Майкл встал и протянул матери руку, Маргарет приняла ее — идя по проходу, она кивнула престарелым прихожанам, один из которых, как она шепнула сыну, был пьяница, а второй — донжуан, хотя первый и до сих пор пил, точно бездонный, тогда как донжуанские дни второго давно миновали. У этих двоих, сообщила Маргарет, мозгов не хватит даже на то, чтобы завязать собственные шнурки. Но Господь не торопится прибирать глупцов. Он приходит лишь за хорошими, за такими, как Джо. Только за ними.
— Только за моим Джо, — прошептала Маргарет.
Майкл почувствовал, как она с силой налегла на его руку, и напряг плечо, чтобы поддержать мать.
1963 год и первая половина 1964 года были убийственным временем. Отец Майкла, его брат, Эми, даже Брэндан Конрой, мертвы. Но они не ушли. Майклу казалось, что в любой момент кто-нибудь из них может войти в комнату. Сохранились их вещи — пальто Джо-старшего по-прежнему висело в шкафу в коридоре, в блокноте остались записи, сделанные рукой Эми. Когда газеты сплошь обсуждали Тонкинский залив, Майкл мечтал услышать, как Эми уничтожает их своим бодрым цинизмом. Потом он вспоминал, что она мертва. Эта мысль по-прежнему слегка его удивляла.
И все-таки жизнь продолжалась. Лето и осень 1964 года прошли на удивление спокойно. В присутствии Майкла люди делали вид, что ничего не случилось. Они были подчеркнуто бодры и легкомысленны, но малейшее упоминание о трагедии, любой трагедии, заставляло их запнуться. Окружающих пугала сама мысль о том, что Майкл может заговорить о своих утратах. Они предпочитали бегом проскочить мимо кладбища — а еще лучше вообще забыть о его существовании. Они хотели и впредь притворяться, что убийство никоим образом не способно их затронуть. По правде говоря, Майкл вообще почти ничего не ощущал. Он был спокоен — или по крайней мере нем как камень.
Он ничуть не раскаивался из-за того, что на его руках кровь. Единственным вопросом оставалось: может ли человек стать сначала из обычного законопослушного гражданина убийцей, а потом наоборот? Он уверял себя, что да. Так делают солдаты. А если снова придется превратиться из обычного человека в убийцу? Что ж, солдаты так и поступают. Значит, если придется, он тоже сможет.
Так прошла большая часть 1964 года.
В сочельник, этот суматошный день, Майкл рано ушел из конторы. Он работал без особенного удовольствия либо спешки над вопросами государственного отчуждения. Несколько участков в районе Сколлей-сквер уже были расчищены для того, чтобы уступить место новому правительственному центру. Приятное, однообразное занятие. Майкл шагал по полутемным, почти пустым, коридорам.
В отделе Том Гарт и несколько детективов вытаскивали на улицу коробки.
— Нас закрывают, — объяснил Гарт.
— Закрывают отдел Душителя? Они ведь даже не предъявили ему обвинений!
— И не предъявят. Настоящего суда не будет. — Гарт взял коробку с ярлычком «Дж. Фини, 11/22/63» и сунул Майклу. — Ну-ка, помоги.
Вдвоем они направились на улицу.
— Итак, Бостонский Душитель выйдет на свободу, — сказал Майкл.
— Де Сальво не выйдет на свободу. За свои изнасилования он сядет пожизненно. Конечно, через десять лет он может подать апелляцию, но, согласись, никакая комиссия по досрочному освобождению не согласится выпустить человека, который, по общему убеждению, и есть Бостонский Душитель. Де Сальво останется за решеткой до конца дней.
— Но если де Сальво — не тот человек…
— Я бы предпочел об этом не думать.
— Так что с этими делами?
— Ничего. Они зависли. Теоретически, если генеральный прокурор не хочет продолжать расследование, дело возвращается к нам. Но на практике теперь обвинить кого-либо в этих убийствах будет невозможно. Где отыскать присяжного, который бы не знал, что Душитель — де Сальво? Никакой обвинитель не возьмется за это дело. Дело Душителя закрыто.
— Значит, они ждут до Рождества, чтобы объявить, что обвинение с де Сальво снято. И надеются, что никто не заметит.
— Убийства прекратились. Если де Сальво не тот человек, то настоящий Душитель, возможно, убрался. Или сидит в тюрьме. Нет смысла говорить людям, что преступник ускользнул, — начнется паника.
— Да брось, Том. Это все интриги.
— Это политика.
— Какая разница?
Детектив задумался.
— Никакой.
Они вышли на холод. Серая, бессолнечная зима в Новой Англии. Закат все раньше и раньше, солнце начинает меркнуть едва ли не сразу после полудня.
— И что теперь, Том?
