— Где, черт возьми, вы были? Я ищу вас вот уже целых полчаса, а вы, наверное, так перепуганы, что носу не кажете.
— Простите?
Дайал вытащил удостоверение и сунул его в опухшую физиономию полицейского.
— Если вы здешний начальник полиции, то почему избегаете меня?
— Мне никто не сказал…
— Что? Что к расследованию привлечен Интерпол? Абсурдное оправдание, так как агент Нильсон находится здесь все утро. По ее словам, от вас до сих пор не было никакой помощи.
Шеф полиции взглянул на Нильсон, потом снова на Дайала, пытаясь придумать какое-нибудь удовлетворительное оправдание. Дайал решил не давать ему такой возможности. Ему слишком часто приходилось выслушивать массу подобных оправданий, и он не собирался тратить на них время сегодня. В деле, подобном нынешнему, любая упущенная минута может обойтись очень дорого.
— И даже не пытайтесь заводить здесь свою бюрократическую болтовню насчет юрисдикции. Жертву перевезли через пролив, половина которого принадлежит Швеции, а это значит, что данное преступление подпадает под международную юрисдикцию. А международная юрисдикция подразумевает участие Интерпола, а участие Интерпола, в свою очередь, подразумевает мое участие. Вы поняли? Мое участие! Из сказанного следует, что вы должны из кожи вон вылезти, но представить мне все необходимые данные. В противном случае, клянусь, я соберу сюда журналистов со всей Европы и сообщу им, что вы являетесь главной причиной того, что данное преступление до сих пор не раскрыто.
Полицейский стоял как громом пораженный и только моргал. Складывалось впечатление, что с подобным обращением ему еще ни разу не приходилось сталкиваться.
— Ах да, и кое-что еще, — добавил Дайал. — Я, конечно, рано или поздно сяду в самолет и уберусь из вашей Богом забытой страны, но отныне вы с вашими подчиненными будете относиться к агенту Нильсон со всем надлежащим уважением. Она работает на Интерпол, то есть является представителем моей организации. Вы поняли?
Начальник полиции кивнул Нильсон, а затем вновь воззрился на Дайала.
— Ну, дружище, что вы можете мне сообщить? Вы и так потратили слишком много моего времени.
Датчанин пыхтел и крякал несколько мгновений, пытаясь произнести что-то подобающее ситуации, и наконец выдал:
— Мы получили кое-какую информацию по жертве. Зовут его Эрик Янсен, тридцати двух лет, гражданин Финляндии.
— Финляндии? Это ж за тысячу миль отсюда. Каким образом он мог оказаться в Дании?
Шеф полиции пожал плечами.
— В нашей таможне нет никаких данных о пересечении Янсеном датской границы. Более того, он вообще никогда не бывал у нас в стране.
— Аннета, — Дайал повернулся к коллеге, — позвоните, пожалуйста, в центр и выясните, где он провел последний год.
Она кивнула и нажала кнопку быстрого набора номера на своем мобильном.
— Господин начальник, пока она звонит, позвольте мне задать вам еще один вопрос. Где находится тело?
— Мы перевезли его в морг.
— До или после того, как сфотографировали место преступления?
— Дело в том, — пробормотал датчанин, — что мои подчиненные пытались реанимировать жертву. Но сделать это можно было, только вырвав крест из земли.
Дайал скорчил гримасу.
— Скажите мне, пожалуйста, вы сделали снимки, перед тем как снять его с креста?
Шеф полиции кивнул и бросился за фотографиями. По крайней мере так он сказал Дайалу. На самом деле ему необходимо было найти предлог, чтобы сбежать от Дайала, и он не собирался возвращаться до тех пор, пока не сможет взять себя в руки настолько, чтобы успешно противостоять напору со стороны наглого офицера из Интерпола. Дайала это вполне устраивало, так как он оставался здесь полным хозяином ситуации. Кроме того — что тоже неплохо, — начальник полиции не услышал важной информации, которую агент Нильсон только что получила из Интерпола.
— В Риме, — сообщила она. — Янсен последние восемь лет жил в Риме, а не в Финляндии.
— В Риме? Что же он там делал?
— Убитый был священником и служил в Ватикане.
В последний раз Пейн видел Джонса в момент ареста. В тюрьму их отвезли в разных полицейских машинах, отняли одежду и все личные вещи и заперли в камерах, располагавшихся в противоположных концах здания. Вероятно, в целях безопасности охраны.
Это случилось в пятницу, семьдесят два часа назад.
Пейн лежал на своей койке и размышлял о том, что делать, как вдруг в камеру ворвалась группа охранников. Они сковали ему руки и ноги специальным приспособлением. Вошедшие были среднего роста и такой же средней физической подготовки, из чего Джонатан заключил, что при необходимости смог бы освободиться. Его протащили в отдельную хорошо изолированную комнату, где, как решил Пейн, его будут допрашивать. Или пытать. Или допрашивать и пытать одновременно.
