его туда, где нет ни связи, ни интернета, чтобы он умер в полном одиночестве, истекая кровью, как зарезанная собака.
Он старался давить на рану со всей силы, на которую был способен. Иного выхода нет. Нужно встать. Нужно идти. Он знает направление. Ему нужно дойти до шоссе. Там есть люди, там ему помогут.
Он начал подниматься, крепко держа рану кулаком, но голова закружилась, и темнота снова приняла его в свои объятия.
Он снова очнулся. Хотелось пить. Значит, он уже потерял много крови. Времени остается все меньше.
Он не встанет. Придется ползти. Но для этого нужны обе руки.
Снова перевернувшись на спину, он вытащил из брюк ремень и затянул его вокруг живота. Крепко, чтобы как можно сильнее прижать носовой платок к ране. Это должно помочь. По крайней мере, он еще жив, а значит, внутренние органы не повреждены.
Еще один переворот. Он прислушивается к ощущениям, пытаясь понять, достаточно ли затянул рану. Кажется, кровотечение не становится сильнее.
Значит, пришло время двигаться. Он поднялся на локтях, чувствуя, как еще сильнее кружится голова. Напрягшийся от усилий живот, казалось, полностью состоял из боли. Нет. Боль можно терпеть. Мысль, что он умрет такой глупой смертью – нет.
Он начал ползти. Медленно передвигая то одной рукой, то другой, помогая себе ногами. Пару раз он силился встать, но тело сразу начинало отказывать, и он спешно ложился обратно на землю – еще одного обморока он может и не пережить.
Руки уже все были в мокрой грязи. Стояло начало сентября, пора теплая, но не для человека, лежащего ничком на земле в лесу. Скоро наступит ночь, и станет еще холоднее, еще мокрее. Догорало закатное солнце, окрашивая траву под ним в красный – он уже не знал, всполохи заката это или его кровь.
Нужно торопиться.
Почему он двигается так медленно? До шоссе пешком было не более десяти минут, но сейчас он двигается втрое медленнее. Продержится ли он вообще до дороги? Нельзя думать. Нужно ползти.
Руками он цеплялся за корни, подтаскивая начинающее коченеть тело. Пальцы сначала стали красными, а потом белыми – он принялся растирать их, чтобы не лишиться окончательно.
Он попытался ползти быстрее, чтобы согреться, но почти сразу выбился из сил и упал лицом в траву. Не зря говорят, что быстро – это медленно, но без перерывов. Трава была мокрой – жуткая жажда вновь прорезала пересохшее горло. Он с отвращением начал слизывать мелкие капли воды. Хоть что-то. Хоть немного.
Грязь облепила его грудь и живот, и он в ужасе подумал, что она может попасть в рану. Хотя та была перетянута ремнем и заткнута платком, он приподнялся, чтобы передвинуть полы рубашки и пальто, закрыть ранение. Под его телом уже скопилось много окровавленной земли, собранной, пока он полз по земле. Он с трудом перелез через нее, поднявшись на четвереньки. Так он будет продвигаться быстрее. Лишь бы только не потерять сознание.
Шея жутко затекала, отнимая силы. Тошнило, и съеденная пару часов назад еда просилась наружу. Нет, только не блевать себе же под живот.
Он поднял голову, пытаясь понять, где он, но снизу и в темноте дорога казалась совсем другой. Точно ли он ползет в нужном направлении? И почему вдруг стало так темно? Он так долго ползет или это уже с его глазами что-то не так?
Нет, он так больше не может. Он рухнул на живот и закрыл глаза.
Не спать!
Он перевернулся, вытаскивая из кармана телефон. Отсюда уже наверняка можно дозвониться!
Ужас пробрал его до мозга костей. Телефон не включался. То ли разрядился, то ли набрал воды. Он никому не может позвонить.
Боль отнимала все силы. Острая, колющая; он отчетливо ощущал инородный предмет в недрах живота. Он часто слышал, что нельзя вынимать ничего из раны до прибытия медицинской помощи; но сейчас все тело горело огнем, моля избавиться от помехи.
Не время об этом думать. Нужно ползти. Где-то там есть шоссе. Но почему он не слышит машин? Он ведь уже столько ползет…
Медленно, но без перерывов. Медленно, но без перерывов. Он повторял это, как мантру. Его голова безжизненно висела, глаза были закрыты, но он продвигался вперед.
Внезапно руки его обожгло чем-то шершавым. Он открыл глаза, чтобы увидеть перед собой грубый асфальт. Шоссе!
Он поднял голову, чтобы осознать, что дорога пуста. Стояла глубокая ночь. Никто не проезжал мимо этого богом забытого леса.
Он просто рухнул вниз. Надежды больше нет. Для чего он так старался? Чтобы его труп обнаружили завтра на дороге? Ну, по крайней мере, будет расследование. И рано или поздно они выйдут на нее. Может быть, он дополз до этого места хотя бы ради кармы.
Он закрыл глаза, расслабляясь. Вряд ли его унесут ангелы, но и в Ад он не верил. Верил бы – не занимался бы тем, чем занимался. Не гробил бы судьбы людей.
Медленно утекала жизнь. Он не мог уже открыть глаз, да и не хотел. Вот она, смерть. Бесславная и глупая. Он даже не узнает, где он прокололся.
Темнота.
И вдруг – мерзкий звук, мешающий ему спать. Противный, скрипящий визг, вторгающийся прямо в мозг, и свет – прямо в глаза. Потом женский крик – ох уж эти чертовы женщины, вечно им что-то нужно… Что она кричит? Почему так старается его разбудить?
– Что с вами случилось?! Я вызову скорую, вы только держитесь!
Держаться? За что держаться? О чем она говорит?..
Он открыл глаза, увидев машину, стоящую на обочине. Фары светили прямо на него, и он снова зажмурился. Тот мерзкий звук, должно быть, был визгом тормозов…
После этой мысли в голове не осталось ничего.
Он очнулся уже в больнице. Рядом сидела эта же женщина. Похоже, она нашла его у дороги и привезла сюда.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она взволнованно.
Он неопределенно пожал плечами. Боль осталась, но тупая, постоянная. Похоже, его раны подлечили, и сейчас он вне опасности.
– Как вас зовут?
Он задумался. Если он назовет свое имя, они свяжутся с ней. И тогда она убьет его.
– Я… не помню.
– Не помните? Ох…
Она замолчала, растерявшись. Он пригляделся к ней внимательнее – ярко-рыжие от хны волосы, молоденькое личико. Слегка вздернутый носик – он не очень любил это в женщинах. И глаза – смотревшие на него так, словно его жизнь была уже для нее важнее чего-либо.
– А вас? – попытался он продолжить разговор.
– Жаклин. Жаклин Лифшиц. Как же вы
