— Может, он ее чем-то накачал?
— Токсикология ничего такого не показала. Даже алкоголя нет.
— Она еще и трезвая была? Как тогда объяснить наручники?
— Ой, Фрэнни, будто ты не знаешь, как можно еще использовать наручники, — ухмыляется Эли, и в ее глазах появляется узнаваемый блеск.
— Есть что-то новое в ритуале?
— Нет. Все как обычно. Тело обескровлено, обработано хлором внутри и снаружи. В нее буквально вливали отбеливатель. Руки, ноги и голова отделены острым предметом. Вероятно, были использованы скальпель и костная пила. Со знанием дела кромсал, если можно так сказать. Внутренние органы удалены почти всем комплексом и уложены в пакет. Остальные части тела обмотаны пленкой. Похоже, что какое-то время он держал ее в промышленной морозилке или типа того. Что-то еще сказать сложно. Сам понимаешь, воздействие хлора, холода и парникового эффекта — еще тот ад для тела. Даже более или менее точное время смерти установить невозможно.
— Каким надо быть больным женоненавистником и ничтожеством, чтоб такое творить? Наверное, прыщавый урод, которому по-другому не добиться женской ласки.
— Не думаю. — Она смотрит на меня снисходительно. Так делают все женщины, когда, по их мнению, мужик выдал редкую глупость. — Если исходить из отсутствия сопротивления, чистейшей токсикологии и уровня гормонов, можно сказать, что они сами на него клюют. Знаешь, все эти штучки с удушением. К тому же, все девушки — десятки, и вряд ли хоть одна позволила бы прыщавому задроту завязать шарф или галстук вокруг шеи.
Мне неприятна сама мысль о том, что Душитель может быть кем-то привлекательным. Тем, кто, по крайней мере, кажется нормальным.
— Я приму это к сведению. Почему ты думаешь, что это шарф или галстук?
— Это логично. — Очередной взгляд, как на деревенского дурачка.
— Что по вещам?
— Он как всегда педантичен. После хлорной ванны все пошло в отдельный пакет. Мне показалось, что вещи меньше повреждены в этот раз.
— Как думаешь почему?
— Он использует бытовой хлорный отбеливатель из магазина. Наверное, не нашел свой любимый, — хихикает довольная шуткой. Только мне совсем не до смеха.
— Все в комплекте, и все целенькое, — разводит руками. — Ни следов крови, ни семенной жидкости, ни порезов или разрывов.
— Нижнее белье?
— В наличии. — Расправляет на столе красные кружевные трусики и спортивный бюстгальтер, наполовину съеденные отбеливателем. — А это нашли в ее сумке. — Кладет рядом обычные трусики, неопределенного цвета. Повседневные, похожие на те, что обычно носит Кэтрин.
— Двое трусиков?
— Ага, все выглядит так, будто она носила с собой кружевную сменку, и когда представился случай переоделась. Что еще раз доказывает, что это свидание. И желанное. На всех было соблазнительное белье. Я проверила.
— Но не все сняли его добровольно, — парирую я, пытаясь доказать хотя бы себе, что монстр не может быть привлекательным соблазнителем.
— Ты про разрезанный комплект? На жертве не было порезов. Не скажу за уровень окситоцина, но остальная одежда цела. Некоторые любят игры с ножом. Некоторые женщины…
— Ты его будто оправдываешь! — не выдерживаю я.
— Я пытаюсь объяснить, зачем он это делает. И почему они идут за ним.
— Преступление сексуального характера, — твердо говорю я. — Они же все изнасилованы.
— Мы не можем этого утверждать. Точно можно сказать только то, что у всех незадолго до смерти был секс. Кроме того, отсутствие разрывов и повреждений говорит не в пользу изнасилования. Впрочем, может он был аккуратен или размерчик так себе.
— Не могла бы ты оставить нас на пару минут? — прошу я, понимая, что спорить с женщиной, которая еще и судмедэксперт, еще тот дохлый номер.
— Конечно! Она вся твоя.
Эли стягивает с рук перчатки и выходит из прозекторской, плавно виляя красивым задом.
Я заглядываю в досье. Ее звали Франсин.
— Франсин, прости, что не поймали его, пока он не добрался до тебя. Я обещаю, что найду его и добьюсь смертной казни для этого нелюдя. Твоя смерть не будет напрасной!
Я почтительно накрываю ее простыней и почитаю память молчанием. Кровь этой девушки не только на его руках. Она и на моих тоже. И я отмоюсь, только если увижу, как Душителю вкалывают смертельную инъекцию.
Разбитый и сломленный я выхожу в коридор. Эли сидит на подоконнике и курит в открытое окно.
— Ты воспринимаешь это дело слишком близко к сердцу, Фрэнни, — говорит она, протягивая мне тлеющую сигарету.
— Я просто не люблю делать свою работу некачественно. — Жестом отказываюсь от предложения, хотя рот предательски наполняется слюной, и я почти чувствую вкус никотина на языке.
— Ты просто не любишь, когда кто-то лучше тебя. Ладно, подожди меня в кабинете. — Эли бросает мне ключи. — Спрячу нашу красавицу в морозилку, приму душ и приду.
Я знаю, сколько шагов от прозекторской до ее кабинета. Знаю, что замок заедает и лучше подпирать дверь стулом. Он небольшой и темный, а на стенах развешены африканские похоронные маски с отвратительными гримасами.
Эли не видит в смерти чего-то сверхъестественного. Для нее это повседневная работа, где нет места суевериям и излишней драме. Она профи, выдержанная, скрупулезная, но за пределами прозекторской Эли другая. Редко, кто это видит, но я знаю ее хорошо. Лучше, чем должен.
Она возвращается довольно быстро. Волосы еще влажные, а форма сменилась на футлярное платье. Фривольный наряд в купе с пламенной помадой создает впечатление неуместности.
— Когда ты спал в последнее время? — спрашивает Элисон, подойдя так близко, что запах разложения, застрявший в носу, смешивается с ароматом ее духов. Он сладкий, как тлен и терпкий, как формалин.
— Не помню. Пару жизней назад, наверное, — пытаюсь разрядить сексуальное напряжение, что повисло между нами, шуткой.
— Я знаю, как тебе помочь, — шепчет она, почти уткнувшись своими губами в мои.
