«Пьяный», — определила Оля.
Витина квартира оказалась на первом этаже за лестницей. Тогда, давным-давно, у их старой двери было семь звонков, здесь имелся только один. Оля нажала кнопку.
— Кто? — раздался за дверью старушечий голос.
— Я к Виктору.
— Кто будете-то?
— Родственница.
— Как звать?
— Оля.
Дверь распахнулась.
— Тетя Нина? — вскрикнула Оля. И прошептала, не веря глазам: — Ты жива. А папа и мама?
— Я ничего о них не знаю, — прошептала в ответ полная неряшливая старуха и с чувством обняла Олю. — Витя сказал, что в ночь ареста вы убежали из дому и с тех пор ваш след пропал. Почему ты раньше не объявилась?
— Я думала, тогда всему пришел конец. Я была уверена, что ни тебя, ни мамы с папой давно нет в живых.
— Да что же мы все в дверях стоим! — спохватилась тетя Нина.
Она провела Олю на кухню, усадила на табурет, стала собирать чай. Кухонька была маленькая, да и квартира — тоже. Только на одну семью. Оля ее похвалила:
— Как вам удалось получить отдельную квартиру? Витя, наверное, начальник? Где он сейчас?
Тетя Нина рассмеялась:
— Витя — дворник. Мы живем в служебной квартире — для дворников. Такие мы вот начальники. А ты, наверное, Витю видела. Он сейчас во дворе качели чинит. Кто-то сорвал качели. Не его это дело, но он все равно взялся. За все берется. Такой характер.
«Значит, тот пьяный в кепке — Витя!» — похолодела Оля, но ничего не сказала.
— Где Алик? Почему пришла без него? — расспрашивала тетя Нина.
— Алик? — растерялась Оля. — Он сейчас живет у друга. Постой, а когда ты последний раз видела маму с папой?
— Тогда же, когда и ты. По дороге в следственный изолятор со мной случился приступ. Попала не в камеру, а в больничную палату. Меня начали допрашивать три месяца спустя после ареста, когда твои родители уже были в лагере… Ну что мы сразу об этом ужасе. Сначала о тебе, об Алике. Давай по порядку, с самого начала. Вы попали в детдом?
— Да, в Будаевский детдом имени Красной Армии.
— Где этот Будаевск?
— Урал, Челябинская область.
— Челябинская область… — проговорила, как эхо, тетя Нина. — Вот ведь вас куда занесло с нашей Плющихи.
— Не с Плющихи — из Ленинграда! Мы жили сначала в Ленинграде, у тети Паши.
— Какой тети Паши?
— Ты ее не знаешь. На следующий день после вашего ареста мы оказались на Ваганьковском кладбище. Там у церкви стояли нищие. И мы с ними встали — есть хотелось. Там тетя Паша нас и подобрала. Мы ей сказали, что от детдома прячемся. Тетя Паша гостила в Москве у сестры, сама она была из Ленинграда. Она нам сказала: «Поедем ко мне в Ленинград! У меня вас не найдут». Мы в детдом все равно попали — но уже после блокады. Тетя Паша ее не пережила. Нас эвакуировали в Будаевск. Мы в детдоме сказали, что остались сиротами. Настоящую правду о папе и маме никто не знает. Я сама ее не знаю. Знаю только, что тогда была ежовщина, а Ежов — вредитель. Так за что же вас всех арестовали?
— Вся чехарда закрутилась после того, как твоя мама побывала в АКИПе, — есть такой архив у Зубовской площади. Она пошла туда из-за большой нужды, продать одну старую книгу, которую Степан нашел в каком-то монастыре. Монахи эту книгу прятали — в ней вроде бы какие-то тайны записаны. Аполлония надеялась получить за рукопись приличные деньги. В АКИПе она нарвалась на негодяя. Он просто отнял у нее книгу. Сказал, что эта книга имеет большую историческую ценность и потому принадлежит государству. Я думаю, этот мерзавец написал анонимку, по которой нас всех арестовали. Он тогда угрожал твоей маме, что посадит ее.
— Думаешь? — переспросила Оля. — Разве из анонимки не ясно, что ее написал он?
— В том-то и дело, что нет. В доносе не было ни слова об «Откровении огня». Оно и понятно: назвать рукопись — это все равно что расписаться.
— «Откровение огня», — задумчиво проговорила Оля.
— Вот именно — огня. На нем мы и погорели, — мрачно пошутила тетя Нина.
— А что именно было сказано в анонимке?
— Ах, да всякая чушь: ненависть к Советской власти, буржуазная пропаганда и тому подобное. Стандартный текст. Написано с одной целью: расправиться с человеком руками НКВД. Из-за таких анонимок тогда тысячи пострадали. Ах, Олечка, сколько сволочей вокруг, ты еще не знаешь.
