— Кроме того, я велел включить все телефоны, — продолжал Гэбриел. — Учтите, номер очень легко запомнить: 914–21–21. Ну а пока делать абсолютно нечего, кроме как расслабиться, но держать ушки на макушке, и если заметите что-то необычное, немедленно сообщайте мне.
В наступившем молчании был слышен лишь непрекращавшийся стук дождевых капель по стеклам. Наконец Дир откашлялся.
— Вам удавалось когда-нибудь снять привидение на пленку?
— Никогда.
— Что же, по крайней мере честно, — признал автор. Кейс попробовал кофе и отставил чашку, чуть звякнувшую о блюдце.
— Мистер Дир, — заметил он, — надеюсь, вы не оскорбитесь, но я нахожу, что маска служит несколько отвлекающим фактором.
— Возможно, у вас Синдром Расстройства Внимания.
(Дир отчего-то решил напялить маску Призрака Оперы.)
Фриборд скрипнула зубами и ловко сорвала с него маску.
— Спасибо, — спокойно поблагодарил Дир.
— Не за что, — отпарировала Фриборд с театральным вздохом, качая головой.
Дир извлек из кармана транзисторный магнитофон и положил перед собой на стол.
— Доктор Кейс, вы не возражаете, если я запишу это?
— Нет, разумеется, нет. Прекрасная идея. Валяйте.
Дир нажал кнопку; красная точка мгновенно налилась багровым светом и замигала.
— Ну вот, — провозгласил Дир. — Оружие к бою, мистер Никербокер.[26]
Кейс, положив локти на стол, подался вперед.
— Все знают историю этого дома? — вопросил он, обшаривая взглядом их лица.
— Я не знаю, — едва слышно выдохнула Анна. За обедом она почти не обмолвилась словом, ответив только на вопрос о путешествии и о своем последнем удачном деле, связанном с поисками пропавшего ребенка в Суррее. Зато не сводила пристального взгляда с Кейса.
— Он был…
— Построен доктором Куондтом, — докончил Дир, — в середине тридцатых для его прелестной жены, которая, как он посчитал, оказалась неблагодарной и наградила его ветвистыми рогами, что и побудило доброго доктора стремительно и зверски разделаться с изменницей.
— Вижу, вы хорошо приготовили домашнее задание, мистер Дир.
— Я знаю только то, что рассказала Джоанн, — пожал тот плечами.
— Да, Куондт слыл человеком жестоким, — подтвердил Кейс.
— Неудивительно, — согласился Дир. — По-моему, все хирурги таковы, именно поэтому и избрали такой род занятий; нормальные люди вряд ли способны резать живого человека на куски, а через минуту с аппетитом лопать «Биг Мак» с жареной картошкой.
— Согласен, вряд ли.
— Грубо и пошло, — добавил Дир.
— Возможно. Только Куондт не был хирургом, — объяснил Кейс.
— Не был?
— Нет. Куондт был известным психиатром.
Автор обратил холодный бесстрастный взгляд на риэлтора.
— Кроме того, Куондт был маниакальным ревнивцем, — продолжал Кейс. — «Врачу, исцелися сам», тому подобное. Жена была гораздо моложе, и он страстно ее любил.
— Как ее звали? — полюбопытствовал Дир.
— Райга, — обронил Кейс и повернулся к Морне, бесшумно появившейся у стола с серебряным кофейником в руках. Но когда она попыталась вновь налить ему кофе, Кейс быстро прикрыл ладонью чашку.
— О нет, спасибо, дорогая. С меня хватит.
— Кому-нибудь еще? — спросила Морна, оглядывая стол.
— Да, мне немного, пожалуйста, — потребовал Дир. Морна направилась к нему.
— Он встретил Райгу в мюзик-холле, — поведал Кейс. — Она работала там танцовщицей. Ее родители были румынскими эмигрантами, чуть ли не цыганами. Девушке едва исполнилось шестнадцать.
— Совсем юная, — поддакнул Дир и, лизнув кончик пальца, придавил самую большую крошку круассана, а потом отправил в рот. Морна все еще стояла, наклонившись над его чашкой.
— И как же он прикончил ее? — продолжал допрашивать он.
— Удушил.
Дир испустил дикий вопль. Морна охнула, но тут же прикрыла рот рукой: каким-то образом она промахнулась, и кофе вылился на колени Теренсу.
— О, какая я неуклюжая! Простите, умоляю.
Дир пытался промокнуть пятно салфеткой.
— Все в порядке, дорогая. Ничего страшного. Пустяки.
— Видишь, Морна? — вставил Кейс. — Он прощает тебя.
Девушка повернулась, молча встретила его странный пристальный взгляд и, опустив голову, тихо пробормотала:
— Знаю.
