Старческие головы опять закивали, и кто-то заметил:
– Если верны слухи о помешательстве короля, то приходится признать, что его болезнь из тех, которые могут наставить на путь истины многих здоровых людей; дал бы только Господь, чтобы нам передалась эта болезнь!
– Сколько лет девочке? – спросил Том.
– Девять лет, государь.
– Может ли ребенок по английским законам заключать сделки и продавать себя, милорд? – обратился Том с вопросом к одному из ученых законоведов.
– Закон воспрещает детям входить в какие бы то ни было сделки, Ваше Величество, на том простом основании, что ребенок не может быть вполне умственно развит и, следовательно, не может на равных условиях бороться с человеком взрослым и с его злою волею. Дьявол может купить детскую душу, если захочет, и ребенок может продать ему свою душу, но английскому гражданину положительно воспрещается законом входить в какие бы то ни было сделки с малолетними и всякая подобная сделка признается недействительной.
– Как это глупо и как не по-христиански! Английские законы лишают привилегий своих граждан и предоставляют пользоваться ими дьяволу! – воскликнул Том в порыве честного негодования.
Этот неожиданный и совершенно новый взгляд на вещи вызвал немало улыбок, и многие нарочно постарались запомнить слова короля, чтобы при случае пересказать их, где нужно, в доказательство его оригинальности и быстрого хода его выздоровления.
Между тем осужденная перестала рыдать; в страшном волнении и с возрастающей надеждой она прислушивалась к каждому слову Тома. Том заметил это и почувствовал симпатию к одинокой, беспомощной женщине.
– Чем же они вызвали бурю? – неожиданно спросил он.
– Тем, что разулись, государь.
Том остолбенел; он сгорал от любопытства.
– Вот удивительно! Неужели довольно разуться, чтобы вызвать такие страшные последствия? – осведомился он с живостью.
– Совершенно довольно, государь, – конечно, если колдунья этого хочет и произнесет необходимое заклинание, про себя или вслух, – все равно.
Том с жаром обратился к женщине:
– Покажи свою власть – я хочу видеть бурю!
Все в страхе побледнели; у каждого явилось желание поскорей убраться подобру-поздорову.
Том ничего не видел: он с нетерпением ждал, скоро ли разразится буря. Но, заметив испуг и смущение женщины, он добавил с волнением:
– Не бойся – тебе за это ничего не будет. Никто не посмеет тебя пальцем тронуть: я помилую тебя, дам тебе свободу, только покажи свою власть.
– О милосердный государь, у меня нет этой власти… Меня обвинили понапрасну!..
– Ты это говоришь, потому что боишься. Покажи свою власть – тебе не сделают никакого вреда. Вызови бурю – хоть самую маленькую, – я и не прошу чего-нибудь страшного… Покажи только, как ты ее вызываешь, и жизнь твоя спасена… Я помилую тебя и твоего ребенка; ты будешь свободна, и никто в целой Англии не посмеет тебя обидеть.
Бедная женщина упала на колени, рыдая, и клялась, что у нее нет власти сотворить это чудо, иначе она, конечно, исполнила бы волю короля, спасла бы если не себя, то хоть своего ребенка, раз уж король так милостив, что обещает даровать им за это жизнь.
Том продолжал настаивать, но женщина твердо стояла на своем.
– Я думаю, что она говорит правду, – сказал наконец Том. – По крайней мере, будь на ее месте моя мать и знайся она с нечистой силой, она ни на минуту не задумалась бы вызвать бурю и разорить всю страну, если бы знала, что этим она спасет мою жизнь. Я думаю, что и каждая мать поступила бы точно так же… Ступай, голубушка, вы с дочерью свободны. Я думаю, что вы обе невинны. Но послушай: теперь, когда тебе нечего бояться, когда ты помилована и свободна – разуйся! Вызови бурю, и я тебя озолочу!
Помилованная женщина, в приливе благодарности, начала проворно разуваться. Том жадными глазами следил за каждым ее движением, не без тревоги ожидая, что-то будет. Страх обуял знатных гостей; в зале поднялся ропот. Женщина разулась сама, разула и свою девочку, изо всех сил стараясь за великодушие короля одарить его землетрясением, – но все ее старания не привели ни к чему.
– Довольно, не трудись понапрасну, – сказал ей Том, вздохнув. – Видно, твоя власть пропала. Ступай с миром, и если когда-нибудь она к тебе вернется, не забудь меня, сделай мне бурю.
