Ознакомительная версия.
Приближаясь к дому, он занервничал. Этот телефонный звонок его удивил. Ее голос звучал, как прежде: без надрыва, без злости. Как бы подтверждая слова Бертона, что она восприняла все довольно спокойно. Но он знал, каким жестким мог быть Бертон, и поэтому беспокоился. Позволить ему прийти в обычное время их свиданий было не лучшим решением Коллина. Но ставки были слишком высоки. Бертон убедил его в этом.
На его стук дверь отворилась, и он вошел. Когда он обернулся, дверь закрылась и она предстала перед ним, улыбаясь. Одетая в прозрачное белое нижнее белье, коротковатое и тесноватое в нужных местах. Она привстала на цыпочки и нежно поцеловала его в губы. Затем взяла за руку и повела в спальню.
Она дала ему знак лечь на кровать. Стоя перед ним, она расстегнула застежку тонкого бюстгальтера и сбросила его на пол. Затем сняла трусики. Он попытался привстать, но она мягко толкнула его обратно на кровать.
Она медленно села на него, ероша пальцами его волосы. Она опустила руку к его паху и через джинсы провела по нему кончиком ногтя. Он едва не вскрикнул: брюки стали до боли тесны ему. Он опять попытался коснуться ее, но она удержала его. Она расстегнула его ремень и, сняв джинсы, бросила их на пол. Затем она освободила его изнывающую от желания плоть. Она спрятала его член между ногами, слегка сжав его бедрами.
Она впилась губами в его губы, потом горячо зашептала ему на ухо:
– Тим, ты хочешь меня, правда? Ты безумно хочешь меня, да?
Он застонал и сжал ладонями ее ягодицы, но она быстро отвела его руки в стороны.
– Хочешь ведь?
– Да.
– И я той ночью так же хотела тебя. А появился он.
– Я знаю, прости меня. Мы поговорили, и он...
– Я знаю, он мне сказал. Что ты ничего не говорил ему про нас. Что ты вел себя, как джентльмен.
– Это его не касается.
– Правильно, Тим. Это не его дело. А теперь ты хочешь взять меня, правда?
– Господи, Глория. Конечно, хочу.
– До боли’
– До смерти. Я до смерти хочу тебя.
– Тебе приятно, Тим. О Боже, Тим, тебе так приятно.
– Только подожди, малышка, только подожди, и ты узнаешь, как это приятно.
– Я знаю, Тим. Кажется, я думаю только о том, как бы заняться с тобой любовью. Ты это знаешь?
– Да.
Коллин был в такой сильной истоме, что его глаза увлажнились. Она удовлетворенно лизнула слезинки.
– И ты уверен, что хочешь меня? Ты абсолютно уверен?
– Да!
Коллин почувствовал это прежде, чем сознание зафиксировало факт. Как бешеный порыв ледяного ветра.
– Убирайся вон. – Слова были сказаны медленно, раздельно, как будто она повторяла их несколько раз, чтобы достичь нужной интонации, с таким выражением, будто говорящий наслаждался каждым звуком.
Она слезла с него, позаботившись, чтобы сильно нажать на его напряженный член, так, что у Коллина перехватило дыхание.
– Глория...
Лежа, он почувствовал, как в лицо ударили его джинсы. Когда он отложил их в сторону и сел на кровати, она уже была одета в длинный махровый халат.
– Убирайся вон из моего дома, Коллин. Немедленно.
Смущенный, он быстро оделся под ее пристальным взглядом. Рассел шла за ним до входной двери, и когда та открылась и он переступил через порог, она резко вытолкнула его наружу и захлопнула дверь.
Мгновение он смотрел на дверь, пытаясь представить, что сейчас делает Рассел: смеется, плачет или не выказывает никаких эмоций. Он не хотел причинять ей боль. Он явно подверг ее унижению. Ему не следовало так поступать. Разумеется, она отплатила ему за унижение, доведя его до крайнего возбуждения, манипулируя им как какой-нибудь лабораторной крысой, а затем задернув занавес прямо перед его носом.
Но шагая к своей машине и вспоминая выражение ее лица, он почувствовал облегчение при мысли о том, что их недолгий роман закончился.
* * *
Впервые за все время работы в прокуратуре штата Кейт не вышла на работу, сказавшись больной. Натянув на себя одеяло, она сидела в постели, опершись на подушки, и смотрела в окно на мрачный рассвет. Каждый раз, когда она пыталась вылезти из постели, перед ее глазами начинал маячить образ Билла Бертона, похожего на гранитную глыбу с острыми краями, грозящую раздавить ее или пронзить насквозь.
Она легла, утопая в мягком матрасе, будто погрузившись в теплую воду, где она не слышит и не видит, что происходит вокруг.
Они скоро придут. Как приходили к ее матери. Долгие годы много лет назад. Люди, врывавшиеся в дом и засыпавшие ее мать вопросами, на которые та не могла ответить. Они искали Лютера.
