- Не понимаю только, - заметил я, - как он сначала был героем труда в войну, а потом раз - и стал американским шпионом.
- Это как раз объяснимо, - сказал Яков Никодимович. Явно на производстве что-то произошло, какое-то ЧП, и чтобы избежать ответственности, произошедшее списали на погибшего либо исчезнувшего Ковача: мол, он был американским шпионом, и это его диверсия. В те времена подобное проделывалось запросто.
- А ЧП, похоже, было очень крупным, если газета об этом пишет с такой неохотой, да еще «слухи опровергает», - сказал я.
- Похоже, - кивнул Яков Никодимович.
Я встал.
- Спасибо вам.
- Пока не за что, - ответил он.
- Как это не за что? Вы очень много интересного мне рассказали!
- Ну на все-то твои вопросы я ответить не смог ...
Он проводил меня до двери, и я в дверях уже спросил:
- Как, по-вашему, почему про тех, прошлых Ковачей никто ничего не помнил и не изумился, что опять появился человек с таким же именем, да еще в самый что ни на есть нужный момент, как и в прошлые разы? Ведь это были люди, которые такое творили, что надолго должно было остаться в памяти, разве не так? А у нас про историю завода рассказывают много чудес, их-то за двести с лишним лет порядком поднакопилось, но фамилия Ковач никогда не мелькала, даже мимоходом.
Он кивнул.
- Правильно ставишь вопрос. Мне это тоже покоя не дает. Такие события так и просятся в легенду, но почему-то среди легенд, окружающих наш город и наше литейное производство, о них не найдешь ни словечка. Да, мне это кажется чуть ли не самым странным и загадочным, особенно теперь. Я попробую разобраться.
Я еще раз пожелал ему спокойной ночи, и мы с Лохмачом помчались домой.
Дома я быстро доделал уроки и, забравшись в постель, постарался уснуть.
Но мне не спалось. Я снова и снова вспоминал все, что произошло за сутки, начиная с появления ночного гостя, и гадал, что бы это могло значить. Кто он такой, этот Ковач? И почему, действительно, все следы появления человека с этим именем всякий раз бесследно исчезают из памяти города, хотя он всегда возникает и пропадает при таких удивительных обстоятельствах, что их просто обязаны были запомнить?
И я решил, что мне надо самому поближе познакомиться с Ковачем. Познакомиться в одиночку. Я чувствовал, что стою на пороге такой тайны, раскрыть которую я должен один, не делясь даже с ближайшими друзьями. И пусть уж они меня простят.
Я догадывался, что отец что-то знает. Или предполагает, по крайней мере. Но он явно не хочет ничего рассказывать.
Может ли быть такое, думал я, что и в 1909, и в 1942, и сейчас появлялся один и тот же Ковач - нечто вроде духа стали или бессмертного сталевара, приходящего на помощь в трудные времена?
Многим, наверное, эта мысль показалась бы глупой выдумкой, но мне она представлялась вполне возможной и реальной.
С этой мыслью я и уснул. И сны мне снились соответственные.
На следующей день в школе я был довольно рассеян. С трудом дождавшись окончания уроков, я побежал к комбинату.
А в нашем северном городе вовсю шли приготовления к Крещению, которое за последние годы стало у нас одним из настоящих праздников. Прежде всего, это был праздник зимнего купания - праздник «моржей» и всех тех, кто ведет здоровый образ жизни, иногда ради укрепления здоровья переживая довольно острые и даже неприятные ощущения. На реке, пересекавшей город и делившей его на две части, уже были развешаны цепочки разноцветных фонариков на шестах, установлены палатки с самоварами, пирожками и прочими закусками, лотки с мелкими сувенирами, домики с обогревом для тех, кто рискнет окунуться в прорубь, в Крещенскую воду - самую святую воду в году. И сами проруби были прорублены в толстом льду, - квадратные, как небольшие бассейны, и лесенки были приготовлены, чтобы в эти проруби удобно было спускаться. Словом, все было сделано, чтобы праздник прошел как надо.
Я немного полюбовался на всю эту красоту и побежал дальше.
У ворот комбината была припаркована мощная машина, «форд эксплоер», из тех крутых джипов, в которых, наверное, хоть на войну поезжай. За рулем джипа сидел здоровый мужик. Когда я притормозил, чтобы получше рассмотреть великолепный автомобиль, он заметил это, глянул на меня своими свинячьими глазками, и мне показалось, что сей час он мне скажет: мол, проваливай, и не мельтеши тут - но он, наоборот, удовлетворенно хмыкнул. Видно, ему польстило, что я восхищен его навороченной тачкой, хотя я вообще мало видел в своей жизни, поэтому на меня бы произвела впечатление и машина попроще.
