В ответ — взрыв смеха, руки шлепают по бакам с горючим, три пары рук похлопывают по их лакированной поверхности так, как треплют старого пса. Не считая прикида, иначе говоря, цветастой рубахи с надписью на спине, не считая других ребят, которые носят такие же рубахи, в жизни нет ничего дороже мотоцикла. Он важнее матери, детей, всего на свете, он — твое «я», от него и твоей рубахи зависит, что ты есть на самом деле. А ты сам — страшилище, перед которым дрожит и которому завидует каждый мужик, каждая баба, каждый ребенок, доведись ему с тобой встретиться. Ты — штучный товар, представитель избранной касты.
Они останавливаются, чтобы заправиться, потом завтракают. Сразу после обеда они уже в Альбукерке, в Нью-Мексико. Стоит палящая жара, от сухого ветра перехватывает дыхание. Они направляются в большой, надежно охраняемый городской студенческий клуб — расслабиться в незнакомой обстановке, перекинуться байками из армейских будней и поговорить за жизнь с местными членами клуба, давними приятелями и товарищами по оружию. Само собой, там подбирается неплохая женская компания, пара дамочек — так просто красавицы, и все горят желанием повеселиться в обществе вновь прибывших.
Вечеринка продолжается двое суток без перерыва. Какого добра тут только нет: кокаин, амфетамины, травка, героин из Мексики, блюда китайской и мексиканской кухни, ребрышки, цыплята, пиво, текила, для дам — бутылки вина в ведерках со льдом. Народу — тьма-тьмущая, одни уходят, другие приходят, и так сутки напролет (внутрь впускают только членов клуба и их гостей, дежурные ребята из службы безопасности настроены на редкость сурово, черт бы их побрал, даже вооружились «узи» из клубного арсенала) — народ пьет, балуется наркотиками, трахается, лижется. Ребята настроились повеселиться, уж в чем-чем, а в этом они — мастера!
Через два дня это им приедается, и, сердечно попрощавшись, они отправляются в дорогу, держа путь на юг. Они ни от кого не скрываются, оставляют за собой след, взять который под силу даже юному скауту. К тому же они ведут себя тише воды, ниже травы; путешествуя, они всегда держатся тихо, иначе неприятностей не оберешься, американских полицейских хлебом не корми — только дай попортить кровь рокерам, которые не в ладах с законом. По опыту они знают: не стоит уповать на волю случая, ни в коем случае нельзя давать повод, ухватившись за который какой-нибудь местный заморыш может прославиться.
Поэтому, когда за полчаса до пересечения границы Техаса их останавливает сотрудник полиции штата, для тревоги нет никаких оснований, дело ограничится обычным вопросом — кто такие; здесь уж ничего не попишешь, нужно отвечать, да и не хотят они препираться. Один из них вспоминает что-то о цыпочке, которую они расстелили, не сболтнула ли она чего лишнего, но Одинокий Волк качает головой — нет, это была самая настоящая шлюха, к тому же, если дамочке вздумается молоть языком, на этом свете она уже не жилица! Полицейский их не очень волнует, скорость у них — пятьдесят пять миль в час.
Как и положено, они быстренько сворачивают на обочину, глушат моторы, опускают упоры на шоссе и достают свои водительские удостоверения, чтобы у полицейского не осталось сомнений в том, что оружия у них при себе нет. Тем не менее он подходит, держась настороже, расстегнув кобуру и сжимая рукоятку своего пистолета: как-то не хочется кончить жизнь, превратившись в мертвую статистическую единицу.
Разговор у них короткий и нелепый.
— Были вы вчера вечером в Санта-Фе? — спрашивает полицейский.
— Да, были, — отвечает Одинокий Волк.
— Останавливались в мотеле «Розовый фламинго»?
— Нет, не останавливались, — говорит Одинокий Волк, — мы всю ночь провели в городе, а на следующую ночь уехали. — У него даже сохранилась квитанция из кемпинга, он достает ее из бумажника, разворачивает и вежливо протягивает полицейскому.
Для порядка взглянув на нее, в манере, свойственной всем полицейским, он сообщает, что они арестованы по подозрению в вооруженном ограблении мотеля «Розовый фламинго». Владелец его заявил, что несколько мужиков, приехавших на мотоциклах, пригрозив оружием, ограбили его, а они похожи на преступников, которых он им описал.
Чертовщина какая-то! Одинокий Волк примерно так и говорит, вежливо, конечно. В ответ полицейский поет свое: знать ничего не знает, он просто действует согласно инструкции.
Они безропотно следуют за ним в полицейский участок на шоссе в Хобсе, там им зачитывают их права, формально арестовывают и, посадив в фургон, отправляют обратно в Санта-Фе. Их мотоциклы разрешают оставить в гараже при полицейском участке.
