– вот где советский Клондайк, но сектора поделены меж номенклатурой повыше меня росточком. Торговые люди без труда высоких чиновников, как поросят, на рынке покупают. Облисполком – это область, все хозяйства под их наблюдением, а я был мелкой сошкой, меня не замечали. Честная козявка – и все тут, а у них все повязано, как у нас на районе. Но я-то их сек внимательно, всех на заметку, кое-какие документы припрятывал, копил на будущее. Надо сказать, была у торговой мафии, сейчас такого нет, одна слабость. Боялись они как огня уголовной братии. Презирали, но боялись до жути! Там свои законы, тюремные, а ума мало. Тут наоборот, ум есть и власть, деньги делать умеют, а в руках только органы МВД, хвостами вертят, кто больше даст, чьи связи сильнее, тот и в козырях, а в целом водица мутная. Как было не сыграть? Я не спешил, укреплял позиции, и к моменту окончания ВПШ оказался на коне. Денег было не густо, но были связи, момент я не упустил…»
– Уважаемые пассажиры! Наш самолет идет на посадку, просьба пристегнуть ремни. Спинки кресел приведите в вертикальное положение. Температура воздуха…
«Конечно. Ты можешь меня осудить, но это дело неблагодарное. Ты был в Афганистане, там был враг, и ты тоже убивал. Война, приказ, это понятно. И мне приходилось отдавать приказы на устранение, как иначе, и знаешь, не жалею. Это тоже враги, только внутренние, мелкие и жадные. Это они страну сейчас разваливают, к этому идет, продаются Западу. Что будет, сказать трудно, но это враги. Я их знаю от сохи, от колхоза, нюхом чую предателей. Коммунизм плох, а деньги еще хуже. Наверно, я был не лучшим Хозяином, но старался управлять грамотно, чтобы все работало и был порядок. Есть умная фраза. Деньги хороший слуга, но плохой хозяин. А сейчас деньги правят умами, на них молятся, отсюда вся беда. Убийства случались, но не были целью, только необходимостью, общество должно очищаться либо по закону, либо по личному приказу, иначе развал системы, это и произошло. Я не собираюсь втягивать тебя в уголовщину, и раньше уберегал, не стоит меня винить. Грядут новые времена, можно делать легальный бизнес. Мне поздно, мои винтики сломались со старым аппаратом, новых людей под новые схемы собрать не успею, желания нет. А деньги есть в Швейцарском банке, десятки миллионов, и они будут в твоем распоряжении. Наверно, ты думаешь, что страной управляют генсеки разные, ЦК, политбюро? Нет, правим мы: я и такие как я. А министры делают, что мы укажем. Каким образом? Архив. Вот где настоящие бразды правления, вот куда тянется Фауст. Досье на высших руководителей, они не с неба свалились, они из нас выросли, из райкомов и обкомов, из комсомола. Копятся эти досье долгие годы, покупаются за больше деньги, и цена им – вся жизнь. И не одна.
Свой архив я начал собирать еще председателем райисполкома. Построили новое здание, сотрудники бросились занимать кабинеты, воевать за них, а исполкомовский архив оставили в старом строении, да куда он денется. Я не поленился, лично сам председатель, никому не доверил, разбирал бумаги и, представь себе, выбрал массу интересных документов, про которые все давно забыли, а люди-то выросли, и занимали места в высоких кабинетах. Конечно, они вспомнят, когда предъявят, а в тот миг, извини, остатки архива я поджег. Хулиганы деревенские, кто еще? И те, кто легли в мои папочки, были уверены, что все сгорело. Позже я разжился бумагами крупного деляги, который имел компромат на Внешэкономбанк, потом высокого чина МВД, и пошло-поехало. Везде есть продажные люди, и даже архивы КГБ не исключение, а там компромат на самый верх тянется. История очень любопытная, но долгая…»
Самолет совершил посадку. После нудного и душного ожидания подали трап. Вначале покинули самолет пассажиры второго салона, затем первого. Петр Тимофеевич, зажав тощий портфель под мышкой, спустился по трапу самым последним. Уже стемнело, сыпал реденький снежок. Через зал прибытия он вышел на привокзальную площадь. На стоянках такси, маршруток и междугородних автобусов стояли очереди. Прибыл очередной рейс, и толпа прибывших пассажиров с баулами и чемоданами, руководствуясь общим инстинктом, устремилась на железнодорожную станцию, на электричке быстрей. Петр Тимофеевич не любил пользоваться услугами таксистов-парильщиков, заламывающих несусветные цены. Не денег жалко, скотов кормить не хочется. Он прибыл налегке, прогуляется с обычными пассажирами, он человек не гордый, а что его министры уважают, так оно заслужено. Давно ли конюхом работал? Он усмехнулся.
Электричка только что прибыла, пассажиры штурмовали вагоны, стремясь занять сидячие места, и тут Петр Тимофеевич испытал острую нужду по малому. Общественный туалет находился на платформе. Укорив себя, что не удосужился справить это дело в самолете, предпочел дремоту и разговор с сыном, он чуть не бегом бросился к спасительному строению. За ним тенью последовал еще один бедолага. От писсуара отвратительно пахло мочевиной, понизу тек ручей, ступить некуда, и Петр Тимофеевич заскочил в ближайшую кабинку, благо сортир был абсолютно пуст, успеет. Это он так думал, расстегивая ширинку. Дверь за спиной распахнулась.
– Занято! – раздраженно сказал он, сражаясь с нижней пуговицей своего гардероба, мешал портфель под мышкой. И вдруг стало пронзительно больно, свет померк. Под лопатку точным ударом вонзился нож. Как глупо, подумал Петр Тимофеевич, оседая на вмонтированный вровень с полом унитаз. И как это получилось? Некрасиво. Портфель выпасть не успел, его подхватили. Дверь в кабинку с мертвым телом аккуратно прикрыли.
Глава 27
Картина
Жена Цезаря должна быть выше подозрений.
«Гай Цезарь». Плутарх.
Обнаженная Пума лежала на леопардовой шкуре и хихикала. Ежов стоял возле мольберта и, сделав пальцы рук квадратом, смотрел через них как в объектив, заставляя ее то заложить руки за голову, то вытянуть вдоль тела, то прикрыть ими самые живописные места, но всякий раз оставался недоволен. Как ни вертелась Пума на шкуре, какие позы ни принимала, получалась из всего этого одна пошлость. Он никак не мог выстроить композицию будущей картины, дни и ночи напролет проводил в мастерской, и все-таки работа не клеилась. Хотя он вполне оправился от ранения, с тех бурных событий миновал почти месяц, состояние его напоминало горячку. Он плохо спал, аппетита не было, перестал бриться, начал курить, осунулся до такой степени, что Пума, которой он сделал предложение, всерьез за него беспокоилась. Однако понимала, что против горячки есть только одно средство – написать картину, поэтому старалась всячески содействовать и с готовностью выполняла все прихоти и задумки. Ежов переделал массу эскизов, исчеркал набросками
