Она перевела взгляд в сторону.
— Много лет назад я любил девушку. Я думал, что она — моя судьба. Но она любила другого. А я еще не знал Анны, моей жены…
— Не то все это, не то! — вскричала Наташа, вспрыгнув на своем стуле. — Я же сказала тебе, что разные у нас истории. Наплевать мне на твоих девушек, на твою жену! Что ты все про жену и про жену! Что тебе дала твоя жена? Она тебе даже детей не дала! — Священник отвел глаза от Симаковой. — А я бы дала тебе… Нет, ты слушай, ты слушай! Я бы дала тебе — тайны. Такие тайны, которые и патриарх не знает!
— Детей дает не жена, а Господь, — отвечал сдержанно Иоанн. О «тайнах» словно не слышал.
— Если хочешь детей, а их нет — это несчастье, — сказала Наташа жестко.
Иерей посмотрел гостье прямо в глаза и увидел в них злую усмешку. Он потерял к девушке остаток сочувствия и сказал, обрезая разговор:
— Несчастье может связывать людей сильнее счастья. Есть у тебя еще что-нибудь ко мне?
Выдержав паузу, она заговорила, глядя на него в упор:
— Тебе, конечно, известна молва о чудотворце Евларии. Его называют еще «кенергийцем».
У Иоанна поднялись брови.
— Он жил тайной жизнью. Что за тайны он скрывал — никто теперь не знает. Никто, кроме меня!
Священник опять отвел взгляд.
— Не веришь? Все, кто знал тайны Евлария, умерли. Последним умер скитник Никита. Он знал их из книги. Эта книга теперь у меня.
Голос гостьи звучал все громче. Иоанн теперь не спускал с нее глаз.
— Книга называется «Откровение огня». Написана монахом Михаилом. Евларий был первым кенергийцем, Михаил — последним.
Иоанн опустил веки, и его глаза заходили под ними из стороны в сторону. Наконец он снова взглянул на девушку и глухо спросил:
— Она у тебя дома?
— Она у меня здесь.
Наталья подняла с пола матерчатую сумку и достала оттуда книгу в темном кожаном переплете. Она открыла ее и повернула к Иоанну. Он увидел лист, исписанный мелкой скорописью.
— Можно посмотреть? — спросил иерей, одновременно потянувшись к рукописи.
— Нет, — резко ответила девушка. Она захлопнула книгу, положила ее обратно в сумку и встала. — Говоришь, несчастье связывает сильнее, чем счастье? Только лучше все-таки, чтоб счастье связывало, а?
— Как у тебя оказалась эта книга?
Наташа шла к выходу, игнорируя вопрос Иоанна. Он вскочил со своего места и остановил ее у двери.
— Ты должна ответить, как к тебе попала эта книга!
Она посмотрела на него заносчиво.
— По наследству.
— От кого?
— От Никиты. Скитника Никиты. Ты, между прочим, похож на него. Это-то и сбило меня с толку. Дай пройти.
— Скитник — значит монах. Имущество монахов принадлежит церкви.
Наташа побагровела.
— Ах вот ты о чем думаешь! Книгу у меня хочешь отобрать!
— Или сама не понимаешь, что такие книги нельзя держать мирянам? Тем более женщинам.
Она показала ему кукиш.
— Книга моя.
— Господь тебя накажет, — сказал Иоанн бессильно.
— Посмотрим, — произнесла она сквозь зубы.
И ушла.
На следующий день, вечером, в дверь Иоанна громко постучали. Он открыл — за дверью никого. У порога лежал конверт, на котором было написано только его имя. Он сразу догадался, от кого он.
«Отец Иоанн, я вела себя ужасно, простите, — читал иерей в письме. — Сейчас меня мучит совесть. Я хочу, чтобы вы это знали. Это не ваша вина, а моя собственная, что я в вас ошиблась, но сразу это не приходит в голову. После нашей встречи я не спала всю ночь, всю ночь думала. Откуда взялась эта мысль о нас, что мы друг другу суждены? В мае я услышала в Боброве от одной бабы, что в Кривинской церкви появился новый батюшка. Она сказала: „Хороший такой, ну прямо икона живая, только лицом светлее будет“. У меня от этих слов кровь закипела. В тот же день в твою церковь побежала. Увидела тебя: ты вылитый Никита. И такая сразу уверенность: мой. Мне жизнь как у всех не интересна. Был бы Никита жив и сказал бы мне — „иди ко мне жить“, я бы не раздумывала. Ты на него похож. Теперь знаю — только внешне. Ты обыкновенный. Ты жену и церковь ради особенной жизни не бросишь. Тебе особенная жизнь не нужна. А мне нужна. И она у меня будет. Не думай отбирать у меня книгу Никиты. Моя мать любила его. Отец их зарубил. Я их похоронила и книгу забрала себе. Я ее никому не отдам. Это чушь, что она не для женщин. Никита читал ее моей матери. Он читал бы ее и мне, если бы я не была тогда ребенком. Книга моя. Я хочу найти человека, с кем бы я могла прочитать ее от начала до конца. Но, может быть, еще лучше сделать это одной. Не для женщин эта книга, говоришь? Я буду первой кенергийкой. Я тебя больше не люблю, живи спокойно. Завтра я вообще перестану о тебе думать — я так решила. Наталья Симакова».
