Конец проскальзывает у неё между рёбер и попадает в сердце. Ещё один щелчок, и наац втягивается обратно. Коралин падает на пол, от шока и боли хрюкая, как животное. По её молочно-белой коже расползаются красные пятна. Цвет губ с тёмно-синего меняется на ярко-красный, когда она делает свой первый с самого рождения сдавленный мучительный вдох.
— Ты знала, что кровь Учёного является противоядием от укуса зомби? Я узнал это, когда Джонни Сандерс дал мне чуть-чуть своей. Я использовал немного, чтобы помочь Бриджит, а остальную нанёс на наац. Должно быть, Джонни был прав, потому что на мой взгляд, ты снова дышишь. Каково это, после стольких лет почувствовать себя живой? Просто ещё одним жалким смертным ничтожеством. Держу пари, необычно. Не волнуйся. Это ощущение продлится недолго.
Я беру Друдж там, где она его уронила, поднимаю Кэнди с дивана и вручаю ей Касабяна.
Бродячие толпятся вокруг Коралин. Они приближаются медленно, немного неуверенные в том, кто или что она такая. Минуту назад она была одной из них, но, должно быть, начинает пахнуть человеком. Интересно, какой должна стать температура её тела, пока они не поймут, что она еда.
— Если хочешь уйти, можешь идти, — говорю я Яну.
Он стоит там.
— Я не могу оставить её в таком положении.
— Я даю тебе сбежать из-за Элеоноры.
— Пожалуйста.
— Нет.
Он хватает со стола атаме и бросает его. Он тоже хорош. Он раньше уже обращался с ножом.
Я уклоняюсь, но Кэнди смотрит на Коралин, так что не видит, как он летит. Нож попадает ей в руку и входит по самую рукоятку. Она роняет Касабяна, и я выщёлкиваю наац, ударяя Яна в грудь. Он отбрасывает его обратно на диван, и спустя несколько секунд он уже таращится водянистыми глазами, полными потрясения и подсознательным ужасом от ощущения себя живым. Мгновение спустя он начинает дышать. Когда его лёгкие начинают наполняться воздухом, он тянется к моему пистолету, но его тело всё ещё в шоке, и он слишком неуклюж, чтобы добраться до него. Я поднимаю пистолет и вкладываю ему в руку. Помогаю прижать пистолет ему под подбородок, чтобы всё было правильно, когда он нажмёт на спусковой крючок. От звука выстрела у меня болят уши, а затылок Яна разлетается красными брызгами. Бродячие, которые не направляются к Коралин, сразу устремляются к запёкшейся крови. Я забираю пистолет и прячу в карман пиджака.
Я сую Касабяна под мышку, обнимаю Кэнди и помогаю ей дойти до двери.
— А как же мальчик? — спрашивает она.
— Он хочет быть частью семьи. Пусть будет.
Мы уже в коридоре, когда раздаются крики. Я закрываю дверь и разбиваю вдребезги дедушкины часы, запечатывая комнату. Я хватаю Кэнди с Касабяном и прохожу через тень обратно в свою старую квартиру.
Через дверь спальни я вижу Бриджит. Она лежит с открытыми глазами, обложившись подушками.
Аллегра направляется к нам.
— Мне жаль, что я всегда появляюсь с ходячими ранеными. Но нам больше некуда идти. — Говорю я ей.
Аллегра подхватывает Кэнди, кладёт на диван и идёт за аптечкой.
— Ты же знаешь, что тебе всегда рады. Семья — это непросто, но не иметь никого ещё хуже.
Касабян всё ещё у меня под мышкой.
— О, Боже. Верни меня к зомби, Клубничная Пироженка.
Я возвращаюсь в спальню. Бриджит садится и протягивает руку. Я беру её, но лишь для того, чтобы ей стало легче. Она ещё слишком слаба для объяснений, что человек, на которого ей кажется она смотрит, исчез.
На улице прогремел взрыв. Затем послышалась стрельба. Я выглядываю в окно и вижу пару девушек и молодого парня, удирающих от стаи Лакун. У них есть пистолеты, и они стреляют. Они делают несколько достаточно метких выстрелов, но это не приносит им никакой пользы. Им приходится замедляться, когда они целятся. Через минуту-другую патроны иссякнут, а Лакуны достаточно нагонят их, чтобы всё было кончено.
Я оборачиваюсь к Бриджит.
— Вернусь через минутку.