— Байрон хочет стать губернатором или сенатором — не знаю. Де Сальво продает свою историю кинорежиссерам. А остальные просто занимаются делом.
— Так не получится. Невозможно молчать об этом вечно.
— Единственный, кто может все испортить, — сам де Сальво. Но для этого ему придется отказаться от своих признаний, а он ни за что не откажется. Он скорее предпочтет быть Бостонским Душителем, нежели никем.
— Несколько лет в «Уолполе» его излечат.
— Может быть. — Гарт поставил коробку на заднее сиденье машины и освободил Майкла от его ноши. — Счастливого Рождества.
— И тебе, Том. Давай надеяться, что человек, который проникает в наш дом по каминной трубе, — это Санта.
— Я бы не стал так волноваться. Душитель скорее всего удрал из города. Готов поклясться, он где-нибудь далеко — там, где никто не станет его искать.
— Никоим образом не удастся это утаить. Ни за что на свете.
— Майкл, — произнес Гарт, — это не «свет». Это Бостон.
— Эй, хочешь увидеть кое-что классное?
Майкл смотрел «Вечернее шоу» — специальный рождественский выпуск, с Гилой Голан и Вуди Алленом. Глаза у него уже устали, скрещенные ноги в тапочках покоились на столике.
— Эй, — повторил Рики, вынуждая брата очнуться, — хочешь увидеть кое-что классное?
Они сидели в противоположных концах дивана, на подушке между ними стояла зеленая стеклянная пепельница.
Майкл ответил не оборачиваясь:
— Хочу. Что это?
— Надевай пальто. Мы прокатимся.
— Исключено. Я думал, ты… Короче, забудь. Я еду домой. Который час?
— Полпервого.
— Я еду домой, Рик. День был длинный, и с меня хватит. — Он отхлебнул пива из бутылки и сел.
Обоим необходимо было хорошенько выспаться. Завтра — Рождество, и Маргарет осыплет их подарками, лакомствами и неловкими подбадриваниями, чтобы они не думали о Джо. Елка, рядом с телевизором, разряженная, увешанная фонариками, была чересчур пышной. Рики советовал не смотреть на нее слишком пристально, дабы не ослепнуть.
— Исключено, Рики. Мама хочет, чтобы мы приехали к ней в восемь. Ты, наверное, даже не помнишь, что это такое — восемь утра.
— Думаешь, я многое упускаю?
— Вряд ли.
— Тогда поехали. Выспишься, когда состаришься.
— Знаешь, на кого ты сейчас похож? На мышь. Тебе никто об этом не говорил? На маленькую любопытную мышку.
— Ну же, братец, не будь таким занудой. Надевай пальто. Я хочу кое-что тебе показать.
— В другой раз.
— Нет, сейчас. Это рождественский сюрприз.
— Рождественский сюрприз? Да что ты знаешь о Рождестве?
— Увидишь.
Они поехали в город, Рики был за рулем. На Парк-стрит он остановился и сказал:
— Пошли.
Они миновали площадь, поглубже сунув руки в карманы, чтобы спастись от холода. Деревья были увешаны длинными нитями фонариков, которые покачивались на ветру, точно ожерелья.
Возле рождественского вертепа Рики быстро огляделся, подошел к яслям и поднял с соломенного ложа фигурку младенца Христа.
— Какого черта ты творишь? Положи на место.
— Погоди, Микки.
— Нельзя его брать, это… Бог.
— Да расслабься ты. Это не Бог, а просто кукла. Бог внутри тебя.
— Нет. Он в твоих руках. Поэтому положи его на место.
— Прекрати. Не будь таким ребенком.
Майкл взглянул на небо и произнес:
— Господи, я тут ни при чем.
Они вернулись к машине, Рики нес под пальто фигурку Христа.
— Знаешь что? — сказал Майкл. — Думаю, в аду есть отдельное место для людей, которые так поступают.
— Как тебе угодно, Микки. Ну же, лезь в машину.
В салоне Рики вытащил фигурку и оглядел ее со всех сторон.
— И что мы теперь будем делать, Рик? Принесем жертву Вельзевулу?
— Что-то вроде того.
Рики осторожно обхватил ладонями куклу и быстрым движением ударил ее головой о приборную доску. Голова отвалилась и покатилась по полу к ногам Майкла.
— Какого… Что ты делаешь? Посмотри, что ты наделал!
— Подставь руки, Майк.
— Черт возьми! Рики!
— Подставь руки.
Майкл не ответил. Рики зажал фигурку в коленях и сам сложил ладони брата чашечкой, а потом наклонил куклу и что-то высыпал из нее. Камушки. Холодные, тяжелые, грубо обработанные.
— Иисус — надежный страж! — Рики ухмыльнулся.
