Оцепенелость моя вдруг прошла. Пальцы выскользнули из щели, я откатился назад. Стальное колесо со скрежетом прошло мимо.
Я лежал и смотрел в небо. И неожиданно все стало очень просто, все сложности куда-то исчезли. Надо мной склонялись люди. Кто-то тер мою холодную как лед руку, согревая ее. Должно быть, лицо мое расплывалось в идиотской улыбке, потому что обращенные ко мне лица тоже улыбались.
Пронесло. Я сел. Мне помогли подняться на ноги. Какая-то женщина пригладила мне волосы, кто-то сказал, как мне повезло. Я отвечал, что знаю, смеялся, и все радостно смеялись вместе со мной, словно и они тоже счастливо избежали смерти. Трое или четверо потащили меня в ресторан, и я оказался с ними за длинным столом. Они громко рассказывали другим обедавшим, что еще немного — и трамвай проехался бы по мне.
После обеда я, еще не оправившись от дурноты, решил, что ехать на метро будет безопаснее. На станции я старался держаться подальше от края платформы. Доехав до Анжуш, поднялся на Авенида-Алмиранте-Рейш. И только тогда до меня дошло, что день жаркий. И только тогда я понял, что, несмотря на тридцатиградусную жару, меня бьет озноб и что мне плохо. Меня вырвало моим обедом. Я чувствовал себя гораздо более уязвимым, чем прежде.
20 апреля 1975 года.
«Банку де Осеану и Роша».
Сан-Паулу, Бразилия.
Днем дождь прекратился. Включили свет, освещение мигало. Мануэл Абрантеш погладил себя по лысине и проверил телефон. Телефон работал. Он набрал городской номер. Откинулся в кресле, немного ослабил галстук и вызвал секретаршу.
— Кондиционер опять неисправен, — сказал он секретарше, двадцатипятилетней девушке, выпускнице университета.
— Но он работал…
— А сейчас неисправен, потому что после того, как вырубают свет… Подожди, — бросил он в трубку.
— Я вызову электрика.
— Хорошо. — Он отослал ее.
— Да, сеньор Мануэл, — сказал голос в трубке.
— Есть у тебя что-нибудь для меня?
Молчание.
— Ты слушаешь, Роберту?
— Да, сеньор Мануэл, но ведь в прошлый раз вы, кажется, не одобрили мой выбор, верно?
— Нет, прелестная девушка.
— Так я опять вам ее пришлю.
Раздался стук в дверь.
— Подожди, я занят! Это пришли кондиционер чинить… Войдите! Не вешай трубку!
Он повернулся к электрику и указал на кондиционер:
— После того как вырубают свет, он не включается.
— Это предохранитель, — сказал тот равнодушно. Слова Мануэла не произвели на него впечатления. — Когда дают свет, скачок энергии выводит предохранитель из строя.
Сменив предохранитель, он ушел.
— Роберту?
— Так я опять ее пришлю.
— А не найдется у тебя кто-нибудь в деловом костюме?
— Мужчина? — смутился Роберту.
— Женщина, идиот ты эдакий! Женщины тоже носят деловые костюмы. Хватит с меня девиц в оранжевых или лимонно-желтых мини-юбках. Я возглавляю серьезное учреждение!
— А, ну да, хорошо.
— Купи ей деловой костюм. А я оплачу его.
— Хотите, чтобы она сейчас пришла?
— Мне надо, чтобы комната охладилась.
— Так когда же?
— Минут через двадцать.
Мануэл положил трубку. И в ту же минуту раздался звонок.
— Ваш брат на проводе, — сказала секретарша. Мануэл нажал на кнопку.
— Ты в порядке? — спросил Педру.
— Да, просто занят очень. Передохнуть удается, только когда свет вырубают.
— Отцу опять хуже.
— Опухоль?
— Опухоль. Считают, что он подхватил инфекцию и рак добрался до лимфы.
— И что это значит?
— Думаю, тебе стоит вернуться.
Наступило молчание, пока Мануэл стряхивал с лица капли холодного пота.
— Неужели все так серьезно?
— Иначе я не советовал бы тебе вернуться.
— Ты же знаешь, как это сложно для меня.
— Ты полетишь в Швейцарию.
— Швейцария — тоже Европа, ты же понимаешь…
— О чем ты?
— Если даже Франко завтра помрет, мне в Испанию путь заказан.
— Ты же не нацистский военный преет…
— Не надо даже произносить такие слова! Ты знаешь, чей день рождения здесь празднуется. А мы постоянно читаем в газетах о том, что творится у тебя под боком.
— Что празднуется?
— День рождения Гитлера.
— А что у меня под боком?
— Коммунисты, вот что.
