к Глебу, оторвавшись от компьютера:
– Интересный у вас кейс. Ну, что я вам скажу на этом этапе – персонажи эти точно не близнецы: у них разный год рождения, разные фамилии и отчества. Вот этот – Левашов Владимир Эдуардович, тридцать семь лет, а вот этот, – он кликнул мышкой, и изображение поменялось, – Дубовец Иван Игнатьевич – тридцать пять лет. Они не только не близнецы, но и не братья, так как отчества у них разные. Во всяком случае, не единокровные. Дубовец – менеджер по продажам в типографии, – он внимательно посмотрел на экран, – а место работы Левашова вообще не указано. Странно, правда?
– Наверное, – Глеб таращился в компьютер, – и что это значит?
– Пока не знаю, но, как правило, ничего хорошего, просто так люди не меняют имена и фамилии. Думаю, что Левашов – парень совсем не простой, потому что информации о нём почти нет. Я бы очень хотел привлечь одного моего приятеля к работе.
Глеб насторожился, он не хотел привлекать к этому делу кого-то ещё, и так слишком много людей знают о нём.
– Валентин…
– Вы думаете о сохранности информации и о деньгах, но сейчас непонятно, с кем или с чем именно мы имеем дело. Я, конечно, вполне сносный хакер, но мой приятель знает все сетевые ходы и выходы, моих знаний тут не хватит. Да, и он отлично знает, что такое «секретная» и «сверхсекретная» информация.
– Он дорогой? – Глеб вздохнул.
– Не дешёвый, – кивнул Валентин, – но зато самый лучший.
– Тогда, может быть, обойдёмся почти самым лучшим? – Финансовая подушка Глеба уже истончилась до наволочки.
– Почти самый лучший у вас уже есть, – он отклонился на стуле, – так что?
Глеб понимал, что положение безвыходное:
– Хорошо, зовите своего лучшего, и пусть он постарается. Кстати, а в полицию стоит идти?
– Как хотите, – пожал плечами Валентин, – единственное условие, как мы и договаривались, вы не разглашаете источники информации, говорите, что узнали всё сами.
– Да какая полиция, в самом деле! – Глеб вспомнил, как следователь отмахнулся и от Киры, и от него, когда обнаружилась Еленина переписка с неким Джоном Смитом, а потом пришло подтверждение от американского консульства в Турции о её визе. На этом и так вялотекущее расследование и вовсе закончилось.
Глебу новый детектив нравился своей дотошностью и педантичностью, он знал о пропавшей Елене всё – и ещё чуть-чуть и придавал любой детали значение. Он досконально проверил все её почтовые ящики и электронные адреса, включая IP, с которых Елена якобы могла переписываться с американским мужчиной, и выяснил не только нестыковку отправленных и полученных писем по датам, но и чехарду IP-протоколов. Да и Глеб, прочтя эти «любовные» послания, заподозрил, что писала их не она – совсем не её стиль.
«Господи, как хочется курить!» – не в первый раз подумал Глеб, не зная, что делать.
Я не знаю, что делать. Страх накатывает волной, но он совершенно другой, не тот, к которому уже привыкла.
Закрываю глаза и вижу личико маленькой девочки: рыжие волосы, веснушки, невольно улыбаюсь, летом ей исполнилось три. Щемящая боль спрутом расползается по груди.
Нет, ты обещала себе не вспоминать!
Стискиваю зубы и усилием воли отодвигаю образ Ляльки: он мельчает, тускнеет и, наконец, растворяется в мутном мраке прошлого.
Я сижу на корточках в ожидании его прихода, дрожа, с трудом понимаю, что сейчас мне предстоит в одиночку здесь делать Маше операцию.
Я даже не знаю, аппендицит ли это. Я не брала в руки скальпель эти долгие три года, и специализация моя – маммология, а не общая хирургия.
Я не знаю ничего. Как я справлюсь? Пульс стучит в висках, и мне жарко.
Замкнутый и напряжённый, наконец он приехал и, хмуро посмотрев на меня, отстегнул, дёрнул за плечо и повёл в гостиную.
Операционного стола нет, но откуда-то взялся массажный, на нём лежит полуживая девушка, привязанная за руки и за ноги. Её крупно трясёт, она в сознании, молча смотрит на меня огромными от ужаса глазами.
Рядом с массажным столом стоит обычный, накрытый белой простыней или скатертью, на нём свалены в кучу лекарства, стерильно запакованные инструменты, вата, бинты, салфетки.
Тишина тугая и звонкая, заполняет дом от подвалов до крыши. Тишина, страх и боль. И мы бьёмся в этой тишине крохотными мошками. Я кажусь себе такой маленькой – меньше пыли…
Лицо Киры вдруг возникает передо мной так явно, что я вздрагиваю, эта Маша только немного старше её тогдашней. Как же так вышло, что эта девочка оказалась тут?
– Что с тобой, мамочка? Тебе нехорошо? – заботливо спрашивает мой ублюдочный сынок.
– Нет-нет, что ты, всё хорошо, можно я подойду к Маше? Её нужно осмотреть. – Я поворачиваю к нему голову.
– Зачем? – Его взгляд холодеет. – Ты же смотрела вчера.
– Чтобы оценить… э-э-э, динамику, – я срываюсь, – Володя, ей нужно в больницу, это невозможно сделать дома, сжалься, прошу тебя… пожалуйста…
Он жестом останавливает меня:
– Я могу дать тебе лекарство, мама, чтобы ты успокоилась, – и Маше тоже. Может быть, с ней и так всё хорошо и нужно просто успокоительное, как думаешь?
Я смотрю на неё, она смотрит на меня.
– Не волнуйся, милый, всё хорошо, – сладко говорю я, мне деваться некуда.
Скорее всего, я её просто убью, но если не рискну, то она умрёт наверняка.
Я смотрю на собственное запястье – на нём болтается красная ленточка. Пару раз я её срывала, и каждый раз он меня за это жестоко наказывал. Сейчас я уже и не пытаюсь.
– Это символ нашего единства, мама, – любовно говорит он, каждый раз потрагивая ленту, – нашу связь никому разорвать не под силу.
И я всегда отвечаю именно то, что он от меня ждёт:
– Это символ нашего единства, сыночек. Нашу связь никому разорвать не под силу.
Я старалась, как могла, делая всё медленно и аккуратно. Сейчас мне хочется хотя бы прислониться к стене: спина болит от долгого стояния, руки – от забытого напряжения. Жарко, клейкие струйки пота стекают по вискам, от подмышек по бокам и спине. Я облизываю пересохшие губы.
– Ну, как она? – Он заботливо заглядывает мне через плечо. – Мамочка, какая же ты у меня умница!
Мне хочется отпихнуть его, но я не могу.
– Спасибо, милый.
– Ты вылечила мою жену! Я знал, что в тебе не ошибся!
– Ещё рано говорить, – устало моргаю, – можно остаться с ней?
Я знаю, что он ответит, но, может быть, всё-таки…
– Её нужно наблюдать, я тебе обещаю, мы обе будем молчать, ты ведь будешь видеть. Сыночек, прошу тебя, я же сделала всё, как ты сказал… пожалуйста.
– Ш-ш-ш-ш, – он
