кого точил — этого я и сам не знал.
Долго я не мог успокоиться. Наконец мне в голову пришла мысль: я должен написать Жанар письмо. В этом
письме я расскажу ей все, как я к ней отношусь, как я готов совершить для нее любой подвиг. И о том, что Жантас
вовсе недостоин дружбы с ней. Я долго писал, испортил почти целых две тетради, зачеркивал, рвал, писал снова.
Потом опять зачеркивал. В конце концов выяснилось, что без изменений осталась только одна строка: «Ж!!!
Будем, как Козы Корпеш и Баян!»
Рассказывает о том, что произошло в знаменательный для меня день 27 сентября.
Я окончательно убедился в том, что написать произведение очень трудно. Вот прошло уже три месяца, как я
начал писать эту повесть. А когда кончу — неизвестно. Чем моя повесть закончится, я тоже не знаю. Хорошо тем
писателям, которые пишут не про себя, а про других людей. Даже если они немножко и отступят от правды,
может случиться так, что никто не заметит. А мне-то как? Я же ничего не могу написать, пока это на самом деле не случится!
Есть и другая трудность при работе над повестью о самом себе. Пропусти что-нибудь, так все твои друзья и
знакомые начнут хитро подмигивать и посмеиваться:
«Ага! А про то, как двойку по родному языку получил, не рассказал».
«А как хотел схватить мяч и угодил в крапиву! Скрыл это? А?»
Бывает и так, что даже чужую вину тебе припишут. Я до сих пор не знаю, кто разбил стекло в физкультурном
зале. И никто этого не знает. Даже директор сказал: «А впрочем, вполне возможно, что стекло разбило ветром».
Но я ручаюсь, как только моя повесть выйдет из печати, сразу же найдутся люди, и в первую очередь ученики
нашего класса, которые скажут: «Пишет-то он правду, по почему-то умалчивает о том, что он разбил стекло». Да
что там говорить о повести! И в жизни случается, что человек промолчит о чем-нибудь, а это молчание против
него самого и оборачивается. Вот все говорят: нужно быть скромным. А посудите сами, чем для меня эта скромность кончилась.
После уроков я пошел в сельмаг за чаем и сахаром. Этот негодяй Султан, конечно, не передал маме ни чая, ни
сахара. Он, видите ли, потерял все по дороге. Бабушке я решил ничего не говорить: купить сахар на деньги,
сэкономленные из тех, что она дает мне на завтраки в школьном буфете, и послать маме с более надежным человеком, чем Султан.
Едва я вышел из магазина, как увидел трех незнакомых людей, садившихся в красивую пролетку с высокими
рессорами. Хорошо бы проехаться на такой! Качает, наверно, как в лодке. В пролетке было пять мест, а
пассажиров всего три. Я сразу же подумал, что ничего не случится ни с пролеткой, ни с путешественниками, если
я проеду вместе с ними до совхоза, куда они направлялись, судя по тому, что лошади глядели именно в сторону совхоза.
Я подошел к пассажирам очень вежливо, даже снял фуражку, и спросил, не могут ли уважаемые товарищи подвезти меня до совхоза.
— А что ты там потерял?— поинтересовался один из путников, грузивший на подводу какие-то свертки и пакеты.
— Там живет мой дядя...
— Как его зовут?
— Бердыбек.
— Бердыбек?— удивленно переспросил проезжий.— Друзья!—обратился он к попутчикам.— Разве у нас в
совхозе есть человек, по имени Бердыбек?
Спутники отрицательно помотали головами.
— Может быть, твоего дядю зовут Асланбек?— спросил тот, что разговаривал со мной.
— А как я сказал?—удивился я.— Конечно, Ас-ланбек!
— Он работает главным механиком, рыжий, тощий, длинный?
— Совершенно верно! Г лавным механиком. И вы правильно его описали.
— Друг мой,— учтиво сказал собеседник.— Дело в том, что Асланбеком
зовут меня. Наш главный механик
зовется Муратом. Он черен, толст и ростом чуть по больше тебя.
С этим словами Асланбек легко вспрыгнул на козлы, хлестнул лошадей кнутом и покатил себе по дороге.
Если мне не дали места в пролетке, то сам я имел полное право занять место на запятках. Так я и сделал, прицепившись сзади. Мы довольно успешно проехали добрую сотню метров. Высокие рессоры, на которые я
поставил ноги, действовали безотказно. Меня так и подбрасывало. Пакетик с сахаром и чаем, который я из
осторожности спрятал за пазуху, мерно подпрыгивал вверх и вниз.
Но то ли муха села на затылок Асланбека, и он начал мотать головой, то ли какие-то другие силы повернули его
лицо ко мне, но, во всяком случае, он обернулся, увидел мою физиономию и, сделав зверскую гримасу, щелкнул бичом прямо у меня над головой.
Я знал, что нужно бояться не грома, а молнии. Но я знал и другое, что грома без молнии не бывает и что второй
удар может прийтись гораздо ниже первого. Позже выяснилось, что я рассчитал точно. Когда я свалился в пыль,
Асланбек по инерции стегнул по задку пролетки, увидел мою, вероятно, довольно жалкую фигурку, захохотал и занялся лошадьми.
Первое, что я увидел, когда поднялся на ноги, это большой сверток, разделивший мою долю, то есть тоже
валявшийся в пыли. Я мстительно подумал, что Аслан-бек, размахивая кнутом, вероятно, столкнул этот сверток на
дорогу. Второе, о чем подумал я, это о том, кому теперь по праву принадлежит сверток. Сомнений не было—
конечно, мне. Поправив пояс (мой пакетик за пазухой как раз собирался выпасть), я подошел к свертку.
Дорогой читатель, Знаете ли вы, что такое зефир? Если вы знаете, что это такое, мне не нужно объяснять вам.
Если не знаете — все равно: человечий язык не может описать всей прелести этого лакомства. Он может только
щелкать от восторга или наслаждаться им.
Так вот! В свертке передо мной был зефир: может быть, два кило, а может быть, и три, и четыре! Никогда в
жизни я не видел разом столько зефира! И все это богатство по праву принадлежало мне.
Я запустил зубы в самый большой, самый розовый, самый душистый, самый мягкий шар... И вдруг самое сладкое из кушаний показалось мне горьким.
«Приехав в совхоз,— подумал я,— эти люди обнаружат пропажу. «Ага,— скажут они,— вот почему этот
полоумный мальчишка так ретиво гнался за нами. Он с самого начала заприметил сверток и в конце концов стащил его... »
Я живо представил себе, как Асланбек приезжает в школу,
