Я не задумываясь поднимаю пистолет и стреляю.
Звука выстрела я не слышу. Для меня существует только визуальный ряд. Я вижу, как голова Бонни откидывается назад, когда голова Хиллстеда взрывается и нож падает из его руки. И я понимаю, что вместе с ним убила и ее.
Я чувствую, как во мне рождается крик, руки взлетают к голове, но тут Бонни движется ко мне, насколько ей позволяют связанные ноги. Она поворачивается левым боком ко мне, и я вижу Хиллстеда на полу с пулевым отверстием вместо глаза, и я все понимаю.
Я сумела выстрелить. Пуля зацепила щеку Бонни, но попала точно в цель. С ней все в порядке. А он мертв.
Я засовываю пистолет в кобуру. Джеймс и Алан бегут по лестнице. За ними Томми. Алан плачет, развязывая Элайну, завертывает ее в одеяло, а Томми и Джеймс спрашивают меня, все ли со мной в порядке. Я не отвечаю.
Я смотрю на монстра, лежащего на полу. На человека, который дал Сэндсу ключ от моего дома и таким образом обрек на гибель мою семью. Я думаю о той череде разрушений и несчастий, которые он оставил после себя.
В конце концов, он подтвердил собственную точку зрения.
Смерть всего лишь шаг в сторону.
Но с другой стороны, такова и жизнь, со всеми, кто за нее ратует.
Келли распорядилась, чтобы присутствовали три человека: я, Мэрилин и Элайна. Само собой, присутствует и Бонни. Келли не возражает.
Келли очнулась через два дня после смерти Питера Хиллстеда. Прошло еще два дня, и доктор решает проверить ее ноги на чувствительность. Келли изо всех сил старается держаться молодцом, но я вижу, что она в ужасе.
Выглядит она ужасно. Бледная, осунувшаяся. Но живая.
Скоро мы узнаем, сможет ли она снова ходить.
Доктор держит в руках один из этих инструментов, которые все знают по виду, но не по названию, — что-то вроде вращающейся стрелы с ручкой. Он приготовился коснуться определенных точек на ее ногах. Он поднимает глаза на Келли.
— Готовы?
Элайна хватает ее за правую руку, я — за левую. Мэрилин стоит слева от Элайны. Бонни смотрит на все с тревогой.
— Пощекочите меня, лапонька.
Доктор проводит инструментом по ее пятке. Смотрит на нее.
— Чувствуете?
Ее глаза расширяются от страха. Голос слабый.
— Нет.
— Не паникуйте. — Он ее успокаивает, но я знаю, что это не помогает, потому что ее рука едва не ломает мою. — Давайте попробуем другую ногу. — Он проводит стрелкой по пятке.
Мы ждем…
Большой палец дергается. Келли затаивает дыхание.
— Вы почувствовали? — спрашивает доктор.
— Я не уверена…
— Ничего. Движение большого пальца — отличный признак. Давайте попробуем еще раз. — Он проводит инструментом по ступне. На этот раз большой палец реагирует сразу же.
— Я чувствую! — восклицает Келли. — Не очень четко, но чувствую.
— Это очень, очень, очень хорошо, Келли, — говорит доктор. — Теперь я хочу, чтобы вы попробовали кое-что сделать. Попытайтесь пошевелить этим пальцем, тем, который дергался.
Я чувствую, как Келли потеет.
— Давай, — уговаривает ее Элайна, — попытайся. У тебя получится.
Келли смотрит на свой большой палец с такой сосредоточенностью, какой бы позавидовал спринтер на Олимпийских играх. Я чувствую ее умственное напряжение как нечто конкретное.
Палец двигается.
— Сейчас я что-то чувствую, — возбужденно говорит Келли. — Какую-то… связь. Я понятно объясняю?
Доктор улыбается. Это широкая улыбка. Никто из нас еще не позволяет себе расслабиться и испытать облегчение, но мы уже готовы к этому. Нам только нужно услышать заключение доктора.
— Да, понятно. Отличные новости. Остается пять процентов вероятности, что будут какие-то последствия. Ничего такого, с чем бы не справилась физиотерапия, так что не волнуйтесь в случае чего. Тогда вам придется снова научить свое тело реагировать на сигналы, посылаемые мозгом. — Он делает паузу. — Но я с уверенностью могу сказать: паралич вам не грозит.
Келли откидывает голову на подушку и закрывает глаза, а палату наполняет хор восклицаний: «Слава Богу!»
Затем мы все замолкаем.
Потому что слышим рыдания.
Бонни. Маленькая Бонни стоит у дверей палаты Келли, лицо красное, слезы потоками текут по щекам, кулак прижат ко рту. Она пытается закрыть вулкан скорби, который требует высвобождения.
