— Он женат?
— Был. Жена от него обратно в Порту подалась. Не нравилось ей здесь засилье «черных». Ее послушать, так все мы «мавры». Свалила и детей с собой забрала.
Я прикончил свой чай. Собеседник действовал мне на нервы. Не знаю почему, может быть раздражали его слезящиеся глаза.
— Ну, мне пора, — сказал я. — Не хочу, чтобы и меня отправили на пенсию раньше времени.
— Так вам неинтересно, что сталось с Лоуренсу?
— Вы хотите сказать, что если он не приходит в кафе вот уже три дня, значит, он пропал?
— Обычно он каждый день сюда приходил.
— На работу к нему вы наведывались?
— А то нет! Работает он тут рядом, через дорогу. Третий этаж. Глухо.
— Может, уехал?
— Не было у него денег, чтоб уезжать.
— Позвоните мне, если он появится, — сказал я, давая ему визитку. — А если не появится, все равно позвоните в конце недели.
Ждать ответа я не стал — спешил поскорее выйти, чтобы голова перестала раскалываться от неонового света. Поднялся к Луизе. Дома ее не было. Пошел к себе в полицию. Карлуш тоже отсутствовал. Я принял аспирин. Полегчало. В дверь сунулся Абилиу Гомеш и сказал, что вид у меня ужасный. Подождав, я зашел в его комнату и открыл там лежавшую на его столе папку с делом Терезы Оливейры. И чуть ли не на первой же странице наткнулся на то, что меня интересовало: Тереза была найдена мертвой в черном «мерседесе» серии 250, дизель, регистрационный номер 1408 PR.
Я вышел, прогулялся, чтобы глотнуть воздуха. Но приятной прогулкой это нельзя было назвать: на улице было много машин, и от раскаленного асфальта несло бензиновой вонью. Я направился к пансиону «Нуну» и поднялся по старинной, чуть ли не двухсотлетней, лестнице, покрытой старым линолеумом. Жорже Рапозу был по-прежнему на месте и курил, уткнувшись в газету. Я положил руку на его конторку.
— А, инспектор, — равнодушно сказал он. — Это вы.
— Похоже, память на лица начинает к вам возвращаться.
Он подумал.
— Помню лишь тех, кто поневоле запоминается. К примеру, тех, от кого одни неприятности.
— Ну да, парней, что были здесь в пятницу днем.
— Вы меня понимаете, инспектор. — Он вздохнул, прикрыл веки.
— А следом за ними кто-нибудь вышел?
— Имеете в виду, поднялись втроем, а спускались уже вчетвером? Чтобы такое вспомнить, побольше времени требуется…
Я пристально посмотрел на него. Он выдержал взгляд не дрогнув.
— Сколько раз в год ты получал по шее, Жорже?
— За последние двадцать пять лет? Разок-другой.
— А раньше?
— Полиция есть полиция. Теперь только форма другая. Но раньше не так церемонились.
Метнувшись за конторку, я двинул его коленом в бок. Он грохнулся на ковер. Сигарета выпала у него из рук. Я поднял ее и раздавил.
— Это тебе сладкое воспоминание о прошлом, Жорже, — сказал я. — Теперь, просыпаясь утром, будешь думать: «Черт, инспектор Коэлью может прийти сегодня, так уж лучше мне вспомнить, как все это было с девушкой, которая наведалась сюда в обед в пятницу, потом вышла, а через четыре часа была убита». Получишь ты по шее или нет, будет зависеть от твоей памяти. И даже когда ты посчитаешь, что свободен, как птичка, я приду по твою душу, и мало тебе не покажется.
Я поднялся в номер и осмотрел его. Кровать была вновь придвинута к стене. Больше ничего не изменилось. Я сел на кровать, закурил, но в голове было пусто. Я глянул на себя в зеркало. Вид по-прежнему ужасный.
Жорже все еще лежал там, куда свалился. Пробормотав что-то, он взглянул на меня искоса и зажмурился.
— Давай-ка припоминай, Жорже, — сказал я и вышел.
Я позвонил Луизе. Она была дома. Я позвонил Оливии и сказал, что буду поздно. Доехал на автобусе до Салданьи, а оттуда пешком направился к Луизе. Лестница показалась мне нескончаемо длинной и крутой. Луиза усадила меня, налила стакан чая со льдом. Я рассказал ей о происшествии. Она сидела, поджав ноги и обхватив себя за щиколотки, слушала, глядела на меня во все глаза не мигая.
— А я вот какую записку получила, — сказала она, когда я закончил. — Под щетки на машине была подсунута.
Она взяла со стола бумагу и протянула мне. На листе формата A4 красным фломастером было написано: «Puta».
— Наглость какая, — довольно равнодушно заметил я и рассказал о своем разговоре с Нарсизу и о том, что он отстранил меня от дела.
