Редактор жестом велел ему зайти в камеру пыток. Стивенс поднялся с места с таким трудом, точно успел к нему прирасти, поправил галстук в лилово-розовую полоску и поплелся навстречу предполагаемому разносу.
— Да, Том?
— Разве ты не едешь на пресс-конференцию?
— Еще уйма времени, Том.
— Кого из фотографов ты берешь?
— Какая разница? С тем же успехом я могу щелкать своим паршивым «Инстаматиком». Никто из наших юнцов все равно снимать не умеет, Том. Вот если б ты дал мне Энди Флеминга…
— Ничего не выйдет, Джим. Он освещает королевское турне.
— Какое королевское турне?
Том Джеймсон произвел угрожающее телодвижение, будто бы собираясь подняться со стула, что было бы беспрецедентным поступком. Однако он лишь выпрямил спину, расправил плечи и с подозрением уставился на своего репортера — звезду уголовной хроники.
— Ты ведь пока еще журналист, Джим, не правда ли? То есть ты часом не ушел до срока на пенсию, отшельником не заделался? А старческого слабоумия в роду не наблюдалось?
— Слушай, Том, когда королевское семейство совершит преступление, я первый буду тут как тут. Пока этого не случилось, я о нем и не думаю, разве что в кошмарном сне увижу.
Джеймсон демонстративно посмотрел на часы.
— Ладно, ладно, иду.
С этими словами Стивенс с поразительной скоростью повернулся на каблуках и выскочил из редакции, не обращая внимания на раздававшиеся за спиной крики начальника, желавшего знать, кто из имеющихся под рукой фотографов ему сгодится.
«На черта мне вообще нужен фотограф? — угрюмо размышлял Стивенс. — Я в жизни не встречал фотогеничного полицейского!» Однако, выходя из здания, он вдруг вспомнил лицо секретаря пресс-службы полиции и, улыбнувшись, сказал себе, что был не прав.
— «Повсюду ключи к разгадке для тех, кто читает между времен». Сплошная тарабарщина, правда, Джон? Бессмыслица.
Мортон вел машину, направляясь в район Хеймаркет. День выдался ненастный: порывистый ветер бросал в лицо прохожим струи холодного дождя, пробиравшего до костей. Было так пасмурно, что даже в полдень автомобилисты ездили с включенными фарами. Отличный денек для работы на свежем воздухе.
— Бессмыслица? Нет, Джек. Вторая часть вытекает из первой; тут есть какая-то логическая связь.
— Ну что ж, будем надеяться, ты получишь еще несколько писем. Может, тогда мы все поймем.
— Может быть. По мне, так лучше бы этот бред собачий вообще прекратился. Не очень-то приятно сознавать, что какой-то маньяк знает, где ты работаешь и где живешь.
— А твой номер есть в телефонной книге?
— Нет, не внесен.
— Значит, он шел другим путем. Но как же он узнал твой домашний адрес?
— Он или она, — уточнил Ребус, вновь засовывая письма в карман. — Ну откуда мне знать?
Он зажег две сигареты и одну, оторвав фильтр, протянул Мортону.
— Спасибочки, — поблагодарил Мортон, сунув в рот коротенькую сигаретку. Дождь шел на убыль. — Потоп в Глазго, — добавил он, не рассчитывая на ответ.
От недосыпа у обоих слезились глаза, но это дело уже не давало им покоя, и потому, с трудом соображая, они мчались по направлению к открытому всем ветрам сердцу расследования. На пустыре, рядом с местом, где было найдено тело девочки, соорудили небольшой разборный домишко, временный штаб, откуда полиция руководила операцией: проводился поквартирный опрос, а еще предстояло опросить друзей и родственников. Ребус терпеть не мог эту скучную и малопродуктивную работу.
— Одно меня беспокоит, — сказал еще утром Мортон. — Если эти два убийства связаны между собой, то мы, похоже, имеем дело с человеком, который выбирал себе жертвы наугад и раньше ни с одной из девочек знаком не был. А это значит, что работенка предстоит чертовски трудная.
Ребус тогда кивнул. Однако можно ли исключить вероятность того, что либо обе девочки знали убийцу, либо убийца сумел как-то завоевать их доверие. Иначе неглупые девочки, которым было почти по двенадцать лет, наверняка сопротивлялись бы при похищении. И это непременно кто-нибудь бы заметил. Пока же ни одного свидетеля не нашлось. Странно, очень странно.