Я так потрясена, что лишаюсь дара речи. У меня такое ощущение, что кто-то острой бритвой разрезал мое сердце пополам.
Из всех нас больше всего боялась за Келли Бонни. В ее глазах, если бы Келли осталась калекой, это означало бы, что он победил. И она плачет о своей матери, обо мне, об Элайне, о Келли и о себе.
Первой приходит в себя Келли.
— Иди сюда, лапонька, — ласково говорит она.
Нежность в ее голосе поражает меня.
Бонни кидается к ее кровати. Она берет Келли за руку и, продолжая плакать, трется щекой о костяшки ее пальцев. Келли что-то бормочет, остальные стоят молча.
При всем желании мы не можем заговорить.
Келли просит меня остаться с ней на несколько минут наедине.
— Итак, — говорит Келли после недолгого молчания, — теперь уже все знают про меня и Мэрилин.
Я ухмыляюсь:
— Точно.
Она вздыхает, но сожаления в этом вздохе нет.
— А, ладно. — Она снова молчит. — Знаешь, она меня любит.
— Я знаю.
— Но я не потому предложила тебе остаться здесь со мной, — говорит она.
— Да? А почему?
— Я кое-что должна сделать и… возможно, я еще не готова сделать это с Мэрилин. Возможно, никогда не буду готова.
Я удивленно смотрю на нее:
— Ты о чем?
Она жестом просит меня подойти поближе. Я сажусь на край кровати.
— Еще ближе.
Я подвигаюсь. Она протягивает руки, мягко хватает меня за плечи и притягивает к себе. Она обнимает меня.
Я не сразу понимаю, но потом до меня доходит, я закрываю глаза и крепко обнимаю ее.
Она рыдает. Беззвучно, но от души.
И я обнимаю ее и позволяю ей выплакаться. И мне вовсе не грустно. Потому что это не те слезы, которые нужно унимать.
Уже пять часов, и, кроме меня и Джеймса, в офисе никого не осталось. Большая редкость. Всех монстров временно уложили спать. Мы можем жить по расписанию. Я собираюсь этим воспользоваться.
Я слежу, как распечатывается мой отчет. Скоро появится последняя страница, что ознаменует окончание дела Джека-младшего. Вся его кровь, страдания и жизнь быстро остались в прошлом.
Впрочем, не совсем так. То, что он делал, долгие годы будет эхом отзываться в наших жизнях. Он резал глубоко, по живому. В шрамах нет нервов, но они видны, и иногда на рассвете они чешутся, как давно потерянная конечность.
— Вот мои заметки, — говорит Джеймс.
Я вздрагиваю. Он кладет бумаги на стол.
— Спасибо. Я почти закончила.
Он стоя смотрит на принтер. Редкий момент. Нам с Джеймсом комфортно молчать рядом друг с другом.
— Наверное, мы так никогда и не узнаем, — говорит он.
— Наверное, нет.
У нас общий темный поезд и общий интерес. Нам не нужны долгие беседы.
Существовал ли кто-то до отца Питера Хиллстеда? Был ли дедушка-убийца или такой же прадедушка? Если бы мы могли очутиться в том времени, когда не было ни сложных ухищрений сегодняшней практики уголовных расследований, ни базы компьютерных данных, кто знает чего мы смогли бы достичь?
Смогли бы мы поймать человека в цилиндре, который не имел лица, но ловко орудовал сверкающим скальпелем?
Удалось бы нам в итоге найти лицо для этого легендарного ужаса?
Скорее всего нет.
Но наверняка мы этого никогда не узнаем.
Мы должны благодарить нашу способность оставлять такие вопросы без ответа, уходить от них без оглядки, иначе мы все давно потеряли бы рассудок.
Из принтера выползает последняя страница.
Я похоронила Энни рядом с Мэттом и Алексой.
День выдался замечательным. Светит калифорнийское солнце, то, которое мой отец больше всего любил. Оно светит без устали, жар смягчается легким ветерком.
На этой неделе траву на кладбище не косили, она лежит волнами, густая, ярко-зеленая. Глядя вдаль, на надгробия, уходящие за горизонт, я представляю себе кладбище дном океана, поросшим водорослями и покрытым остовами утонувших кораблей.
Я вижу людей, молодых и старых — кто пришел в одиночку, кто группой. Некоторые из тех, кого сегодня навещают родственники и друзья, мирно умерли в своих постелях, некоторые стали жертвами насилия. Одни умирали, окруженные близкими, другие — среди голых стен.
Есть могилы, к которым никто не приходит, и они ветшают.
Место это тихое, здесь живут воспоминания и бродят призраки.
Бонни сажает на могилу Энни цветы. Она заканчивает работу, выпрямляется и стряхивает грязь с ладоней.