Я поднимаюсь по лестнице на крышу. Когда я забираюсь туда, то всё ещё слышу выстрелы, но уже не так часто. Они знают, что у них кончаются патроны.
С края крыши мне виден весь город. Это лоскутное одеяло из светлых и мёртвых затемнённых областей, и всё окрашено оранжевым и обесцвечено жёлтым от дюжин пожаров.
У стрелков кончились патроны, и Лакуны приближаются.
Должно быть, Коралин знала что-то ещё о том, как работает Друдж. Я мог бы заставить находящихся поблизости Бродячих делать то, что хочу, но не могу контролировать весь город. А она вела себя так, словно могла. Может, мне следовало спросить её об этом, прежде чем отдавать Бродячим.
Даже если бы я мог контролировать их всех, разве это спасло бы ситуацию? Люцифер сказал не полагаться на какое-то одно оружие. Что, может, мне даже не удастся его сохранить. Возможно, в этом вся суть. Роковой изъян, который проявится в самый неподходящий момент. Когда это случится? Когда я проникну в Даунтаун и воспользуюсь Друджем для охоты на Мейсона? Сейчас, когда я пытаюсь заставить Бродячих вернуться в свои пещеры?
Когда я ещё был на арене, то украл нож, чтобы убить другого бойца, который мне не нравился. Я попытался пырнуть его в туннеле, ведущем на арену сражения, но вес ножа был странный, а лезвие недостаточно острым. Позже я узнал, что это был метательный нож, совершенно неподходящий для рукопашного боя. Он обретал мощь лишь тогда, когда вы его бросали. Чтобы воспользоваться им, вы не могли его сохранить.
Я достаю Друдж из кармана и бросаю с крыши. Он вращается в воздухе, словно брошенная для пари монета. Проходит целая вечность, прежде чем он ударяется о землю.
Лакуны догнали стрелков. Они подминают их. Я слышу, как те кричат.
Друдж ударяется о тротуар и разлетается на миллион осколков.
Лакуны застывают. Мгновение они кажутся ужасными манекенами в демонском доме со страшилками. Затем тихо, как ветер на крыше, они распадаются на части. Они обращаются в прах ещё до того, как касаются земли. Стрелки, обе девушки и юноша, встают. Они пошатываются, хватаются друг за друга и оглядываются по сторонам. Когда они видят, что случилось, то со всех ног бегут прочь. То же самое происходит и дальше по улице. Повсюду Бродячие распадаются на части. Вдалеке гражданские представляют собой одиночные точки, удирающие от стай других точек. Затем стая исчезает, и одиночная точка перестаёт бежать.
Пожары всё ещё полыхают. Половина города по-прежнему погружена в темноту. Воют сирены, и вертолёты разрезают небо. Я спускаюсь обратно по лестнице.
Когда светает, я беру Касабяна обратно в «Макс Оверлоуд», чтобы посмотреть, в каком там всё состоянии.
Внизу всё разнесено в хлам. Не похоже, чтобы Бродячие пробрались внутрь, скорее это в лучших традициях всех лос-анджелесских апокалипсисов сделали мародёры. Окна и двери сломаны. Секции с мультфильмами, боевиками и порнухой изрядно подчищены. Кассовые аппараты тоже исчезли.
Наверху замок на двери сломан, но комната почти не пострадала. На кровати большой круг засохшей крови.
— Вот где та сумасшедшая сука добралась до Кински. Не знаю, что случилось с его телом. Прости, чувак. Я знаю, что вы были близки.
— Не особо.
Я туго сворачиваю простыни, отношу их вместе с постелью вниз и оставляю у тротуара с разбитыми стёклами и сгоревшими машинами. Не могу припомнить, чтобы в городе когда-нибудь было так тихо. Словно похороны в рождественское утро. Не вижу ни одного одинокого прохожего. Все сбились в кучки по двое, по трое и больше. Ходячие раненые. Кучки праха отмечают места, где падали Бродячие. Мусоровозы и реквизированные пикапы, обложенные пластиковыми листами, курсируют по Голливудскому бульвару, сгребая человеческие останки.
Я возвращаюсь наверх и сажусь на каркас кровати. Я не знаю, что делать. У ангела была бы хоть какая-нибудь идея, куда идти дальше. Старк бы чем-нибудь занялся. Чем-нибудь глупым, но чем-нибудь. Если бы я мог удержать его от пьянства, было бы неплохо иногда иметь его под рукой. Но он пропал.