В центре комнаты находился металлический стол, болтами прикрепленный к полу. По обе стороны у стола имелось по металлической петле, предназначенной для того, чтобы ограничить движения заключенных. Охранники посадили Пейна в петлю, применив все возможные меры предосторожности и удостоверившись, что у него нет ни малейшей возможности выскользнуть. Нужно быть крайне внимательными с таким заключенным, как Пейн, сказали им. Он очень опасен. Убедившись, что все в порядке, стражи вышли из комнаты, не произнеся ни единого слова. В полном молчании. Без слов, без приказаний. Пейн слышал только звон кандалов и собственное учащенное дыхание. В помещении стояла отчетливая вонь засохшей блевотины.
Они оставили его так на несколько часов. И Пейн сидел там в полной неподвижности, исходя потом. Кто-то хотел, чтобы он поразмышлял над всеми теми ужасами, которые с ним могут сотворить. В надежде, что он сдастся. Этот кто-то не понимал, что только зря тратит время. С Пейном можно делать все, что заблагорассудится, а он ничего не почувствует. Он ведь получил очень хорошую подготовку. Желающие попасть в «Маньяки» должны были пройти жесткий тест пытками, состоявший из двух частей: в первой пытали вас, во второй пытали вы сами. Пейн блестяще прошел оба испытания.
Поэтому, вместо того чтобы думать о возможной боли, которую ему могут причинить, он пытался сконцентрироваться на других вещах. В основном на событиях нескольких последних лет. На том, что и привело его в нынешнюю ситуацию.
К несчастью, семейные обязательства вынудили Джонатана уйти из армии гораздо раньше, чем он планировал. Умер дед, вырастивший его, и оставил Пейну семейный бизнес — громадную корпорацию «Пейн индастриз». По правде говоря, Пейна бизнес нисколько не привлекал. Это стало одной из главных причин, по которой он и ушел в армию, чтобы достойным образом уклониться от исполнения долга наследника. Ему хотелось сделать собственное имя, а не полагаться на достигнутое предшествующими поколениями. Пейн хотел быть самостоятельным. Все изменилось, когда умер дед. Внезапно Пейн ощутил обязанность вернуться домой и возглавить корпорацию. Она стала его судьбой. Его крестом.
«Пейн индастриз» была образцовым примером «американского успеха». И его долг состоял в том, чтобы сохранить достигнутое.
В молодости дед Пейна собрал все свои сбережения и основал небольшую компанию на берегу реки Огайо. В те годы процветала сталелитейная промышленность, и ее столицей был Питсбург. Воздух, казалось, приобрел черный цвет, а реки подернулись коричневой пленкой, но предприятие выпускало тонны востребованной продукции. Не успел он и оглянуться, как из бедняка превратился в крупного магната. Дед стал самым успешным польским эмигрантом в Америке за всю ее историю.
И вот теперь все — компания, земля, богатство — перешло к внуку, молодому человеку без всякого опыта.
Пейн сразу же почувствовал себя не в своей стихии, поэтому передал обязанности по руководству компанией совету директоров, а все свое время и энергию сосредоточил на благотворительности. На самом деле это была не совсем благотворительность — скорее вложение денег: Пейн дал Дэвиду Джонсу, демобилизовавшемуся практически одновременно с ним, стартовый капитал для открытия собственного дела. Джонс давно мечтал открыть детективное агентство, а у Пейна имелись средства помочь ему осуществить мечту. Поэтому Джонатан подумал и решил: а почему бы и нет? После смерти деда у Пейна оставался только один близкий человек — Джонс…
Как бы то ни было, в течение первого года Джонатан был по-настоящему счастлив. Он собрал большую сумму на Фонд Марио Лемье по борьбе с раком и на другие питсбургские филантропические организации, а тем временем Джонс рыскал по городу, выполняя заказы клиентов. Иногда Пейн помогал другу в раскрытии наиболее сложных дел, хотя большей частью они работали порознь.
К середине второго года Пейну начала надоедать его жизнь. Ему нравилось заниматься филантропией, но хотелось большего, нежели просто участие в организации турниров по гольфу и в проведении официальных приемов. Ему так не хватало напряжения и активности тех дней, которые он провел среди «Маньяков»; притока адреналина, который испытываешь, когда рискуешь жизнью; восторга от участия в каком-либо по-настоящему опасном деле. В мире бизнеса Пейн ни на что подобное рассчитывать не мог, только порезаться бумагой, поэтому он пытался найти компенсацию, все чаще и чаше помогая Джонсу. Они вновь стали напарниками. И продолжали влиять на этот мир, хотя и в значительно меньшей степени, чем раньше. Когда-то они спасали заложников и свергали правительства, а теперь выслеживали неверных мужей и искали потерявшихся домашних животных. Для обоих подобная жизнь стала серьезным разочарованием.
