым мужиком встретиться ещё раз завтра, потому что сегодняшней первой и пока единственной тренировки по владению огнестрельным оружием было явно недостаточно.
Он замотал пистолет в тряпки и положил под сиденье.
Детектив Валентин и его протеже времени даром не теряли, и, если верить их кропотливым раскопкам, из этих двоих персонажей, совмещающихся в одном человеке, Дубовец, сын Лениной пациентки, был персонаж фасадный, а жених пропавшей Маши, Левашов, – теневой и работал в системе безопасности одного из крупнейших банков – и лучший из лучших даже его знал. Не напрямую, а шапочно и отрекомендовал его так: толковый инженер-программист и не последняя персона в дарк-интернете, хотя хакерские задачи берёт неохотно, предпочитая работу по защите информации, а не вторжению.
Лучший выяснил, что у Левашова есть двухкомнатная квартира на Достоевской и
