карман засаленных и измазанных кровью штанов.
– Скажи что ты перед собой видишь, – вкрадчиво спросил Грег, но достаточно громко, чтобы старик не обернулся и не стал переспрашивать.
– Белый лист, – ответил тот.
– Ух, какой же ты зловещий! – прокомментировал Тим.
– Любой шедевр всегда начинается с идеи, а воплощение – с чистого листа, – продолжил Грег.
– Наверное, вы правы. Я помню, впервые рисовал со своим сыном, когда ему было только четыре года. Он спросил меня, что бы я хотел нарисовать, а я не нашелся, что ответить. Ему сейчас, наверное, столько же лет, сколько и вам, сэр.
Рука, держащая разводной ключ, онемела и вспотела.
– Ой, божечки, у него же есть дети! Как же мы его будем убивать? Это же аморально! Нет-нет-нет! Грегори не такой. Это же ведь СОВСЕМ ДРУГОЕ!
– И он стал рисовать рыцарей круглого стола. Очень уж он любил сказки про короля Артура, – в голосе Лапши мелькнула слезливая нотка. – Мне его сильно не хватает, сэр. Как и моей жены. Я сам все просрал – знаю. Не знаю только, как она терпела меня столько лет… Я не должен был вернуться с войны, но вернулся. Совершенно потерянный, лишенный всякой надежды, не понимающий, как жить мирной жизнью…
Ярость давно улетучилась. Грег стоял почти голый, с разводным ключом в руке, желающий убить ничего не значащего ни для него, ни для общества человека. Зачем он с ним заговорил? Зачем дал ему рассказывать про своего ребенка, свою жену? Теперь это не просто человек…
– Я тоже был не просто человек! – завопил Тим в лицо Грегори. – Только ты меня ни хера не спросил, а что же я вижу на твоей блядской пустой картине! Может быть, я бы тебе рассказал про Куки младшего, и ты бы меня отпустил живого и невредимого? А, мудила?!
– … уже не мыслил жизни без наркоты, и пошел по наклонной…
– Так чего ты стоишь, размазня? Пожалеешь этого вонючего бомжа? Нас все в жопу поимела жизнь! Только вот сейчас ты решаешь, жить ли ему дальше, или стать очередным бурым пятном на твоем холсте!
– … на улицах не выжить в одиночку, но я пытался…
– Ты долго будешь маяться херней?! Может, купить еще дюжину куриц-зомби – сделаем из них живую инсталляцию! Пойми ты уже наконец: Гитлер вошел в историю, убивая людей. Тед Банди, Джек Потрошитель, Джеффри Даммер! Ты никогда не войдешь в историю, если будешь рубить куриц и плескаться свиной кровью!
Бомж допил содержимое бутылки, смачно рыгнув. Он уже оперся руками на колени – собирается встать.
– Спасибо, что выслушали, сэр. В наше время очень сложно встретить таких людей. Вы хороший человек, – сказал Лапша, отрывая зад от стула.
– Сейчас или никогда. Сдохнешь в неизвестности или войдешь в историю!
Рука обрушила разводной ключ в темечко Лапши, в глубину его сальных нечесаных патл. Он вскрикнул, оставшись в напряженной позе, согнув колени и выпрямив спину. Еще удар.
– Вот! Вот настоящий Грегори Бойл, – завопил Куки. – Узри, мир! Грегори Бойл – художник, убийца, миллионер!
Лапша падает на колени. Его и без того слипшиеся волосы окрашиваются в ярко-красный влажный цвет в месте удара. Поза напряжена, но руки замерли в неестественном положении – поврежден мозг, двигательный центр.
– Что ты стоишь? Хочешь бросить все на полпути? Как твоя мамаша, пытающаяся выбраться из петли!
Ярость снова вернулась. Другая. Она не направлена на Грегори. Она направлена на голову Лапши, к которой щекой прижался Тим, нежно приобняв одной рукой. Он улыбается, дразнит, провоцирует и продолжает говорить.
– Ой, Грегори! Ты уже вернулся! Подожди, сейчас мамочка задушит себя, и вы пойдете есть мороженое!
Третий удар расколол череп. Лапша упал ничком на холст: его лицо, начиная от кончика носа, легло на полу, а вот голова – на белый прямоугольник. В пустом снежном пространстве красными бусинами появились три капельки крови.
Тим ничего не говорит – он тоже лег на холст, ногами от бомжа, и теперь смотрит на Грега. Мертвец продолжает улыбаться. Грегори давно не заглядывал в его глаза, покрытые белесой пленкой смерти, сквозь которую странным образом просвечиваются искренние детские эмоции. Он будто говорит: «Не останавливайся, продолжай бить: посмотрим, что из этого выйдет».
И Грегори снова ударил, попав точно в расщелину. Холодный металл добрался до мягкого мозга, покрытого серой оболочкой, фонтанирующей розовыми брызгами, кости черепа немного разъехались в стороны.
Струйка крови медленно выползает из-под головы на холст и так же медленно растекается по белой пустыне абсолютной пустоты.
Наполняет ее душой.
Руки дрожат. От запаха и адреналина хочется проблеваться. Грегори делает над собой усилие, чтобы сдержать поры, и снова заносит ключ, но уже высоко – над самой головой. Хрясь! Кровь брызгами летит в лицо, оседая на длинных ресницах. Холст преображается россыпью крохотных рубинов. Тим улыбается еще шире, наблюдая за эмоциями Грега, которых он сам не может видеть. Но почему-то видит. Будто бы смотрит на себя глазами Куки. И видит, что на лице Грегори Бойла нет страха, нет сожаления. Наверное, так его лицо
