Хотя Вера не знала за собой никакой вины, сердце у нее сжалось, когда она подошла к высоким дверям кабинета начальницы гимназии.
Кабинет был просторный и совсем не заставленный мебелью. Пушистый ковер, большой письменный стол в дальнем от двери углу, несколько стульев вдоль стен, три больших картины и огромный до потолка портрет царя — вот и вся обстановка. Эта строгость почти ничем не заполненной комнаты вызывала у гимназисток особый, чуть ли не суеверный страх.
В учительскую, где было столько народа, девочки не боялись заходить. Но сюда… даже мимо дверей кабинета старались быстрее пройти.
Вера оробела, едва зайдя в кабинет. Она почувствовала, как от волнения начала мелко-мелко дрожать жилка под левой коленкой, и остановить эту дрожь девочка не могла, как ни старалась. Опустив голову, Вера медленно пошла по пушистому ковру. Комната казалась бесконечной. Там, далеко в самом углу, за большим письменным столом сидела женщина с бесстрастными холодными серыми глазами.
Девочка сделала реверанс. Он вышел неуклюжим, и Вере показалось, что начальница поморщилась.
— Ученица третьего нормального класса Кочина Вера, — сказала классная дама.
— Я слышала о вас неплохие отзывы, — сказала начальница глуховатым голосом, которого боялась вся гимназия.
Вера подняла глаза. Лицо начальницы было суровым и слегка брезгливым. Казалось, что серые глаза ее пронзают насквозь. Девочка почувствовала, что сейчас бьется не только жилка под коленкой, но начинает дрожать нижняя челюсть и стучат зубы.
Начальница выдержала паузу. Она знала, как это действует.
— Однако вы занялись такими вещами, которые никак не вяжутся с понятием о честности и благородстве, чему учат вас наставники и родители.
Она опять сделала паузу. Вера замерла, не понимая, в чем ее обвиняют. И что она тянет? Говорила бы скорей! А противная коленка дрожит и дрожит. И как тут холодно! Зубы выбивают дробь. Господи, скорее бы отпустили в класс!
— Госпожа начальница, — прерывающимся голосом проговорила Вера.
— Вы хотите просить извинения? Это хорошо, но сознание вины не может избавить от заслуженного наказания.
«Вины? Наказания? О чем она говорит?» — Вера вдруг почувствовала, как у нее перестали стучать зубы, прекратилась дрожь под коленкой и появилось чувство досады и раздражения. Что она тянет, эта скрипучая старуха? Говорила бы! Вера знает — она ни в чем не виновата. А если это насчет Соньки, то пусть и ту приведут сюда.
— Но я же ничего не знаю! О какой вине вы говорите, госпожа начальница? — уже смелее, полным голосом спросила Вера.
— Как?! — возмутилась начальница. — Вы отрицаете свою вину?
— Какую вину?
— Какую? Это ваш дневник?
— Да. Это мой дневник.
— Так! Вы начинаете признаваться! Отлично. А это что? — она раскрыла дневник и показала его девочке.
Вера не сразу поняла, в чем дело, и недоуменно посмотрела на начальницу.
— Что вы уставились на меня? — окончательно потеряв душевное равновесие, почти выкрикнула начальница гимназии. — Что это, я вас еще раз спрашиваю? — И она указала пальцем на отметку по арифметике.
Вера почувствовала, что у нее холодеют руки и подгибаются ноги.
— Это… это, — она не могла вымолвить ни слова.
— Что «это… это»? Боитесь признаться. То, что вы совершили — подделка, обман родителей и наставников! Переправить тройку на пятерку. Да вы понимаете, что это такое?
— Но это не я, я не переправляла!
— Не вы!? Как вы смеете лгать! — начальница ударила дневником по столу и поднялась, грузно опершись руками о стол.
Вера лихорадочно соображала. Может быть, это не ее дневник? Но мамина подпись. Так ведь мама видела тройку. Откуда взялась эта грубо подрисованная пятерка!
— Я не лгу, поймите вы наконец! — Вера даже забыла от обидной напраслины, где находится, и повысила голос.
— Молчать! — взвизгнула начальница. — Как ты смеешь дерзить, скверная девчонка!
— Вы не имеете права оскорблять меня напрасно, — Вера уже не могла сдержаться. Она подалась вперед, к самому столу. Так они стояли друг против друга — старая надменная аристократка с лицом красным от злости и маленькая девочка, одна из сотен гимназисток, чья судьба была в руках этой старухи.
— Что? Я не имею права?! Вон отсюда! — взвизгнула начальница. — Исключу! Чтобы сегодня же твоего духу не было в гимназии. Уведите ее с глаз моих! — крикнула она растерявшейся классной даме и почти упала в покойное мягкое кресло.