— Так им известно и обо мне?
— Они видели меня входящим в твой дом, а теперь, оказывается, знают и твой автомобиль.
— Ты, кажется, сомневаешься, кто эти «они».
— Не думаю, что это с кем-нибудь согласовано, — сказал я. — Иначе меня бы вообще временно уволили. По-моему, просто кое-кому из полицейских чинов намекнули, что неким влиятельным людям не нравится тот оборот, которое приняло расследование.
— И все это из-за Катарины?
— В сексе она не новичок. Очень многие мужчины мечтают трахнуть молоденькую. Одни действуют уговорами, другие предлагают деньги, но есть и такие, которые просто насилуют. Перспектива предстать перед судом по такому обвинению, возможно, и толкнула кого-то на убийство. В этом деле замешаны большие люди. Ее отец хорошо знаком с министром внутренних дел. Когда Катарину убили, он выпивал с министром, а когда Тереза Оливейра покончила с собой, он с ним ужинал.
— Тереза Оливейра покончила жизнь самоубийством?
— В воскресенье вечером.
Известие взволновало ее, и, встав, она заходила по комнате. Я продолжал пить чай. Разговор с Луизой ничего не прояснил. Кто оказывает давление на полицию? Кто инициатор моих неприятностей? Сам Нарсизу или он лишь исполнитель? Луиза поцеловала меня. Целоваться с ней было приятно. Потом она села обратно в кресло.
— Но у меня есть и хорошая новость.
— Ты закончила свою диссертацию?
— Ну, не до такой степени хорошая, — сказала она. — Отец разрешил мне начать выпускать журнал, против чего возражал последние два месяца.
— Ты же собиралась издавать книги…
— Я и собираюсь, но журнал сделает меня заметной в издательском бизнесе, что поможет мне и с выпуском книг. Новый журнал всегда привлекает внимание, и я этим воспользуюсь.
— Но как же?..
— Для начала мне требуется какой-то сенсационный материал. Это сразу выведет мой журнал на первый план.
— А отец твой в этом вопросе не может тебе помочь?
— Он говорит, что его помощью будет хорошая реклама, но остальное он предоставляет мне.
— Тебе требуется добрый старый скандал на сексуальной почве. Кто-нибудь, обнаруженный со спущенными штанами.
— Нет, Зе, никаких фривольностей. Это же будет серьезный журнал для деловых людей, а не бульварный листок для парикмахеров.
— Этого ты не говорила. А если б я знал…
— Что?
— Предложил бы тебе какого-нибудь бизнесмена со спущенными штанами.
— Я же тебе говорю, никаких спущенных штанов!
— Тогда у тебя могут возникнуть проблемы с распространением. Насколько я знаю, публику в наши дни интересует только это.
— Ты огорчаешь меня.
— Так выпьем за фривольность.
Было почти девять вечера и еще светло; дни удлинялись, однако я чувствовал, что время меня поджимает. Завыла сирена, люди шарахнулись к стенам домов, и спустя несколько секунд по улице промчались две пожарные машины.
Я топтался на углу, думая, не выпить ли пивка с Антониу Боррегу. Для ужина с Луизой я слишком устал. Первым делом мне следовало принять душ. Войдя в дом, я сразу понял, что там кто-то есть. Кошка сидела на стуле в полумраке кухни поджав хвост. Увидев меня, она прищурила свои желтые глазищи.
Я поднялся по лестнице и на площадке услышал какой-то очень тихий, сдавленный стон. Свет не горел. От комнаты Оливии меня отделяла лишь ковровая дорожка. Я распахнул дверь и увидел вытаращенные глаза Оливиии и рот, приоткрытый в ужасе. Я потряс головой и попятился, но видение не исчезало. Оливия лежала на спине, и ее голые ноги обвивали торс Карлуша. Ее щиколотки были скрещены на его ягодицах. Склонившись к ней, голый, на вытянутых руках, он резко обернулся. Я грохнул дверью и, пошатываясь, отступил, как будто мне дали пощечину.
От злости даже заломило в висках. Я решил войти к ним, но вдруг услышал, как кто-то барабанит во входную дверь. Пока я раздумывал, настойчивый стук снизу не прекращался. По странной ассоциации я подумал: уж не пожарные ли?
Я сбежал по лестнице, рванул входную дверь. Стоявшего в дверях я знал, но с ним было еще шесть человек и полицейский фургон сзади.
— Инасиу? — произнес я в совершенном замешательстве, протягивая руку.
— Простите, инспектор, — сказал он, не подавая мне руки, — но я по службе.
— Отряд по борьбе с наркотиками? Здесь? — сказал я, прислушиваясь к движению наверху.
— Да, именно, — сказал он. — Я все еще в отряде по борьбе с наркотиками.