Молчание и лишь потрескивание телефонных помех из Лозанны.
— В Португалии национализировали банки, — сказал Педру.
— Вот видишь, — сказал Мануэл. — Нам крышка.
— Итак, возвращаться ты не собираешься.
— До поры до времени не хочу рисковать. Могу я поговорить с отцом?
— Он на искусственной вентиляции легких.
— Этого ты мне не говорил. Он что, сам дышать не может?
— Я не хотел волновать тебя. У него отказали легкие.
— Сколько ему осталось?
— Это может случиться каждую минуту. Доктора никаких гарантий не дают.
— Тогда попытаюсь вылететь немедленно.
Он положил трубку, и телефон тут же зазвонил опять. Мануэл закатил глаза и покачал головой.
— Дела… — сказал он сам себе.
— К вам сеньора Шуша Мендес, — сказала секретарша и, не скрывая иронии, добавила: — Говорит, по делу.
Вошла густо накрашенная мулатка в дешевом легком костюме синего цвета. В руке у нее был пластиковый портфель — дешевка под стать ей. От напора ее необъятной задницы шов на юбке слегка разошелся.
— Сеньора Мендес, — сказал он, пожимая руку девушке и прикрывая дверь перед носом секретарши, — что у вас в портфеле?
Вопрос смутил девушку, но портфель она открыла, вытащила оттуда кучу скомканных газет и протянула их ему. Он отодвинул кресло, жестом велел ей подойти и нагнуться.
Вторник, 16 июня 199…
Авенида-Алмиранте-Рейш, возле станции метро «Анжуш».
Лиссабон.
Я кое-как добрался до ближайшего к метро кафе. В нем были люди, но лица их казались размытыми. Я прошел в туалет и умылся. Потом попросил стакан воды и прополоскал рот. Заказал чашку чая из двух пакетиков «Липтон». Португалия теперь пьет «Липтон». Щедро сыпанув в чай сахару, сделал глоток. Потом заказал чего-нибудь покрепче, сел, обливаясь потом, тяжело дыша и отдуваясь. Бармен бросал на меня косые взгляды. Телевизор призывал всех махнуть на Мадейру.
Из глубины бара вышел кто-то и навис надо мной, загородив свет.
— Так вот, оказывается, где лечат свои раны старые сыщики! — сказал человек, усаживаясь за мой столик.
Он был мне знаком — этот крупный нос, эти старые слезящиеся глаза и черные блестящие, закрученные на концах усы.
— Со мной просто произошел несчастный случай, — сказал я. — Я чуть не попал под трамвай. Переволновался, вот и все. Надо было где-то передохнуть.
— В таком городе, как этот, где полно трамваев, люди попадают под них еще на удивление редко.
— Не могу вспомнить ваше имя, хотя знаю, что мы знакомы.
— А вы Зе Коэлью, — сказал он. — Я тоже не сразу узнал вас. Раньше вы были с бородой. Жоан Жозе Силва… известный больше как Жожо. Припоминаете?
Я не припоминал.
— Три года назад я, как считается, вышел на пенсию, хотя, по существу, меня вышвырнули.
— Но вы не убийствами занимались?
— Нет. Полиция нравов.
— Вы, кажется, сказали, что здесь лечат свои раны старые сыщики?
— Лечили, еще три дня назад.
— А потом перестали? Что же произошло?
— Помните некоего Лоуренсу Гонсалвеша?
Опять это имя! Оно буквально преследовало меня!
— Я с ним не знаком, но слышал о нем, — сказал я.
— Он тоже… в отделе нравов служил, вместе со мной.
— Вы были с ним в паре?
— Временами, — уклончиво сказал он. — Так вот, он захаживал сюда… еще недавно.
— Я слышал, он бизнесом теперь занялся.
— Называет свою должность «секьюрити-консультант». Красиво, конечно, лучше, чем просто «частный детектив». Но занимается-то он всего-навсего тем, что выслеживает жен толстосумов. Смотрит, не увлекаются ли они чем-нибудь похлеще, чем хождение по магазинам. Рассказать вам — так вы удивитесь.
— Правда?
— Он, во всяком случае, удивлялся… как, впрочем, и мужья этих бабенок, из-за чего ему часто и не платили обещанного.
— И почему же он перестал сюда захаживать?
Мужчина пожал плечами:
— Обычно он выпивал здесь, а летом после этого шел со мной в парк перекинуться в картишки.
— Он женат?
— Был. Жена от него обратно в Порту подалась. Не нравилось ей здесь засилье «черных». Ее послушать, так все мы «мавры». Свалила и детей с собой забрала.
Я прикончил свой чай. Собеседник действовал мне на нервы. Не знаю почему, может быть раздражали его слезящиеся глаза.