И пока наполняла чашку Дира, успела на миг встретиться глазами с невозмутимой Анной Троли.
— Можете идти, Морна, больше ничего не нужно, — велел Кейс. Девушка кивнула и направилась на кухню.
— Возвращаясь к истории дома, скажу только, что он был построен в 1937-м, — возобновил рассказ Кейс. — В 1952-м приключились эта трагедия, и гибель Куондта, очевидно, от собственной руки. Права владения перешли к сыну, Реджису Куондту, которому в то время было всего двенадцать. Мальчика взял к себе брат Куондта, Майкл. Реджис умер в двадцать лет, наследство досталось сначала Майклу, а потом его сыну, Полу Куондту. С 1954 года все хозяева безуспешно пытались его продать. Несколько раз его сдавали в аренду, но ненадолго: временные жильцы либо спешно уезжали, либо отправлялись на тот свет, включая тот период в конце пятидесятых, когда там обосновался монашеский орден. К сожалению, монахини одна за другой пали жертвой так называемого «кликушества», наблюдавшегося триста лет назад среди обитательниц французского монастыря Лоден. Настоятельницу же нашли повешенной на деревянной потолочной перекладине. Это было в 1958-м. С тех пор дом стоял пустым до 1984-го, когда Пол Куондт, человек, унаследовавший значительное состояние и довольно известный историк, перебрался сюда вместе с женой и тремя маленькими детьми. Но духи и их не оставили в покое. По ночам раздавались шум, оглушительные стуки в стену и кое-что еще…
Тут Кейс осекся и не стал уточнять, что именно.
— Но в 1987-м, — продолжил он, — все эти неприятные потусторонние явления прекратились, и спокойствие продолжалось до 1990 года, когда Куондты переехали в Италию, решили навсегда там остаться и вновь выставили и остров, и особняк на продажу. Но репутация дома уже стала широко известна. Вот и все повествование об этой обители привидений.
— Значит, все началось с задушенной жены, — протянул Дир.
— Верно, — согласился Кейс.
— Вероятно, ее дух до сих пор не нашел упокоения? Печальные вздохи и стоны в коридоре по ночам? Или стук трубки, выбиваемой о чьи-то зубы?
Фриборд незаметно выставила средний палец в сторону Дира.
— О том, что Куондт курил трубку, мне ничего не известно, мистер Дир, — мягко возразил Кейс, глядя на море.
— Хотите сказать, что это он здесь бродит?
— Возможно, — пожал плечами Кейс, взяв шоколадку с маленького серебряного подноса. — Видите ли, большинство жертв оказывались женщинами.
Дир смертельно побледнел.
— Жертвы? Какие жертвы? Хотите сказать, мертвецы?!
— Почти.
Фриборд вздохнула и нервно заерзала на стуле.
— Мы теперь только об этом и будем рассуждать?
Глаза риэлтора заволокла откровенная скука.
— И, разумеется, все несчастные умерли от страха? — напряженно пробормотал Дир.
— Только одна. Три покончили с собой, — сообщил Кейс. — Две сошли с ума.
Писатель повернул голову и вызывающе уставился на Фриборд.
— Какой-нибудь бессовестный риэлтор, вероятно, сдавал эту проклятую развалину психам и депрессивным хроникам.
— Мистер Дир, похоже, вы находите оправдания здешним несчастьям. Не может такого быть, что вы все-таки втайне верите в духов?
— Да мое неверие пушкой не пробьешь, мистер Кейс, можете не сомневаться! Чтобы стащить меня с постамента моих убеждений, потребуется больше тросов, чем те, на которых подвешен мост Золотые Ворота!
— Да, Дир — настоящий Фома Неверующий, — подтвердила Фриборд, полузакрыв глаза.
— Точно, — подтвердил Дир. — Но умоляю просветить меня и моих читателей: если такие явления, как призраки, все же существуют, почему, вместо того чтобы вознестись в небеса, к вечному блаженству, они упорно шатаются и шныряют по старому дому, до смерти надоедая всем и выставляя себя настоящими чирьями на заднице?
Кейс поднял брови.
— Миссис Троли, что скажете?
Но экстрасенс уклонилась от объяснений, опустив глаза и покачивая головой, пока не услышала тяжкий нетерпеливый вздох Фриборд, позволившей себе наконец закрыть глаза: полночи она металась и проснулась окончательно в четыре утра. Кейс мельком взглянул на нее и повернулся к Диру.
— Кто знает? — начал он. — Предположим, что вы убеждены, мистер Дир, будто смерть — это конец вашего сознательного существования. Вы умираете, но при этом обнаруживаете, что по-прежнему находитесь в полном сознании, так что для вас первое мгновение после кончины ничем не отличается от только что минувшего. Признайтесь, так ли уж странно звучит, если некоторые из нас просто не заметили собственной смерти?
