У меня закончились коктейльные вишни. Это означает две вещи: за цитрусовыми нужно идти к холодильнику. За консервированными вишнями – в кладовую.
Ерунда, говорю я себе. Выпрямляю спину. Закусываю нижнюю губу. Приказываю себе расслабиться. Войти в кладовую, как в обычную комнату. Я должна это сделать. Словно ничего не было.
Баночка стоит на верхней полке. Когда я поднимаю руку, рубашка выскальзывает из-за пояса брюк.
Как у него в тот день, в день забега, в день горячего какао. Когда он брал сахар с этой самой полки и фланелевая рубашка задралась, обнажив живот.
Когда я стала его, а он – немножко моим.
В памяти всплывают прочитанные в газетах слова. Жертвы. Количество убитых. Слежка. Убийство. Серийный маньяк.
Пол под ногами качается. Я не спала несколько дней. Возможно, никогда больше не усну.
Меня сейчас стошнит.
Меня не тошнит.
Выйдя из кладовой, я заканчиваю смену. На следующее утро выбор сделан.
Это была моя последняя смена.
Я ничего не знаю о продаже ресторана. Родители ничему такому меня не учили. Только как управлять.
В интернете пишут, что продажа ресторана требует стратегического подхода, осмотрительности и детального планирования.
Ресторатор из города говорит, что хочет купить заведение. Его цена не кажется грабительской. Я принимаю предложение.
Мне по-прежнему необходимо работать. Чтобы оплачивать счета, пока не получу деньги за ресторан. И даже после того: выручка от продажи – не трастовый фонд.
Мне нужна работа.
Юванда звонит другу, который звонит кузену, брату которого нужен бармен. Работа в Нью-Йорке, ресторан через улицу от Юнион-сквер. Отстойная зарплата, еще более отстойный график. Я соглашаюсь без раздумий.
Никогда не мечтала жить в городе – и вот, пожалуйста. Я нахожу субаренду в Гарлеме, осматриваю жилье по «Скайпу». Комната крошечная, всего одно малюсенькое окошко. Арендная плата съест бо́льшую часть заработка. Я подписываю контракт онлайн и перечисляю депозит новому арендодателю.
Отныне моя жизнь сведется к этому. Работа, комната. Я стану добираться до работы на метро, бродить по кварталу в ожидании начала смены. Если повезет, обо мне забудут. Я исчезну.
Найти адрес было нелегко. Его запретили разглашать в СМИ. То же самое с полицией. Но однажды вечером друг семьи остановился поужинать по дороге. Юванда кое-что услышала и на следующее утро передала мне.
– Сама решай, что делать, – сказала она. – Я просто подумала, что ты, возможно, захочешь узнать. Похоже, ее родители переехали туда после того, как она пропала. Это недалеко от того места, где ее видели в последний раз. Они никогда не прекращали поиски.
Небольшой городок поблизости – рестораны, круглосуточные магазины и кофейни; место, куда приезжаешь, только если у тебя там есть знакомые. Дом у подножия холма выглядит симпатично: современный, с окнами от пола до потолка и мебелью для веранды, которую не продают в «Уолмарте». Дом, наполненный потерей и трагедией, но обставленный со вкусом.
Каково было им узнать, что они находились всего в нескольких милях друг от друга? Так близко, все это время…
Припарковавшись за углом, я шагаю по подъездной дорожке. Галька тщательно разровнена.
Один шаг, второй. Заставляю себя дойти до входной двери. Сейчас все произойдет.
Мои пальцы зависают над звонком. Прежде чем я успеваю нажать, дверь приоткрывается. На меня смотрит женщина, годящаяся мне в матери.
– Чем я могу помочь?
На заднем плане мелькает фигура – джинсы, черный свитер и волосы, длинные, чистые, с седыми прядями. Круглые глаза перехватывают мой взгляд.
– Мам, всё в порядке, – говорит она. – Впусти ее.
Оглянувшись через плечо, женщина неохотно выполняет просьбу. Я вхожу с извиняющейся улыбкой, на которую она не отвечает.
– Ради бога, простите, что явилась без предупреждения. Я заехала по пути. Из города, я имею в виду. Я уезжаю.
Что я здесь делаю? Обременяю незнакомых мне людей своими никчемными планами, когда им предстоит залечить столько ран, так много построить заново? Я пытаюсь поймать взгляд той, ради кого пришла.
– Вообще-то, я хотела попрощаться. – Слова даются мне тяжело, неуверенно. – И сказать, что сожалею.
У меня дрожит голос. Ненавижу себя за это. Какое право я имею строить из себя жертву? Со мной всё в порядке. Он не причинил мне вреда. Возможно даже, я ему нравилась в той странной манере, на которую он был способен.
Она делает шаг вперед. В воздухе витает воспоминание о нашей последней встрече. Чрезвычайность ситуации: она в его доме, ищущая путь к спасению, и я, слепая, как Эдип, выколовший себе глаза золотой брошью.
– Вы не знали, – говорит она. – Вы понятия не имели.
В ее устах это не совсем оправдание. Просто констатация факта: я не знала и поступила соответственно.
– Мне очень жаль, – повторяю я.
В ее глазах что-то мелькает. Вот бы у нас было больше времени… Чтобы остаться только вдвоем и говорить часами. Чтобы она рассказала свою историю, а я – свою. Чтобы наши усилия слились в одну сокрушительную мощь.
– Как думаете… – Я в шаге от еще одной глупости. Но что мне терять? Разве у меня остался кредит доверия? Чувство собственного достоинства, приватность? Если у меня ничего этого больше нет, то почему хотя бы не попытаться обрести нечто иное? – Как думаете, можно мне… обнять вас на прощание?
Наступает тишина. Гротескное эхо моих слов разбивается о стены прихожей. Слева от меня консоль, зеркало, керамическая миска с мелочью, ключи, пуговицы, свернутые бумажки.
– Если нет, ничего страшного. Я все понимаю. Знаю, это звучит странно. Просто…
Старшая женщина – по всей видимости, ее мать – подает голос:
– Моя дочь… – говорит она, с трудом подыскивая объяснение. – Моя дочь не…
Но тут вмешивается Мэй. Я прочитала ее имя в газете. Что-то смутно отозвалось в памяти – давние воспоминания из новостных сводок или объявление на заправке о пропаже человека. Трудно сказать, что из этого я помню на самом деле, а что – попытки мозга восполнить пробелы.
Мэй прислоняется к консоли рядом со мной. Ее запавшие глаза, пронзительные при дневном свете, что-то отыскивают во мне. Если б я знала, что именно, то с радостью дала бы ей это.
– Мама, – говорит она. – Всё в порядке.
Стоит ей войти, ты видишь, что она раздавлена произошедшим. Вы опознаёте друг друга, как радары на подводных лодках. Те, кто многое пережил.
Несколько дней тебе не давали прохода. Поздравляли с возвращением. Заключали в объятия. Всхлипывали у висков. Голоса твердили тебе, как сильно скучали. Новый дом за городом. Вещи из прошлого. Больше
