музея, этот же инстинкт привёл его на вокзал. Лапы сами вспрыгнули на подножку электрички. А сейчас неведомая сила заставила выскочить из вагона.
Тихон оказался на маленькой заброшенной станции – там даже людей не было. Никто не выходил из поезда, никто не садился. Он огляделся и пошёл туда, куда вели лапы. Он шёл, глядя по сторонам, и понимал: ему нравится то, что он видит. Маленькая речушка с деревянным мостом. Поле с ромашками. Тишина, но не зловещая, а спокойная. Отличное место, чтобы перевести дух и подумать о будущем. Наконец, он увидел перед собой несколько деревенских домов. Узнал их по картинам – художники часто рисовали похожие или именно такие.
Тихон осмотрелся – дома стояли заброшенные, от людей не осталось даже запахов. На дверях висели замки. Тихон решил устроиться в доме на пригорке – оттуда открывался идеальный обзор. Видно, кто идёт по тропинке. Он пробрался через заднее крыльцо и устроился в углу большой комнаты. И почти сразу же уснул без задних лап. Люди говорят – «уснул без задних ног», а коты – «без задних лап».
Директор музея сидел за своим столом перед грудой бумаг, к которой даже не прикасался. Он слышал шаги и голоса. Но это были другие шаги и другие голоса – не посетителей. В музее проводили дезинфекцию. Повсюду стоял едкий запах. Но директора волновал не запах, а то, что музей будто перестал дышать. От него остались только стены. Ни людей, ни котов, ни смотрительниц, никого. Остался только он – директор.
– Мы закончили, – в кабинет вошёл мужчина в защитном костюме.
– Хорошо.
Директору было невыносимо жаль котов. И мышей ему было жаль. Ну, ладно мыши, коты-то чем помешали? Они ведь были символом музея. Директор тяжело вздохнул. Он ведь всех котов узнавал, знал по именам, они на его глазах выросли. Директор опять вздохнул и отвёл глаза от бумаг. И в этот момент он увидел в углу мышь. Та спокойно сидела и смотрела на директора очень умными глазами, даже, как показалось ему, какими-то грустными.
– Ты чего там? И как же ты? Они же отраву повсюду разбросали… – удивился директор. – Иди сюда, здесь форточка, свежий воздух, у меня вот сыр остался.
Директор положил на стол кусочек сыра. Мышь подошла, вскочила на стол и начала аккуратно есть.
– Вот такие дела, друг-товарищ, – опять вздохнул директор, – одни мы с тобой остались. Совсем одни. Ты ешь-ешь, не бойся. Как мы теперь? Хорошо хоть Наталья Николаевна кошку свою любимую, Мону, отстояла, не отдала.
На этих словах мышь пискнула.
– Ты что? Знаешь Мону? – удивился директор. – Да, красавица, умница, а не кошка.
Мышь опять пискнула.
– А вот мой любимец, Тихон, пропал. Сбежал. Я бы его не оставил в приюте, забрал бы домой. Но он пропал. Лишь бы с ним всё хорошо было. Волнуюсь я за него. Кот хоть и умный, но молодой и горячий. Мы уже и объявления развесили, что кот потерялся. Говорят, его на вокзале видели в последний раз. Значит, уехал.
Мышь пискнула.
– Ты и его знаешь? – удивился директор и потёр виски. – Всё, я сошёл с ума, разговариваю с мышью. Умом тронулся совсем. Но мне кажется, что ты меня понимаешь. Так ты меня что, понимаешь?
Нет, быть такого не может. Пора мне на пенсию. Ещё от этой отравы голова раскалывается. Ничего не соображаю. Или ты меня действительно понимаешь?
Мышь пискнула.
– Лет тебе много. Как и мне. Седая у тебя шкурка совсем. Как ты в этой свистопляске только уцелел? А ты, кстати, мужского пола?
Мышь пискнул.
– Ну, я так и думал. Не похож ты на девочку. Будем знакомы. Я – директор. Пока ещё директор. Но, думаю, недолго мне в этом кресле осталось сидеть. Новая жизнь у музея начинается. У вас так же? Молодые приходят, старики уходят. Да?
Винсент, а это был именно он, опять грустно пискнул.
– Ты давай, заходи, не пропадай. Буду всегда рад. А то, хочешь, оставайся жить в моём кабинете. Вдруг опять эти отравители придут? А здесь тепло и спокойно. Форточка всегда открыта. Ты – хороший собеседник. Понимаешь меня… Здесь тебя никто не найдёт.
Мышь пискнул и сложил лапки.
– Как же мне тебя звать? Может, у тебя и имя есть?
Мыш подбежал к альбому по искусству, упавшему со стола директора, полистал, нашёл репродукцию картины Ван Гога и пискнул…
– Ван Гог? – уточнил директор.
Мышь покачал головой.
– Ты хочешь сказать, тебя зовут Винсент? – спросил директор.
Мышь пискнул и кивнул.
– Красивое имя, – сказал директор. – Не думал, что мышам такие имена дают. Послушай, а ты не знаешь, что с дворовыми котами случилось? Успели уйти?
Винсент пискнул и кивнул.
– Ну и хорошо. Там кот был красивый. Дружил с нашим Тихоном. Не разлей вода были. Я вот думаю, может, Тихон с другом своим убежал? Или один? На вокзале-то одного кота видели… Ох, домой пойду… Надо таблетку принять – сердце болит. А ты оставайся. Еду для тебя на блюдце оставлю.
Винсент кивнул. Вечером он оставил след мокрой лапки на раме картины. На что он надеялся? Ведь никто уже не мог увидеть этот тайный сигнал. Но Винсент упорно ждал за портьерой. И, наконец, дождался.
– Слава богу, ты жив, – выдохнула Мона, легко вспрыгнув на подоконник, – я с ума схожу от волнения. Бегаю к этому пейзажу всё время. Хорошо, что Наталья Николаевна меня в музей принесла. Она понимает, что я тоскую. Ты что, раньше не мог дать знать, что с тобой всё хорошо? Ты про Тихона что-нибудь знаешь? Он ушёл с Котовским? Полковника Гранда я проводила – Старик Кусто его чуть ли не за шкирку тащил, тот упирался, не хотел оставлять пост. Тихона никто не видел. Котовский говорил, что оставит ему карту, как их найти. Но потом в подвал пришли люди.
– Тихона видели на вокзале. Он жив. Уехал, – сказал Винсент.
– На вокзале? Уехал? Но куда? Один? Как же он выживет? Он ведь никогда не жил на улице! И он не котёнок, его люди не возьмут в дом. О, господи, что же с ним будет?! – ахнула Мона.
– Не волнуйся. Он вырос умным котом. Котовский его многому научил. От голода и холода он точно не умрёт. Пусть посмотрит мир, попутешествует, познакомится с другими животными. Дорогу домой он всегда найдёт, – заверил кошку
