поперёк, что создавало для котов определённые трудности. Раз в неделю кто-то из молодых котов случайно задевал систему сигнализации, расположенную по всему периметру картины, и весь музей сотрясался от звуков сирены. Несчастный кот тут же оказывался в ловушке – стеклянной колбе, накрывающей картину и всё, что находилось рядом с ней на расстоянии трёх метров. Ему оставалось только жалобно мяукать. Через пять минут у ворот музея стояли как минимум две машины вооружённой до зубов человеческой охраны.
– Опять кот, – вздыхал директор и шёл оправдываться перед стражами порядка.
Последний подобный инцидент случился всего несколько дней назад.
– Да разгоните вы их наконец, – воскликнул приехавший глава охранного агентства. А то получится как в сказке про мальчика и волков.
– Мам, а что это за сказка? – спросил Тихон вечером того же дня.
– Мальчик кричал «волки, волки!», пугая людей, а когда волки пришли по-настоящему и мальчик закричал, ему никто не поверил. Всем надоело бегать просто так, – объяснила мама, которая знала не только кошачий, но и человеческий фольклор.
Так и получилось. Сирена трезвонила, а человеческая охрана так и не приехала. Видимо, им надоело мчаться по ложным вызовам. Тихон прибежал в зал и с ужасом увидел, что Голландца на стене не было. Под стеклянным куполом тоже никого. Значит, Голландца всё же украли. Но кто? И как? Он готов был поклясться, что это не люди – никаких посторонних следов, никаких новых запахов. И главное, следы на верёвках. Тихон с ужасом смотрел на огрызки, свисавшие на стене.
Мыши. Голландца украли мыши. Но зачем? Как они отважились? Тихон отказывался верить в то, что видел собственными глазами, – следы на полу, следы зубов на верёвках. Все доказательства налицо. Картина большая, значит, были задействованы все мышиные силы, включая неопытную молодежь.
Полковник Гранд учил своих курсантов:
– Главное – скорость. Вы должны разыскать картину раньше, чем её успеют повредить мыши. У вас на всё про всё не так уж много времени. Мыши сгрызут раму очень быстро.
Да, сейчас главное – быстро соображать. Надо найти картину и вернуть. Если появится хоть одна царапина, всё – картину придётся отправлять на реставрацию. Но куда они понесли её? Ни в одну нору такое полотно просто не пройдёт. Неужели мыши посмеют разгрызть шедевр на маленькие кусочки?
– Мы дадим решительный отпор любому, кто бы за этим ни стоял. С этой минуты объявляются экстренные дежурства, обходы территории дважды в течение тридцати минут, карт-бланш на принятие решений. Действуйте по ситуации! – кричал в это время Маркиз Люсьенович по громкой связи. Тихон даже не услышал, а почувствовал, что голос его дрогнул.
«Я должен поговорить с командиром», – решил он и пошёл не на главный пост, а к кабинету Маркиза Люсьеновича. Там уже стоял директор музея и держал кота за шкирку, как котёнка.
– Ты же меня под монастырь подводишь! Ты же мне руки выкручиваешь! Что мне прикажешь делать с вами? Колбасой кормить и валерьянкой поить? Как? Голландца украли! И это, – директор потряс в воздухе Маркизом Люсьеновичем, – не рукотворное, тьфу, дело. А раз не люди украли Голландца, то кто? Правильно, мыши! Найди мне Голландца, иначе всех выгоню из музея. И буду прав! Нет, что я говорю? Разве мыши могли украсть Голландца? Но камеры видеонаблюдения! Там не было людей! Только тени, много теней на полу! Скажи мне, как такое может быть? Нет, я схожу с ума. Совершенно точно. Я начинаю верить в то, что мышам понадобился Голландец. А мои коты, которые находятся на службе и которыми мы так гордимся, в этот момент спокойно спали! Ты много знаешь музеев, где на страже стоят коты? Вот! Я думал, что вы – уникальная стража! Да кому я только про вас ни рассказывал! А вы… вы… просто домашние ленивые питомцы, а не охранники. Вот вы кто!
Директор, наконец, перестал трясти Маркиза Люсьеновича и вернул его на пол.
Тихон дождался, когда директор уйдет, и постучался к начальнику.
– Маркиз Люсьенович, можно?
– Не сейчас, Тихон. Ты видишь, что творится…
– Я по делу. Это… с Голландцем… это мыши….
– Я знаю.
– Знаете? Откуда?
– Разведка. Ну и камеры наблюдения – ты же слышал, что сказал директор.
– И что теперь делать?
– Не знаю. Понимаешь? Не знаю! Я уверен, что это мыши, ты уверен, директор тоже. И что толку? Мы же не можем их арестовать и провести обыск. Не можем их отдать под суд. Мы ничего не можем. У нас не человеческие законы.
Да, у нас есть доказательства, но кому их предъявлять? Мы можем только начать войну и сделать так, чтобы выжившие мыши не высовывались из нор. Так, как делали это всегда, столетиями. Дрались, воевали, запугивали. Твой отец верил в то, что с мышами можно договориться.
Он подписал это пресловутое соглашение. Борис мечтал о том, чтобы у мышей и котов был собственный суд. Даже считал, что с мышами можно дружить. Он был идеалистом и поплатился за это. Я никогда его не понимал. И вот – оказался прав. Мышей нужно держать в страхе. И убивать за любую попытку проникновения в музей. Вот теперь ты мне скажи, что делать? Если мы не вернём Голландца, нас всех отправят в кошачий приют, раздадут людям или выбросят на улицу. Зачем мы нужны музею, если не справляемся со своими обязанностями?
– Я знаю, зачем им, то есть мышам, понадобился Голландец, – выдавил Тихон. – Я нашёл мотив.
– Чтобы получить музей в своё распоряжение и выгнать нас? – хмыкнул Маркиз Люсьенович.
– Да… а откуда… вы это знали? – удивился Тихон.
– Это тоже не новость, а заветная мышиная многолетняя мечта, – ответил Маркиз Люсьенович. – Ещё до твоего и моего рождения они только об этом и думали. Строили планы. Им становилось мало подвалов, и они хотели получить в своё распоряжение всё здание. Только сейчас эта мечта, кажется, может реализоваться. Хватит болтать. Собирай снаряжение. Сегодня ночью мы выдвинемся в наступление. Я объявляю боевую, а не учебную тревогу. Они хотели войны, они её получат.
– Можно договориться. Можно решить всё мирно, – неожиданно для себя выпалил Тихон, – худой мир лучше доброй войны.
– Хм, удивительно… так считал Борис. Как ты на него всё-таки похож. Он и тогда