Час обеда приближался; но – странная вещь – Том уже не испытывал ни страха, ни смущения при мысли о нем. Утренний успех удивительно укрепил в нем веру в собственные силы; бедный маленький нищий за эти четыре дня так свыкся со своим положением, как человеку взрослому не удалось бы свыкнуться за целый месяц, – лучшее доказательство того, как быстро умеют дети приспосабливаться ко всяким обстоятельствам.
Покамест Том готовится к предстоящему торжеству, поспешим в обеденный зал и заглянем, что там делается. Это огромная комната с вызолоченными колоннами, с роскошной живописью по стенам и на потолке. У дверей, в богатой одежде, неподвижно, как статуи, стоят два рослых часовых с алебардами. Наверху, на хорах, которые идут вокруг всей залы, помещается хор музыкантов и толпятся зрители – нарядные горожане обоего пола. Посреди залы, на возвышении, приготовлен стол для короля.
Вот как об этом говорит летописец:
«В залу вошли два джентльмена: один – впереди, с жезлом, другой – позади, со скатертью на вытянутых руках. С величайшим благоговением, трижды преклонив колени, они накрыли стол и торжественно удалились. Вслед за ними появились двое других: один – опять-таки с жезлом, другой – с солонкой и хлебом на блюде; преклонив колени точно так же, как и первые, они поставили на стол хлеб и соль и так же торжественно удалились. За ними следовали двое знатных, богато одетых царедворцев; один нес столовый нож. После троекратного торжественного коленопреклонения они взяли со стола хлеб и соль и потерли ими стол с таким благоговением, как будто здесь присутствовал сам король».
Предварительные церемонии этим закончились. Но вот по длинным дворцовым коридорам раздались звуки труб, и в залу издали донеслись крики: «Дорогу, дорогу королю! Дорогу Его Величеству могущественному королю Англии!» Возгласы герольда и звуки труб все росли и росли по мере приближения, музыка грянула с хор воинственный марш. «Дорогу, дорогу королю!», раздалось где-то совсем близко; дверь распахнулась, и в ней, выступая торжественным, размеренным шагом, показалась голова пышной процессии.
Но предоставим слово летописцу:
«Впереди шли джентльмены, бароны, графы и рыцари ордена Подвязки в богатой одежде и с непокрытыми головами; за ними – лорд-канцлер между двух вельмож, из которых один нес скипетр, другой – государственный меч острием кверху, в ножнах, расшитых золотыми лилиями по алому полю. Дальше шел сам король, которого встретили звуками труб и барабанным боем. На хорах все поднялись со своих мест с громким криком: «Боже, храни короля!» За королем следовали его приближенные, а по правую и по левую его руку шло пятьдесят почетных телохранителей с золочеными секирами».
Это была красивая, блестящая картина. Сердце Тома билось, как птица; глаза сияли восторгом. Он держался с истинно королевским достоинством именно потому, что меньше всего заботился в эту минуту о своей осанке, – так его поглотило невиданное, торжественное зрелище. Да и наконец, разве может человек в красивом, изящном, ловко сшитом наряде быть неловким и неуклюжим, особенно если он сколько-нибудь привык носить этот наряд и не думает о своей внешности?
Том помнил полученные им инструкции и отвечал на приветствия легким наклонением своей, украшенной перьями, головы и милостивыми словами: «Благодарю, мой добрый народ!»
Он сел за стол, не снимая шляпы, и сделал это без малейшего стеснения, потому что садиться за стол в шляпе было в то время таким же обыкновением у королей, как и у людей подобных Канти: и те, и другие с незапамятных времен одинаково свыклись с этим обычаем. Пышная процессия разместилась живописными группами по залу.
Под звуки веселой музыки в залу вошел отряд королевской гвардии – «все высокие и статные, как на подбор, молодцы»; но приведем лучше подлинные слова летописца:
«Вошел отряд гвардейцев с непокрытыми головами, в алых камзолах с вышитыми золотом розами на спине. Они прислуживали королю, внося и вынося блюда с бесчисленными переменами. Из их рук блюда принимал нарочно приставленный для того джентльмен и ставил их на стол в том порядке, как они вносились, после чего другой джентльмен, на обязанности которого лежало пробовать королевское кушанье, давал понемногу от каждого блюда тому, кто его принес. Это делалось из опасения отравы…»
Том сытно пообедал, несмотря на то, что сотни пристально устремленных на него любопытных глаз с таким видом следили за каждым отправляемым им в рот куском, точно это было взрывчатое вещество, от которого он мог разлететься вдребезги. Мальчик положил себе – не спешить, не делать самому ничего и ждать, чтобы специально приставленные для этого лица, преклонив колени, исполнили за него все, что потребуется. И он с торжеством вышел из этого испытания; самый придирчивый взгляд не мог бы подметить ни одного промаха!