— Знаю, — заверила ее Оля. — У нас на факультете только что вскрыли целое гнездо сионистов. Тетя Нина, после того как я узнала, сколько врагов затаилось у нас в университете, я не могу заставить себя ходить на лекции! И из общежития ушла.
Лицо у тети Нины стало несчастным.
— Олечка, детка, не доверяй всему, что говорят. Ведь и тогда, в тридцать восьмом году, тоже говорили о притаившихся врагах. А кто были те враги? Да вот такие, как я, как твои мама с папой. Мы ведь ничего не сделали, а нас — в лагеря. Ты представляешь себе, что такое лагерь? Я выжила только потому, что работала в медчасти. Те, кто попал на общие работы, мерли как мухи. От истощения большей частью. Ты бы видела эти скелеты. Таким скелетом, наверное, стала твоя мама — ее-то уж точно послали на общие работы. Сейчас тоже начали хватать, как тогда. И я вот опять держусь на волоске. Вместе с «сионистами» и «космополитами» пошли «повторники».
— Кто это — «повторники»?
— Такие, как я. Которые прежде сидели по политическим статьям. Их хватают снова.
Оля зажмурилась, закачала головой и прошептала:
— Так вот почему взяли Михина.
— Какого Михина?
— Это один мой знакомый, — нехотя сказала Оля, и у нее потекли слезы.
Тетя Нина схватила полотенце и стала им вытирать ей лицо, как маленькой.
— Ты в него влюбилась, детка?
— Может быть. Я не знаю. Я запуталась. Так много странного, и ничто не соединяется друг с другом. Не обращай внимания на эти слезы. Они текут сами. Давно их не было, теперь снова та же история.
— Какая история?
— Все началось с рисунка Михина. Я увидела его рисунок, который он сделал с картины одного художника, Рерих его фамилия. Этот Рерих увлекался мистикой. Картинка ничего особенного, но я от нее будто помешалась. Только о ней и могла думать…
— Невероятно, — пробормотала тетя Нина. — И Степан так говорил. Говорил, что помешался из-за «Откровения огня». Он тоже…
Тетя Нина не договорила и встала со стула.
— Витя пришел, — объявила она и направилась в коридор.
Оля и не слышала, как хлопнула входная дверь.
— Витюша, у нас гостья. Вот уж ты удивишься! — говорила за Олиной спиной тетя Нина. Дверь в кухню оставалась открытой, вот-вот в ней должен был появиться злой, пьяный человек. Оля съежилась.
Тетя Нина ввела сына за руку на кухню, поставила его прямо напротив гостьи.
— Узнаешь? — ласково спросила она Виктора. Оля подняла глаза на своего троюродного брата и сразу их опустила — его взгляд проколол ее насквозь. Что в нем было — не понять, выдержать его было невозможно.
— Нет, — жестко ответил Виктор.
— Да как же ты не узнаешь? — ворковала тетя Нина. — Ты вглядись получше и узнаешь.
Виктор освободился от матери и, ничего не сказав, пошел из кухни. Она посмотрела ему вслед с добродушной улыбкой.
— Устал он. Встает рано, к вечеру — выжатый лимон. Тяжелая работа у дворников, Олечка. Ты уж на него не обижайся, в другой раз поговорите. Приходи завтра на обед! Или на ужин — когда тебе удобнее.
Растерянная, сама теперь усталая, Оля поднялась с места и сбивчиво сказала:
— Я приду. Когда — не знаю, но приду. Скоро приду. А сейчас мне пора…
Оля открыла дверь подъезда и обмерла. По детской площадке слонялась одинокая фигура, и этой фигурой был Алик. Тут она вспомнила о деле, по которому разыскивала Виктора, — оно совершенно забылось в обвале неожиданностей. Алик тоже увидел Олю и уже шел к ней быстрыми шагами. Подошел, посмотрел ей в глаза, поздоровался. Она сдержанно ответила.
— Все как прежде? — спросил Алик и протянул Оле руку.
— Нет, — сказала она и дала ему свою. Он засмеялся и обнял ее. Она не сопротивлялась.
— Скажи «да», — шепнул он ей в ухо.
— «Нет» лучше, чем «да».
— Почему?
— Больше я пока сказать не могу Требуется проверить один факт. Я бы уже сейчас знала правду, если бы не забыла кое-что спросить у тети Нины.
Алик отпрянул от нее.
— Ты видела тетю Нину?!
— Только что. И Витю тоже. Они живут по-прежнему в нашем доме, но в другой квартире. Пойдем! Поговорим по дороге.
В скверике у Бородинского моста они сели на лавочку и какое-то время молчали. Оля только что кончила свой рассказ о тете Нине.
— Почему ты вдруг решила разыскать Виктора?
— Я тебе уже сказала: надо было проверить одну догадку. Пошла в Центральное адресное бюро и сказала: ищу родственника, переехавшего из Москвы. А он, оказалось, — и не думал переезжать!
