— Хорошо.
— Где отец Маккин?
Санденс показала на окно:
— В своей комнате, с Джоном.
— О нет.
И словно для того, чтобы приглушить это невольное восклицание, в доме неожиданно прозвучал громкий выстрел — звук, который трудно спутать с чем-либо другим. В тот же миг Вивьен поднялась во весь рост, и в руке у нее появился пистолет, словно эти действия неразделимы.
— Уходите отсюда. Бегите как можно быстрее.
Вивьен бросилась к дому. Рассел побежал следом. Она слышала, как шуршит галька под ногами, и звук этот показался ей нестерпимо громким. Вбежав в стеклянную дверь, она натолкнулась на нескольких ребят, которые смотрели на верхнюю площадку, где раздался выстрел.
Растерянные лица. Удивленные лица. Испуганные при виде Вивьен, появившейся с пистолетом на взводе. И хотя они знали ее, Вивьен объяснила им свое появление так, чтобы вызвать доверие:
— Полиция. Этим займусь я. Немедленно уходите отсюда, как можно дальше от дома. Быстро.
Ребятам не пришлось повторять дважды. Перепуганные, они бросились прочь. Вивьен надеялась, что Санденс сумеет успокоить их и увести в надежное место. Она направилась вверх по лестнице, держа пистолет наготове.
Рассел шел следом за ней. Рассел был с ней.
Ступенька за ступенькой осторожно поднялись они на второй этаж, где находились спальни детей. На площадке никого не встретили. Возможно, здесь их и нет, иначе кто-то наверняка выглянул бы на звук выстрела. Вивьен посмотрела в окно и увидела, как стайка ребят бежит по дороге.
Облегченно вздохнув, она все же не забыла об осторожности.
Прислушалась. Никаких голосов, никакого шума. Только эхо выстрела еще бродило, точно живое существо, в могильной тишине лестничной клетки.
Вивьен прошла дальше и свернула на пролет, ведущий в комнату под крышей. Там в конце лестницы виднелась открытая дверь.
Они направились к ней бесшумно, как коты, задержав дыхание. Поднявшись на площадку, Вивьен на мгновение прижалась спиной к стене, глубоко вздохнула и скользнула в комнату, нацелив пистолет в вытянутых руках прямо перед собой.
То, что она увидела, привело ее в ужас и заставило немедленно действовать.
На полу лежал преподобный Маккин с простреленной головой. Распахнутые, будто в изумлении, глаза смотрели в потолок. На полу возле него растеклась лужа крови. Джон сидел на скамейке и смотрел на нее пустыми глазами, держа в руке револьвер.
— Брось оружие. Быстро.
Вивьен крикнула это инстинктивно, но Джон явно пребывал в шоке и не собирался ничего делать — похоже, просто не мог. Тем не менее Вивьен крепче сжала свой пистолет:
— Брось оружие, Джон. Быстро.
Он посмотрел на револьвер в своей руке, словно только сейчас обнаружил, что держит его. Пальцы его разжались, и оружие упало на пол. Вивьен пинком отшвырнула его.
Джон поднял на нее глаза, в них стояли слезы. Он застонал.
— Скажем, что это я взрывал. Вот что сделаем. Скажем, что я.
Вивьен отстегнула от своего пояса наручники и защелкнула их на руках Джона за спиной. И только тогда перевела дыхание.
Рассел стоял на пороге и смотрел на труп, лежащий на полу в луже крови. Вивьен гадала про себя, тут ли он сейчас или переживает заново какую-то сцену из прошлого. Она дала ему время прийти в себя.
И себе самой тоже.
Джон сидел на скамейке, уставившись в пол, и все твердил свои причитания.
В этой комнате Вивьен не ожидала никаких сюрпризов, но все же внимательно осмотрелась. Простое, строгое помещение, никаких украшений, разве что репродукция Ван Гога на стене. Полуторная кровать, письменный стол, комод, потертое кресло. И повсюду книги, самые разные, в пестрых обложках.
А на полу возле шкафа раскрытый чемодан.
В нем толстый потрепанный коричневый конверт, альбом фотографий и зеленая куртка военного образца.
И только тут она заметила, что включен телевизор и изображение на нем замерло. Рассел прошел к нему, взял пульт управления и включил старый видеомагнитофон. Фигуры на экране ожили, а вместе с ними зазвучали и голоса. Картинка плохая, зернистая, очевидно, переписана на видеокассету с восьмимиллиметровой кинопленки.
У Вивьен сжалось сердце от того, что она увидела.