Вера поняла. Объяснить она ничего не сумеет. Слушать ее не будут. Не хватало еще, чтобы за руку увели отсюда. Она резко повернулась и, подняв голову, быстро пошла к двери впереди классной дамы.
Урок кончился. Весть о вызове Кочиной к начальнице облетела весь этаж, и у дверей кабинета, откуда, хотя и приглушенно, был слышен крик начальницы, собралась толпа гимназисток.
Выйдя из кабинета, Вера почти бегом бросилась вперед. Подруги молча расступились. Вбежав в класс, Вера резким движением откинула крышку своей парты и стала лихорадочно собирать книги. Руки дрожали, ремни путались, она никак не могла их застегнуть.
— Вера… Кочина… Верочка… Кочка, — наперебой кричали окружившие ее подруги. — Куда ты, что случилось?
Вера молчала. Она боялась разжать крепко стиснутые зубы. Чувствовала — ей не удержать рыданий.
— Дай застегну, — протискавшись сквозь толпу, сказала Фатьма. Она ни о чем не стала расспрашивать подругу, быстро собрала книги, застегнула ремни и подала сумку девочке. Вера не решилась даже сказать спасибо. Скорее отсюда, от этих любопытных глаз, от назойливых расспросов! И она выбежала из класса.
Идти по коридору было еще неприятнее: гимназистки в недоумении останавливались и с бесцеремонностью простодушной юности рассматривали ее. Почему она уходит домой после первого урока? Заболела? Но она почти бежит…
Вера, действительно, спешила, шла быстро, не глядя ни на кого, низко опустив голову, шла и слышала, как за ней двигалась толпа одноклассниц. И это было самое страшное. Она не хотела никаких расспросов. Скорее, скорее в раздевалку, там хоть народу поменьше.
— Что это вы, барышня? — спросила полная, розовощекая дежурная по гардеробу.
— Так, — прошептала девочка, все еще боясь разрыдаться. Она, торопясь, с трудом попадая в рукава, надела пальто, машинально, по привычке, застегнула его на все пуговицы и даже поправила перед зеркалом форменную шапочку — «пирожок».
На улице даже случайные прохожие смущали ее. Девочке казалось, что они пристально смотрят на нее и удивляются, почему гимназистка в такое неурочное время спешит домой?
Вера ни на чем не могла сосредоточиться. В голове ее, как назойливая муха, билось одно слово: дрянная, дрянная, дрянная. К кому это относилось, Вера не давала себе отчета: то ли к ней, то ли к начальнице, то ли еще к кому… Но слово вертелось в мозгу, давило на него, казалось, даже мешало идти. Девочка не имела силы отогнать его, подумать о том, что случилось. Теперь рыдания уже не подступали к горлу. Она чувствовала пустоту в груди и огромную усталость. Ей даже трудно было шагать. Она пошла медленнее.
«Дрян-ная… дрян-ная…», — в такт шагам билось в голове привязавшееся слово. Вера снова пошла быстрее. Главное — скорее домой, там мучившее ее слово отступит. Нужно только быстро, чтобы Дуся не заметила, пройти в свою комнату и лечь на диван. Тогда можно сосредоточиться и все обдумать, пока мама не придет. Домой, домой, чтобы не расплакаться на улице. Ей вдруг стало себя так жалко, что рыдания снова подступили к горлу.
Почти у самого дома Вера остановилась от неожиданности. Что это? Кто идет навстречу? Да это же Валя, ей богу, Валя! Девочка вдруг обрадовалась, сама не зная чему.
Мальчик был изумлен не менее ее. Он никак не ожидал такой встречи.
— Вера! — он подбежал и схватил ее за руку. — Я… с работы, чумазый… Мастер послал домой к себе…
— Валя! — девочка даже не слышала его слов. — Валя! — больше она не могла ничего вымолвить. Схватив мальчика за руку, она вместе с ним через черный ход вихрем влетела в кухню, промчалась мимо Дуси и вбежала в свою комнату. И тут больше не могла себя сдержать, швырнула книги, шапочку и, упав на диван, дала волю душившим рыданиям.
Мальчик был в недоумении. Что с ней? Почему она так горько плачет? Вера лежала лицом вниз. Ее пушистая коса свешивалась почти до полу и вздрагивала, как вздрагивали и маленькие плечи.
— Вера, ну, Вера же! — Он подошел к девочке и присел рядом с нею на диван. — Не надо плакать, не надо. — Валя чувствовал, что еще немного — и он сам заплачет. Что же делать, как ее утешить?
Валя стал осторожно гладить девочку по рукаву.