Я, осмелев, даже остановился и стал рассматривать джип внимательнее. Да, машина - мечта, серебристо-серая, на высоких колесах, с могучими бамперами. С первого взгляда вид но, что все в ней пригнано по разуму и по делу, до последней детальки. Толстый мужик ухмылялся так, будто хотел сказать: завидовать - завидуй, а у тебя самого до такой машины еще нос не дорос. И настолько наглая и победоносная была его ухмылка, что мне захотелось показать ему язык. Но я не стал этого делать. Мужики в таких тачках обычно не понимают шуток. Если бы он попробовал выбраться из джипа, чтобы накостылять мне, я бы, конечно, десять раз удрал. Но вдруг у него хватило бы дури вытащить пистолет и выстрелить в меня? Такой народ очень часто при стволах.
Из ворот комбината вышли двое, в дубленках, и направились к джипу. Один - высокий и худой, другой - невысокого роста, с резким лицом и слегка раскосыми глазами, немного похожий то ли на китайца, то ли на японца. Высокий сразу забрался в джип, а раскосый, прежде чем открыть дверцу, бросил на меня пристальный взгляд, от которого мне стало не по себе.
- Поехали, Бегемот, - сказал он толстому мужику.
Что ж, Бегемот - вполне подходящее прозвище для толстяка водителя, подумалось мне.
- Договорились с директором? - спросил этот самый Бегемот, заводя мотор.
- Нет, - ответил раскосый. - Упертый, гад. Ничего, мы его упертость ему же и ...
Он захлопнул дверцу, и больше я ничего не расслышал. Джип отъехал со стоянки, развернулся и покатил по улице.
Но и услышанного мне было достаточно, чтобы понять: у Машкиного отца назревают серьезные неприятности из-за того, что он отказался выполнить какие-то требования этих мужиков. Эти мужики мне с самого начала не понравились, а теперь уже вызывали отвращение.
Эх, подумал я, и почему жизнь так устроена, что такие замечательные машины достаются не нормальным людям, а всяким тварям вроде этой троицы?
Малость погрустнев, я пошел в цеха.
На подходе к мартеновскому цеху я увидел директора Машкиного отца, то есть, - и Ковача. Директор шел, оглядываясь, Ковач следовал за ним, со своим никаким выражением лица. Похоже, директор подыскивал местечко, где он мог бы поговорить с Ковачем без свидетелей.
Сам не знаю, что меня дернуло, - наверное, дикое любопытство, - но я поспешил спрятаться в закуток, который был чем-то вроде подсобки: в нем хранились всякие противопожарные принадлежности: огнетушители, шланги, ломики, выкрашенные в красный цвет ведра и все такое.
И точно! Едва я успел втиснуться между стеной и стендом пожарной безопасности, прислоненным к этой стене наискосок, как директор завернул в этот закуток, ведя за собой Ковача.
- Здесь нам никто не помешает, - сказал он. - Я не хотел тебя в кабинет приглашать, слишком это выглядело бы ... для всех заметно, что ли. А поговорить нам требуется.
- о чем? - раздался голос Ковача.
- О том, что ты со мной делаешь. Ну, хорошо, три смены отстоял, выиграл пари. Но на четвертую зачем остался? Что хочешь доказать? Добиваешься, чтобы на меня наехала инспекция по охране труда? Они, знаешь, что со мной сделают, если до них дойдет, что ты провел в цеху почти двое суток без сна и отдыха? Такими штрафами обложат, что всем отзовется, ведь эти штрафы пойдут из заводских денег, не откуда-нибудь!
- Хорошо, - сказал Ковач, - я больше не буду делать ничего такого, что может вам повредить, и стану уходить вовремя, не привлекая к себе внимания. Но ведь пари я выиграл, так?
- Разумеется, выиграл, - согласился директор.
- И когда люди смогут получить деньги?
- Несколько дней придется подождать, - сказал директор. - Всего несколько дней, чтобы успеть оформить все эти бумажки, не больше. Если, конечно, все будет в порядке.
- А что может быть не в порядке? - поинтересовался Ковач.
- Что-то ... - Пауза, а потом директор будто взорвался: - Да ты, что ли, возьмешься мою семью защищать?
- Может, и я, - сказал Ковач.
- Как же! - фыркнул директор.
- Доверьтесь мне, - сказал Ковач. - И ничего не бойтесь. Кто-то угрожает вам и вашей семье?
- Допустим. - Похоже, директор начинал жалеть, что его «прорвало» .
- Те трое, что сейчас у вас побывали?
- Допустим, - повторил директор.
- Чего они хотят? Нашу зарплату?
