простому понятию, как чужая личная жизнь. В каждом своем жесте вы обесцениваете все, что только можно. Вам не нужны нормальные отношения, не нужна семья, не нужна родина.
– Конечно! – воскликнула Агата, и ее понесло: – Кто бы говорил! Про родину! Про ту, которую именно вы, ваше поколение, отдали за жвачку, без боя. А нам теперь расхлебывать.
– Отдали ее не мы, – сжав под столом кулаки, ответил ошарашенный неожиданной тирадой Поляков.
– Как же не вы?! Вы и вам подобные. Вы тогда были молоды и активны. Вы-то как раз должны были тогда, когда вашу родину грабили и растаскивали по частям, растлевали коррупцией, заваливали нас, ваших детей наркотиками, защищать с оружием в руках! А вы все эти годы занимались словоблудием да слезы свои пьяные утирали под «офицеры, ваше сердце под прицелом» [16], хотя к офицерам лично вы, тыловая крыса, никакого отношения не имеете!
…Уши заложило от грохота снаряда. В глазах потемнело от сгустка оранжевого, едкого, принесшего с собою гарь и копоть света. Отскочив, он успел закрыть собой Ваника, увязавшегося с ним в Чечню по своей основной специальности фельдшера.
После возвращения из той «служебной командировки» Марта настояла, чтобы он перевелся из УГРО в другое место…
– Откуда у вас, у честного человека, коим вы себя пытаетесь позиционировать, могли взяться деньги на загородный дом? – продолжал стрелять в него мелкой дробью чужой истеричный голос.
– С домом помогла дочь.
– Ах дочь! А каким таким неслыханным богатством вы мне хвастались? Или у вас раздвоение сознания? Одна ваша честь живет в иллюзии, что вы когда-то могли как следует хапнуть, да не хапнули, так?
Взрыв и пули исчезли. Теперь Поляков ощущал, что летит, как в детстве, на картонке с обледенелой горы. Вот только вместо захватывающего дух восторга он испытывал пленительный ужас неминуемой гибели.
– Блять, да не томи ты! Сил уже никаких нет! Что он тебе сделал, скажи?! – остановив падение, загундосил низкий женский голос справа. – Агата, милая, я просто тебя не узнаю!
– Вечер перестал быть томным, – скверно хихикнул слева этот… кажется, Виктор.
– Заткнись, педерастичный урод!
– А это вы не по адресу! – завизжала Тата. – Виктор только приехал из зоны боевых действий! Давал концерты нашим бойцам.
– Значит, не напрасно пожал вам руку, – ответил в пустоту над головами сидевших Поляков. – Прошу прощения.
– Вы, Роман Аркадьевич, похоже, застряли в девяностых и не живете в реальности. Вы просто проецируете на нашу реальность своих демонов, – шипела рыжеволосая змея напротив. – А как мужчина вы застряли в пубертате.
– В пубертате застряла ты вместе со своим идиотом муженьком, который поганит чужие машины.
– Акции протеста направлены против тех, кто обходит закон: берет взятки и не платит налоги. Скажите спасибо той системе, которую вы построили.
– Системе… Мы построили… Идиоты, что бы вы во всем этом понимали!
Официант, подошедший с подносом, осторожными движениями выставлял на стол чашки.
– Лично я уже ничего не понимаю! – подтащив себе бокал с латте, нервно воскликнула Тата. – Если этот человек тебе настолько противен, то… зачем тебе это надо было, Агата?
– Зачем? Зачем…
В ожидании ответа Поляков, внезапно обнаружив себя в расстегнутой на две верхние пуговицы рубашке и со взмокшим затылком, боялся пошевелиться. Наконец Агата заговорила – жарко, тяжело:
– От него, – она кивнула на Полякова, – по уму, надо было бежать. Но как раз ума в наших отношениях не было. Было его желание обладания чужим, иным, загадочным, породившее во мне ответное желание. Считайте, я напоролась на осколок.
– Как давно это было? – упавшим голосом спросил Виктор.
– Год назад. Щеглов не знал. Но мы уже и не жили с ним как супруги.
– Мы даже не предполагали, что ты такое переживаешь… – загундосила Тата.
– Не напрягайтесь, ребята. Я от него излечилась.
– И как же ты, интересно, излечилась? – Поляков впервые осмелился открыто посмотреть на Агату и обнаружил, как чудовищно, невероятно, до рези в глазах она красива.
– Излечиться хоть хорошему, хоть плохому человеку можно только любовью. Не в вашем, Роман Аркадьевич, представлении о ней, а… в моем о ней представлении, в ее, – Агата ткнула пальцем в подругу, – в его, – перевела она взгляд на Виктора, – представлении. В представлении всех этих ненавидимых вами людей, которые сидят в этом кафе, идут куда-то по улице, корпят в своих офисах, лечат собак, борются с несправедливостью и рожают детей! Ею можно не только вылечить, но и поднять человека из могилы.
– А меня ты поднимешь? – уже не скрывая ни от кого своего горячечного взгляда, он глядел на нее в упор.
– Нет! – отрезала Агата. – На то у вас есть жена. Лечитесь вместе. Может, ляжете в соседних могилах.
– Ты необычайно жестока! – Опустив глаза в чашку и выискивая в кофейной жиже единственное, что могло бы дать сейчас необходимую опору – привычную, спасительную пустоту, отвечал Поляков.
– У меня были хорошие учителя, а последним стал ты. Предыдущие, может, были не особо добры, но они не были жестоки. То, что сделал ты, даже не жестокость, это… это… невыносимая жестокость! – выкрикнув последнюю фразу, Агата вдруг вновь стала похожа на девочку-подростка: дерзкую, непослушную, до дрожи в душе наивную. – Ты попытался отобрать у меня веру в людей!
– Огонек, – подала голос Тата, – думаю, мы все же имеем право знать, что он тебе такого сделал.
– Ничего. В том-то и дело, что он ничего не сделал! – опустив, в свою очередь, взгляд в чашку капучино с давно осевшей пенкой, отвечала Агата, и ее резко ставший спокойным голос был страшен.
– Огонек, правда, расскажи… – Виктор коснулся ее руки, обтянутой черной водолазкой.
– Я хочу, чтобы вы понимали… – четко разделяя слова, заговорила Агата. – Этот печальный человек, кстати, отставной, из провинциальной миграционки, генерал, в считаные дни стал для меня многим. И он об этом прекрасно знал. У меня был сложный период. Вы, наверное, помните зиму и весну прошлого года. Петя дурил, каждый день придумывал новые акции, мы незаметно отдалились друг от друга, и наша дружба, то, что нас так крепко связывало и до и после рождения сына, утекала сквозь пальцы. Акции и их осуществление, френды и идеологические сторонники, фейковые и реальные аккаунты, новые подписчики и количество просмотров полностью захватили его сознание, почти не оставив в нем места не только для меня, но и для нашего ребенка. За несколько дней до аварии я пообещала этому человеку окончательно порвать с Петей, так или иначе разъехаться с ним. Не буду наговаривать лишнего – он ничего не обещал взамен, но сказал, что будет всегда рядом. Слова, слова, слова… По