На сцене небольшого театра в свете рампы перед переполненным залом сидел чревовещатель, очень молодой человек, но не настолько, чтобы его невозможно было узнать. На коленях он держал большую куклу, поддерживая ее за спину. Кукла изображала старика в белом одеянии до пола с длинными белыми волосами и такой же бородой.
Когда-то очень давно, в какое-то совсем другое время, Майкл Маккин обращался к кукле с нетерпеливым вопросом:
— Так ты скажешь мне в конце концов, кто ты?
Кукла отвечала низким спокойным голосом:
— А ты еще не понял? Ну тогда, парень, ты просто дурак.
Управляемая умелой рукой своего вдохновителя, она повернула голову к залу, чтобы порадоваться смеху публики. Помолчала, неестественно насупив густые брови над голубыми стеклянными глазами.
И наконец произнесла то, чего публика уже ожидала:
— Я — Господь Бог.
— И когда мы приехали в «Радость», то увидели, что Джон, правая рука преподобного Маккина, убил его. Это все, что нам известно в данный момент.
Вивьен завершила свой рассказ и помолчала вместе со всеми, кто находился в комнате и смотрел на нее по-разному. Кто уже знал историю, выслушав ее, с горечью соглашался, что все так и есть. Кто слушал впервые от начала до конца, не мог скрыть недоверия.
Было семь часов. Утренний свет падал из окна, рисуя на полу квадраты.
Все чувствовали себя опустошенными.
В кабинете мэра Уилсона Голлемберга присутствовали начальник Департамента полиции Джоби Уиллард, капитан Алан Белью, Вивьен, Рассел, а также доктор Альберт Гроссо, психопатолог, которого мэр пригласил в качестве консультанта в расследовании и срочно вызвал, чтобы он занялся Джоном Кортигеном и его психозом.
Учитывая, что скрывалось в стенах «Радости», все согласились, что ребятам нужно провести ночь в другом месте. Их поручили приходящему персоналу общины и временно разместили в одной из гостиниц в Бронксе, которая согласилась их принять.
Вивьен поцеловала Санденс, но не сказала ей о смерти матери, решив сделать это на другой день.
Глядя, как дети садятся в автобус, она подумала, что придется еще немало поработать, прежде чем они забудут происшедшее. И понадеялась, что никто из них не потеряется. А ее саму между тем уже ожидало новое испытание — доклад руководству.
Когда нарисовали на полу контуры тела, унесли труп Майкла Маккина и увезли убийцу в наручниках, за Вивьен и Расселом пришла машина и доставила их в мэрию, куда почти одновременно с ними прибыл капитан и где Уилсон Голлемберг ожидал их как на иголках.
Прежде всего он хотел услышать заверения, что новых взрывов не будет.
Белью объяснил, что пиротехники обезвредили пульт дистанционного управления, который приводил детонатор в действие, и что благодаря письму, найденному у священника, и подтверждению на карте — этой гениальной догадке Вивьен — у них имеется точный список заминированных зданий. Хотя и с известными неудобствами для горожан, разминирование начнется через несколько часов.
Потом Вивьен изложила дело во всей его сложности и абсурдности вплоть до драматического завершения.
И тут доктор Гроссо, мужчина лет сорока пяти, полная противоположность привычному представлению о психиатре, понял, что настал его черед объяснить события. Он поднялся и, прохаживаясь по комнате, заговорил спокойным голосом, сразу захватив внимание собравшихся:
— То, что я выслушал, позволяет мне поставить диагноз, подтвердить который смогу позже, после более детального изучения дела. К сожалению, не имея возможности поговорить непосредственно с этим человеком, вынужден опираться только на свидетельства и потому думаю, что у нас навсегда останутся лишь предположения, а не уверенность.
Он пригладил усы и постарался говорить понятными для всех словами.
— Судя по тому, что я услышал, думаю, преподобный Маккин страдал многими заболеваниями. Первое — раздвоение личности, при котором он моментально переставал быть тем, кем был за секунду до того, как превращался в другого человека, то есть в того, чьим отличительным признаком служила зеленая куртка. Проще говоря, когда он надевал ее, он не исполнял роль, подобно актеру, а действительно становился другим человеком. И когда вновь преображался, в памяти у него ничего не сохранялось. Уверен, что его переживания из-за всех погибших были искренними. Это доказывает тот факт, что он решил преступить один из главных догматов своей церкви и нарушить тайну исповеди, лишь бы полиция поймала преступника и прекратились взрывы.