Когда они добрались до тесного командного пункта, дождь уже перестал. Инспектор, руководивший выездной бригадой, сразу вручил им списки фамилий и адресов. Ребус был рад оказаться вдали от полицейского управления, вдали от Андерсона и его мышиной возни с отчетами и бумагами. Настоящая работа была именно здесь, в гуще людей, возможных свидетелей поступков, а то и промахов убийцы, которые могут столкнуть расследование с мертвой точки.
— Вы не будете возражать, сэр, если я спрошу, кто предложил поручить нам с коллегой поквартирный опрос?
Инспектор сыскной полиции смерил Ребуса внимательным, насмешливым взглядом:
— Еще как буду возражать, Ребус, черт подери! Это ведь все равно не имеет значения, так или нет? Каждое задание в этом деле жизненно важно. Давайте не забывать об этом.
— Так точно, сэр! — сказал Ребус.
— Вы тут, должно быть, чувствуете себя, как в коробке из-под башмаков, сэр, — сказал Мортон, разглядывая тесное помещение.
— Да, сынок, я сижу в коробке из-под башмаков, но башмаки — это вы, ребята, так что шевелитесь, черт подери!
А вот этот инспектор, подумал Ребус, кладя свой список в карман, кажется, славный малый. Довольно остер на язык — как раз во вкусе Ребуса.
— Не беспокойтесь, сэр, — тотчас отозвался он, — мы мигом.
Он надеялся, что инспектор заметил иронию, сквозившую в его голосе.
— Кто последний — тот педик, — подхватил Мортон.
Нынешнее дело о похищениях не укладывалось ни в какие стандартные рамки и, безусловно, требовало индивидуального подхода. Однако Андерсон действовал согласно издавна сложившейся полицейской процедуре: отправил своих людей на поиски тех, кого принято проверять в первую очередь, — родственников, знакомых, зарегистрированных преступников с педофильскими наклонностями. С особым вниманием управление расследует деятельность полулегальных организаций вроде группы с чудовищным названием «Обмен педофильской информацией». Какую-то пользу можно извлечь и из телефонных звонков, которыми сейчас наверняка одолевают Андерсона. Как правило, звонят в полицию чудаки, но разговоры с ними представляют собой прекрасный материал для анализа: одни звонившие сознаются в совершении преступления, другие представляются медиумами и предлагают помочь установить связь с покойниками, третьи городят всякую несусветную чушь, направляя полицию по ложному следу. Все они находятся во власти прошлых грехов и нынешних фантазий. Как, впрочем, и любой человек.
Подойдя к первому дому, Ребус громко постучался и стал ждать. Дверь открыла гнусная старуха — босиком, в некогда шерстяной, а ныне на девяносто процентов дырявой кофте, наброшенной на угловатые плечи.
— Чего надо?
— Полиция, мадам. По поводу убийства.
— Чего? Мне ничего не надо. Вали отсюда, а то позову легавых!
— Убийства! — заорал Ребус. — Я из полиции! Пришел задать вам несколько вопросов.
— Чего? — Она отступила немного назад и уставилась на него, а Ребус готов был поклясться, что увидел в потускневшей черноте ее зрачков слабый проблеск былого интеллекта.
— Чего еще за убийства? — спросила она.
Неудачный денек. В довершение всего опять пошел дождь, колючие струи ледяной воды потекли по лицу и за шиворот, начали просачиваться в башмаки. Совсем как в тот день у могилы старика… Неужто он был там только вчера? Многое может случиться за двадцать четыре часа — по крайней мере с ним.
К семи вечера Ребус обошел шестерых из четырнадцати человек, значившихся в его списке. Со стертыми ногами, по горло налившись чаем, но жаждая чего-нибудь покрепче, он вернулся к командной коробке из-под башмаков.
На краю болотистого пустыря стоял Джек Мортон, озирая размокший глинозем, по которому были там и сям разбросаны кирпичи и разнообразные обломки.
— Адски неприятно здесь умирать.
— Она умерла не здесь, Джек. Вспомни, что сказал судебный медик.
— Ну, ты же знаешь, что я имею в виду.
Да, Ребус это знал.
— Кстати, — сказал Мортон, — педик-то ты.
— За это надо выпить, — подвел итог Ребус.
Пили они в самых убогих эдинбургских барах, в тех барах, куда никогда не заглядывали туристы. Они пытались избавиться от мыслей об этом деле, но не могли. Чем страшнее убийство, тем сильнее захватывает расследование; не дает думать ни о чем постороннем и заставляет еще больше работать; гонит в кровь адреналин и не позволяет отступить или бросить дело на полпути.
— Пойду-ка я, пожалуй, домой, — проговорил Ребус.
— Нет, выпей еще.
Джек Мортон начал пробираться к стойке с пустым стаканом в руке.