Она вспомнила, как горячо Джек проявил свои чувства, 0 крепко зажмурила глаза, стараясь отогнать от себя его слова.
Черт бы его побрал.
Она устала, устала больше, чем когда-либо уставала после бесчисленных судов. И он проделал с ней то же самое, что ц с ее матерью. Запутал ее в этой паутине, несмотря на то что она отчаянно не хотела этого, питала к ней отвращение и желала разорвать ее в клочья, если бы могла.
Она снова села, не в силах дышать. Она крепко сдавила горло пальцами, стараясь прогнать приступ удушья. Когда он отступил, она легла на бок и стала смотреть на фотографию матери.
Лютер Уитни – это все, что осталось от ее семьи. Она едва не расхохоталась. Он был единственным родным ей человеком. Да поможет ей Бог.
Она легла на спину и стала ждать. Ждать стука в дверь. От матери к дочери. Пришла и ее очередь.
* * *
В то же самое время, в десяти минутах езды от Кейт, Лютер в очередной раз перечитывал статью из старой газеты. Радом с ним стояла позабытая чашка с кофе. Неподалеку журчал небольшой холодильник. В углу бормотал телевизор. Больше в комнате не раздавалось ни звука.
Ванда Брум была его другом. Хорошим другом. С тех пор как они случайно встретились в Филадельфии после третьей отсидки Лютера и первой и единственной отсидки Ванды. А теперь и она умерла. Покончила с собой, как сообщалось в газете, и была найдена на переднем сиденье своей машины с пригоршней таблеток в желудке.
Лютер всегда считал себя сдержанным человеком, но теперь и его выдержка истощалась. Его жизнь была похожа на непрекращающийся ночной кошмар, за исключением тех минут, когда он просыпался и смотрел на отражение в зеркале: холодная вода стекала со все более дряхлеющих и стареющих частей его лица; каждый день вносил свой вклад в необратимый процесс, и он знал, что этому кошмару не будет конца.
Теперь, после смерти Ванды, особенно абсурдным казался тот факт, что идею насчет “работы” в доме Салливана подала именно она. Скверную, ужасную идею, как оказалось впоследствии, но порожденную ее удивительно изобретательным умом. Идею, в которую она вцепилась мертвой хваткой, несмотря на предупреждения Лютера и ее матери.
Они все спланировали, и он сделал это. Так просто. И оглядываясь назад, он признавал, что хотел этого. Это было испытание для него, вызов, а вызову, совмещенному с солидным кушем, слишком трудно противостоять.
Трудно представить, что творилось в душе у Ванды, когда Кристина Салливан не явилась в аэропорт. И она не могла предупредить Лютера.
Она была подругой Кристины. Их отношения были абсолютно искренними. Кристина воспринималась как отголосок реального мира в том мире роскоши, в котором жил Уолтер Салливан. Где каждый был не только красив, как Кристина, но и утончен, образован и обладал большими связями, чего не было и не могло быть у Кристины. И именно эта крепнувшая дружба послужила причиной того, что Кристина начала рассказывать Ванде о таких вещах, о которых рассказывать не следовало, включая назначение и содержимое тайника за зеркальной дверью.
Ванда была убеждена, что Салливаны настолько богаты, что не случится ничего страшного, если они немного потеряют. Лютер знал, как, вероятно, и Ванда, что в обществе считают иначе, но для них это не имело никакого значения.
Прожив трудную жизнь, при вечной нехватке денег, Ванда решила сыграть в лотерею по-крупному. Так же как и Кристина Салливан. Но ни та, ни другая не осознавали, насколько велика цена подобных поступков.
Лютер прилетел на Барбадос, и если бы Ванда уже не покинула остров, послал бы ей весточку. Он написал письмо ее матери. Эдвина, вероятно, должна была показать ей это письмо. Но поверила ли она ему? И даже если поверила, жизнь Кристины Салливан уже была принесена в жертву. В жертву, как, наверное, думала Ванда, ее собственной жадности и желанию обладать вещами, на которые у нее не было прав. Лютер мог представить себе, какие мысли роились у нее в голове, когда она в одиночестве ехала в это глухое место, когда откручивала крышку пузырька, чтобы достать эти таблетки, когда проваливалась в вечное небытие.
И он даже не смог присутствовать на похоронах. Не мог сказать Эдвине слова утешения без риска ввергнуть ее в этот кошмар. Они с Эдвиной были так же близки, как с Вандой, а в некоторых отношениях были связаны даже теснее. Он и Эдвина провели много ночей, пытаясь убедить Ванду отказаться от своего плана, но безуспешно. И только когда они сообразили, что с Лютером или без него, она это сделает, Лютер попросил Эдвину присмотреть за своей дочерью. Не позволить ей снова угодить за решетку.
Ознакомительная версия.