Мы с Клаудией встречаемся с Робертсоном у него в кабинете, в комплексе, расположенном напротив окружной тюрьмы. Это старинное зданьице из саманного кирпича очень удобно для работы государственного служащего. Нужно отдать должное Санта-Фе: архитектурный облик города сохраняется в целости и сохранности. Сейчас, разумеется, так уже никто не строит — те дни, когда кирпичи вручную делали прямо на месте строительства, давно миновали. Но эти здания хорошо смотрятся, вписываются в окружающий пейзаж так же свободно, как нога влезает в старый башмак. С первого взгляда и не скажешь, что это не новостройки. Конечно, старожилы не переставая ворчат по поводу современного строительства. Они жаждут, чтобы время остановилось в 1936 году. В известном смысле жалко, что этого не случилось.
— Ну, из-за чего разгорелся сыр-бор? — спрашиваю я, входя в кабинет вместе с Клаудией.
Она сразу идет к книжному шкафу, где лежат комиксы. Бегло просмотрев пару пачек, она сердито поворачивается к Робертсону.
— Тут нет ничего нового, — тоном обличительницы говорит дочь. Из нее выйдет отличный адвокат, разозлившись, она производит сильное впечатление.
— Посмотри в верхнем ящике серванта, — говорит он. Пока она выдвигает ящик, он поворачивается ко мне: — Нам с тобой нужно пройти через улицу.
Она находит комиксы, которые искала.
— А они ничего! Где это вы их раздобыли? Тут есть несколько очень старых.
— Рад, что тебе понравились, — улыбается Джон, видя, что она уже с головой ушла в чтение. — Я приобрел недавно целую коллекцию. — Он собирает комиксы, выпущенные после Второй мировой войны. — Тут наткнулся на одного старика, он покупал их для своего сына, ожидая, когда тот возвратится домой. Сыну сейчас пятьдесят шесть. Я убедил его, что он по ним скучать не будет.
— Так что случилось? — Я в нетерпении, мне дорого время, которое я провожу с Клаудией, меня до сих пор трясет от новости, преподнесенной Патрицией. — Кто из моих клиентов влип на сей раз? — Ненавижу клиентов, попадающих в оборот на выходные. Неужели это нельзя было сделать в рабочие часы, как все нормальные люди?
— Я говорил тебе по телефону, что речь не о твоих старых клиентах. Товар свежий, даже развернуть еще не успели.
— Да ну? И сколько же их?
— Четверо.
— А как?..
— Они назвали тебя.
Это и неудивительно. Попав в беду, люди наводят справки и выясняют, кто чего стоит.
— У одного из них оказалась твоя визитная карточка, — добавляет Джон. — В прошлом году ты защищал кое-кого из их приятелей, — явно через силу договаривает он.
— Неужели? И кого же? Наверное, я неплохо показал себя.
— Да, — говорит он, теперь уже совершенно серьезно. — Они проходили у тебя по делу на миллион долларов о наркотиках.
— «Ангелы ада» из калифорнийского Фресно.
Он кивает, принимая явно настороженный вид, — Джон терпеть не может, когда ему напоминают об этом деле. Я даже не пытаюсь подавить ухмылку. Власти штата взяли их на месте преступления, а благодаря мне они вышли сухими из воды. Поделом Джону, ведь я уговорил их пойти на мировую, но он заартачился и потерпел поражение. Это был один из немногих, но существенных проколов в его карьере. Такой исход дела не повлиял на нашу дружбу, но парочка подобных неудач может сделать сомнительными его надежды на губернаторское кресло, до которого ему рукой подать.
— Что, опять «ангелы ада»?
— Хуже.
— Что может быть хуже… по-твоему?
— Сам увидишь. Давай перейдем через улицу.
Я перевожу взгляд на Клаудию. Она поглощена комиксами и еще битый час не сможет от них оторваться.
— Что они натворили?
— Может, и ничего, — кисло отвечает он.
— Почему же тогда ты сам явился сюда в субботу, да еще во второй половине дня? — поддеваю его я.
— Когда имеешь дело с такими подонками, приходится плевать на условности. Не будь я здесь, на моем месте сейчас стояла бы одна из местных телевизионных знаменитостей.
— Тяжела жизнь профессионального политика, — сочувствую я.
— Им даже не нужен ты с твоими смехотворными гонорарами, они могли спокойно подождать трое-четверо суток, и их бы выпустили, но они хотят прибегнуть к услугам некоей личности, которая у нас в штате считается первоклассным адвокатом и помогла бы немедленно отпустить их на поруки. — Так Джон реагирует на то, что я припомнил ему неудачу с «ангелами ада».