Иоанн закрыл глаза и взмолился: «Господи, надоумь, что делать». Он пошел было обратно в горницу, но передумал и вышел из дому. Пошел в церковь.
Аннушка прождала мужа до полуночи и, только когда пробило двенадцать, пошла его искать. Она нашла Иоанна в храме, распростертым на полу у аналоя. Супруги вместе вернулись домой и легли спать, но ни он, ни она заснуть в ту ночь не смогли — иерея мучил кашель. Врач, посетивший отца Иоанна утром, установил у него воспаление легких. Священник оправился только через месяц. В тот день, когда врач разрешил ему выходить, он заказал извозчика и отправился в имение Леснянка, принадлежащее Варваре Савельевне Артюшиной, которое находилось в восьми верстах от Боброва. Там проживала в качестве домоправительницы Наталья Симакова.
— Я этот день очень хорошо помню, — рассказывала отцу Иоанну Варвара Савельевна. — Когда это было? Восемь лет назад, полагаю. Нет, десять. Уже теперь десять лет будет, — она перевела взгляд с иерея на потолок и задумалась.
— Вы позволите открыть окно? — спросил он. Воздух был спертый.
— Окна не открываются. Заколочены.
«Как она так может жить?» — подумал Иоанн, обводя комнату взглядом в очередной раз. На окнах паутина, вещи разбросаны, ковер на полу грязный, на нем — крошки и мусор. Примечательно было, что всюду в комнате валялись книги, многие из которых были оставлены открытыми.
Варвара Савельевна сложила руки замком, положила их на голову и, закрыв глаза, погрузилась в свои раздумья. Иоанн увидел, что платье у нее под мышками порвалось, и смутился.
— Из всех чувств самое обманчивое — это чувство времени, вы не находите? — произнесла Артюшина из своего далека.
Иоанн мучился духотой, сидением в провалившемся, ухабистом кресле, неопрятностью хозяйки, ее многословием. Варвара Савельевна была меланхолична, рассеянна и временами казалась не в себе. При первом взгляде хозяйка Леснянки вызвала у иерея сочувствие. Но начали говорить — и его отношение к ней изменилось: себялюбка. Занята только собой. Ей только б мыслям своим предаваться, книжки читать да пустословить.
— Значит, вы знаете Наталью десять лет? — вернул отец Иоанн Артюшину к своему делу.
— Да, — подтвердила она и опять перескочила на другое: — А вы у нас недавно, верно? Я хорошо знала вашего предшественника, отца Иллариона. Где он теперь, кстати?
— Переведен в Воронежскую епархию.
— Это, наверное, хорошо для батюшки — из нашей глуши в Воронеж переехать?
— Кому как. Наталья, насколько я понял, попала к вам ребенком. Она старше вашей дочери Ирины?
— Они одногодки. А вам сколько лет, если позволите немного полюбопытствовать?
— Если только немного, — сказал Иоанн, пряча за улыбкой раздражение. Артюшина явно игнорировала его сан, но еще досаднее было то, что разговор постоянно съезжал на постороннее. — Мне двадцать восемь.
Варвара Савельевна проницательно прищурилась и спросила:
— Вы ведь не поповский сын, правда?
— Нет. У моего отца была лавка.
Ответ иерея добавил удовольствия его собеседнице.
— Сын лавочника в семинарии — это ведь необычно, верно? — спросила она. — Почему вы туда поступили?
— Я пошел в семинарию по зову души, — сухо сказал Иоанн.
— А как это было: «зов души»? — любопытничала дальше Артюшина.
— Если живешь неверно, вразрез с собой, со своей судьбой, душа все время ноет, — отвечал Иоанн словами одной из своих проповедей. — Если не обращать на это внимание, можно привыкнуть. Если же задумываться: что мне не хватает? что мне надо? куда душа меня зовет? — то в конце концов твое предназначение тебе откроется.
Варвара Савельевна слушала его с живым интересом.
— И вы это испытали лично?
— Конечно. Я был раз в церкви и увидел себя мысленно на месте батюшки. В душе сразу появилась радость. Это был ответ на все мои вопросы.
Артюшина улыбнулась, покачала головой с каким-то неуместным сочувствием, перевела взгляд на пол и в следующее мгновение бросила его обратно на иерея, вместе с вопросом:
