хорошо понимаю.
– Так что?
– Я вожу две ампулы с собой и два шприца. Вожу, как волшебство, но боюсь пустить это чудо в ход. Пока боюсь.
– Ничего, время есть. – Она сжала его пальцы и потянулась к окну. – Кажется, мы приехали? Андрей?
– Да, Елизавета Михайловна, – отозвался ее телохранитель. – Вот и обитель с прекрасным названием «Долгожитель».
Перед ними уже открывались электронные ворота. Автомобиль медленно пополз по дороге, параллельно с которой с двух сторон за фигурным кустарником тянулись аллеи, а за ними был разбит роскошный ухоженный парк.
– Да это райские кущи, – заметила Лиза. – Старей и радуйся.
2
Богатых стариков свезли в креслах-каталках в зимний сад, где росли пальмы и другие тропические растения. Тут не было только кактусов, о которые могли бы пораниться несчастные. У многих из них голова уже плохо работала или не работала совсем. Они едва узнавали своих родственников или совсем не узнавали. Поэтому держать их дома смысла большого не было. С таким же успехом можно держать дома герань в горшке. Ни поговорить, ни вспомнить хорошего. А тут за ними был идеальный уход. Родственники приезжали к ним, вздыхали и плакали, глядя на развалины, которые когда-то назывались «папа» и «мама», и уезжали, с тревогой ожидая, что рано или поздно им позвонят и скажут: наши соболезнования, но ваш околел.
Их было человек тридцать, и все они сидели в креслах-каталках и ждали. В мешковатых пижамах, с едва живыми глазами, пускающие слюни, с капельницами и трубками, бледные и немощные.
– Какое скорбное зрелище, – посочувствовал Панкратов, едва они пожали друг другу руки с главным врачом, седым крепышом. – Эх, Наум Наумович, сразу вспоминаю папу…
– Евгений Анатольевич держался молодцом, – ободрил его главный врач. – Но всему приходит конец. В том числе и нашей жизни. Так что за лекарство вы привезли? Вы же понимаете, Кирилл Евгеньевич, без особых рекомендаций мы не можем его использовать. Тем более с такими жильцами, – кивнул он на престарелых развалин. – Родственники многих из них – влиятельные люди. Случись что, клинику прикроют в одночасье, а меня упрячут за решетку.
– Все понимаю, – с улыбкой кивал Панкратов. – Абсолютно все. Для начала я вас представлю коллегам.
И он представил трех докторов наук.
– Вы очень молоды для таких званий, – недоуменно пробормотал главврач клиники. – А ваше лицо мне кажется очень знакомым, и фамилия ваша на слуху, – обратился он к профессору.
– Еще как на слуху, – весело кивнул тот, вызвав еще большую озадаченность у главврача.
– До вас еще не долетели новости из хосписа с улицы Буденного? – спросил Панкратов. – Я про вчерашние события?
– Нет, а что там случилось?
Кирилл Евгеньевич Панкратов, с лица которого не сходила улыбка, переглянулся с тремя докторами наук. Молодыми и дерзкими, по-другому и не скажешь. Особенно это касалось Павла Алексеевича Каратаева, с лица которого не сходила улыбка алхимика, отыскавшего философский камень.
– Можно, я переговорю с коллегами? – попросил аптечный король. – Две минуты?
– Разумеется, – ответил главврач.
– Кирилл Евгеньевич, а чего нам таиться, переговариваться, перешептываться? – задал вопрос профессор Каратаев. – У нас что, мировой заговор? Пройдем в кабинет главврача, покажем ему вчерашние записи из бомжатника и сегодняшние из хосписа, и все будет ясно как белый день.
– Какие записи? – поинтересовался главврач клиники и директор дома престарелых «Долгожитель». – Что вы мне хотите показать?
К ним как раз подходили братья Белоглазовы, элегантная красотка и спортивного вида мужчина в кожанке.
– А вот сейчас вы все и увидите, – торжествующе кивнул аптечный король Панкратов. – Как говорят в народе: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Хорошо, уговорили, – кивнул Наум Наумович. – Вас, Кирилл Евгеньевич, я знаю давно и вам всецело доверяю. Идемте ко мне, дамы и господа.
Прошло два часа. В мертвой тишине сидел Наум Наумович, глядя на монитор ноутбука. Расположившись в креслах и на диване, все молча смотрели на него. Назойливо и тревожно тикали настенные часы. Как бомбардировщик, время от времени оживая, носилась по кабинету главврача шальная осенняя муха и со всего маху зло билась в стекла. Все понимали торжественность момента и не смели нарушить тишину. Все, кроме мухи.
– Надо поймать эту муху, – не сводя глаз с монитора, где на паузе замерло действие, полностью уничтожавшее привычную картину мира, пробормотал главврач клиники. – Моя секретарша уже два дня за ней охотится. Надо изловить эту паразитку…
Он вдруг рывком поднялся, смахнул с себя пиджак и закатал рукав.
– Делайте! – сказал он. – Вот я все и увижу! Сам увижу!
– Герой, – хохотнул Анастас Прокопович, известный в аду как Болтун, и подмигнул брату-близнецу: – Делай, Сеня, у тебя рука легкая.
Но Злыдень уже открывал заветный серебряный кейс…
Пансионат «Долгожитель» при клинике взорвался очень быстро – это был не бомжатник, где обитали бездомные, у которых и близких-то не имелось, и даже не хоспис, куда свезли своих дальних родственников, никому толком не нужных, а может, и не очень дальних, но все равно ненужных, самые обыкновенные граждане. Не спотыкаться же о них, умирающих, в тесных городских квартирках? Не слушать же стоны с утра до ночи и вновь до утра? Так и с ума сойти можно – сам еще заболеешь и сдохнешь раньше срока.
Тут обитали другие люди, в прошлом – воротилы, от которых много что зависело, просто время и болезни взяли их в оборот и приковали к больничным койкам, отняли физические и духовные силы, но в первую очередь – разум.
А взорвался пансионат потому, что силы и разум стали возвращаться к тем, у кого их было когда-то в достатке. В позапрошлой, утерянной жизни! Даже с избытком было! Уже через час в ночном белье по коридору взад и вперед ходил огромный мужчина лет шестидесяти на вид и громко выкрикивал: «Смирррно! Сукины дети! Равнение на меня! Я вам таких угольев в жопу навтыкаю, что вы у меня до конца жизни по линейке ходить будете! – и грозил кулаком медсестрам, которые тотчас убегали и прятались от него. – Адъютанта ко мне! Где старший прапорщик Незабудка? И полковника Шаповалова – быстро! Разжалую мудака, в Сибирь отправлю оленей пасти!»
– Генерал! – доверительно говорила гостям, укрывшимся в ординаторской, опытная нянечка Екатерина Васильевна. – Десять лет слова не говорил! Никого не узнавал! Слюнки пускал! Мы его еще «Тихоней» прозвали. Вот тебе и тихоня! А как же вы Наума Наумовича не видели? Он же с вами был? Где вы его потеряли?
Крымову хотелось сказать: «В шкафу», успокоить бабушку, но он смиренно молчал. В эти мгновения Наум Наумович, помолодевший и похорошевший, лихорадочно возбужденный и счастливый,
